Шахразада - Тайна визиря Шимаса Страница 28

Саддам наконец сообразил, что давно пора избавиться от шаровар. Его мужская плоть, набухшая и отвердевшая, гордо вздымалась и рвалась навстречу.

Малика поспешно зажмурилась, но успела мельком заметить сокровенную часть мужского тела. Она нашла ее удивительной. От одного взгляда на орудие любовных утех у девушки пересохло во рту.

– Позволь мне войти в тебя, любовь моя, – произнес он дрожащим от волнения голосом. Саддам чувствовал себя неопытным юнцом, который впервые оказался наедине с женщиной.

Возвышаясь над ней, Саддам осторожно просунул ногу между ее бедрами и устремился к вожделенной влажной пунцовой щели. Но Малика уже отпрянула, очнувшись от своего чувственного дурмана. Несомненно, она была слишком мала для него.

– Саддам! Нет! Ты не можешь! Невозможно!

Он удержал ее, проникая глубже, одной рукой обхватив ее за талию так, что пути к отступлению не было.

– Доверься мне, любимая, это не только возможно, но и доставит тебе истинное наслаждение. Вот увидишь. Только расслабься, я не сделаю тебе ничего плохого.

Она какой-то миг еще сопротивлялась. Он завел ее слишком далеко. Сначала Малика вскрикнула от боли, когда почувствовала его огромное копье, заполнившее всю ее и пригвоздившее так, что она, казалось, не могла больше сдвинуться с места. Ее всхлипы только распаляли его, и он входил сильнее, тверже и глубже в узкий туннель девственности. Затем его яростный натиск приостановился, сдерживаемый последней преградой непорочности. Остановившись на очень короткий миг, Саддам бесстрашно ринулся вперед, вошел в нее полностью, почувствовав упоительный миг блаженства и неги, оказавшись зажатым в сладостных тисках горячей и влажной плоти.

– Все позади, родная, больше не будет больно, – нежно сказал Саддам, внезапно прекратив движения.

Малике казалось, что ее растерзали на части. Она ожидала боли, если можно доверять девичьим сплетням, но не думала, что больно будет настолько.

Как только ей показалось, будто она уже умирает, боль отступила, и ей на смену пришло незнакомое ощущение, рождавшееся в месте их близости. Оно росло с каждой минутой, заставляя Малику двигать бедрами в поисках новых сладострастных ощущений. Да, боль, несомненно, ушла, и Малика вопросительно смотрела на Саддама, словно спрашивая, а что же последует дальше.

Саддам застонал, его самообладание постепенно покидало его.

– А теперь… мы с тобой вместе насладимся, – задыхаясь, прошептал он, угадывая ее вопрос.

Он сначала осторожно устроился сверху, обучая ее ритму положенных движений. Ее горячая влажная норка обволакивала его так плотно, что каждое движение сопровождалось изумительным бархатным трением, совершенно вытеснившим боль.

– Ты прелестна, – пылко шептал он в самое ушко Малике. – Словно всю свою жизнь я ждал только тебя.

– Саддам! – воскликнула она, ничем не подготовленная к восприятию стремительного водопада чувств, обрушившегося на нее потоками истинного восторга. – Мне страшно…

– Доверься мне, моя звезда! Просто отдайся урагану, который бушует внутри тебя, пари вместе с ним, ты познаешь миг наивысшего наслаждения. Перестань думать. Просто отдайся своим чувствам. Они не подведут.

Внезапно Саддам словно взбесился: движения его стали яростными и исступленными. Малика приподнялась, чтобы не отстать от него, и вдруг поняла, что ураганом для нее был сам Саддам, и она мчалась, уносимая вихрем в неизведанную даль к новым открытиям и ощущениям. Его тело покрылось мелкими блестящими капельками пота, дыхание стало прерывистым и тяжелым. Ему невыносимо было думать, что Малика остается позади него, однако сдерживать могучий поток он больше не мог.

Это было безмерное наслаждение, в погоне за которым она промчалась в вихре урагана через боль в неизведанную даль, к вершинам неземного блаженства и сладкой неги.

Саддам уловил по бессознательным движениям Малики момент, когда она взлетела на вершину и начала парить над бездной наслаждения. И только тогда он позволил своей страсти перейти в бешеный галоп и покорить вожделенную высоту.

Макама шестнадцатая

Шимас закончил чтение и отложил свиток. Старшина писцов стоял рядом, склонившись в подобострастном поклоне.

– Да, почтенный, картина невеселая…

– Увы, великий визирь, более чем невеселая. Я не сразу поверил собственным глазам. Но тем не менее здесь нет ни слова лжи.

– О, в этом я и не сомневаюсь. Кто, кроме тебя, знает об этом?

– Вся картина целиком известна одному лишь мне. Когда я стал составлять проект этой записки, то понял, что должен буду написать ее сам. Никто из моих людей не знает, что он делал и для кого.

– Ну-у, уважаемый, это излишне, здесь нет и не может быть никакой тайны. Просто новый визирь хочет разобраться с делами.

– О да, мудрейший, именно так.

– Думаю, что каждому из тех, кто вместе с тобой работал над этим поучительным документом, следует передать мой низкий поклон. Скажи, что новый визирь поражен скоростью, с которой была составлена записка. Да припиши к жалованию за этот месяц наградные. И не скупись, прошу тебя!

– Наградные, великий визирь?

– Конечно – люди много и тяжело трудились. Да и себя не забудь. Мне нужны свои люди везде…

– Слушаю и повинуюсь! – Лицо старшины писцов, казалось, засияло изнутри. – Поверь, о мудрейший, нет человека, более преданного тебе и великому халифу Салеху из рода Ас-Юсефов.

Шимас позволил себе милостиво улыбнуться этому усердному человеку. Сейчас он почти не морщился, видя вокруг подобострастные улыбки и низкие поклоны. О нет, привыкнуть к этому он еще не успел. Да и не желал. Но вот чтение удивительного документа, только что представленного усердным до безумия старшиной писцов, заставило его крепко задуматься.

Ибо господа заговорщики оказались куда более серьезными людьми, чем он предполагал. Вернее, некоторые из них. Хотя нет, серьезными их все равно назвать было нельзя… Глупыми, алчными, расчетливыми, сластолюбивыми – но не серьезными.

«Что ж, теперь следует самую малость поинтересоваться вами, о глупцы, вздумавшие низвергать неудобного халифа…»

Высокие палисандровые двери, отделанные широкими медными полосами, торжественно распахнулись перед Шимасом, и церемониймейстер возвестил:

– Великий визирь Шимас, правая рука халифа Салеха Ас-Юсефа, изволил войти в диван!

Шимас опустился на подушки и оглядел поднявшихся при его появлении мудрецов и советников. Оглядел сурово, без малейшей приязни.

– Да восславится мудрость всех, кто сделал мне честь, придя сюда! – проговорил он.