Эммануэль Арсан - Эммануэль Страница 29

И почти неслышно он прошептал: «Люди, люди мои, как я люблю вас, идущих в такие дали…»

Чуть ли не с испугом Эммануэль спросила:

– Значит, единственная для вас любовь – это любовь вопреки природе?

Она постаралась смягчить вопрос улыбкой, хотя и без этой предосторожности он не мог уколоть Марио, поток слов не остановился:

– Это прописная истина. И плеоназм. Любовь всегда – вопреки природе. Она антиприродна по сути. Это бунт против мирового порядка. Стать человеком – это значит с веселым смехом убежать из рая, натянуть нос Господу Богу.

– И вы называете все это моралью, – усмехнулась Эммануэль.

– Мораль – это то, что делает человека человеком, а не оставляет его связанным, пленным, рабом, евнухом или шутом. Ведь любовь изобретена не для унижения, не для закабаления, не для того, чтобы морщиться от отвращения. Это не кино для бедных, не транквилизатор для нервнобольных, не развлечение, не игра, не наркотик, не погремушка для ребенка. Любовь, искусство плотской любви – единственная человеческая реальность, это подлинное пристанище, твердая земля, единственно истинная часть жизни. Вспомним слова Дон Жуана: «Все, что не любовь, находится для меня в другом мире, в мире призраков. Я становлюсь человеком только тогда, когда меня сжимают в объятиях». Этот его возглас услышан и понят многими. Вы, кажется, сказали «аскетизм»? Для некоторых индусских сект эротизм связан с аскетизмом, аскетизм для них обязателен.

– А я думаю о любви как о наслаждении. И никогда не устаю от занятий любовью.

Марио отвесил глубокий поклон.

– Я в этом не сомневался.

– Это аморально – получать в любви наслаждение? – поддразнила его Эммануэль.

– Я ничего подобного не говорил, – терпеливо стал разъяснять Марио. – Мораль эротизма – это наслаждение, становящееся моралью.

– Если наслаждение морально, оно теряет очень много во вкусе.

– Почему? – удивился Марио. – Я не понимаю вас. Для вас мораль – лишение, принуждение? Но если этот принцип лишает вас как раз лишений? Если он обязывает вас пользоваться жизнью? А идея морали, я вижу, отталкивает вас потому, что вам кажется, что она неминуемо связана с сексуальными ограничениями. Мораль ассоциируется у вас с такой, допустим, аксиомой:

«Плотские желания должны удовлетворяться только в законном браке», не так ли? Не верьте, прошу вас, этим утверждениям. Они только компрометируют в ваших глазах высокое значение морали.

– Послушайте, Марио, вы говорите все загадочней. Я не могу понять, куда вы клоните. Вы начали с эротизма, а кончаете, как проповедник плоти. Я ничего не понимаю. Что вы называете благом, а что злом?

– Будьте спокойны, вы это увидите. Но сначала попробуем установить, что подразумевают другие под добром и злом. И начнем с тех «добродетелей», которые для вас тесно связаны с понятием морали: скромность, чистота, целомудренность, супружеская верность…

– Почему только для меня? Разве не все называют это моралью?

– Я это знаю, и я над этим смеюсь. Потому что, только злоупотребляя доверием, сексуальные табу проникают в царство морали и устанавливают там свои не правые законы. Высший закон не на их стороне. Более того: по самой своей сути, по замыслу они аморальны, они рождены будничным, практичным расчетом: заботой уверить собственника земли в том, что он хозяин и детей, и всяких внешних знаков богатства, – Марио взял с книжной полки тяжелый, с застежками из слоновой кости, том.

– Послушайте, я напомню вам заветы Моисея, – он раскрыл книгу. – Вот XX глава книги «Исход». Я читаю то, что было заповедано в скрижалях, выбитых на камне: «Не желай дома ближнего твоего; ни раба его; ни вола его; ни осла его; ничего, что у ближнего твоего». Вот как ясно сказано, без всяких экивоков. Женщина, знай свое место! Его определил сам Всевышний: между гумном и скотным двором, среди прочего имущества. И конечно же, не на первом месте. На первом месте – дом, строение. Жена, ты уступаешь первенство кирпичу и соломе. Раба, ты стоишь меньше слуги, чуть-чуть дороже, может быть, рогатого и вьючного скота.

Марио захлопнул Библию, но проповедь его не кончилась.

– Говорят, средние века изобрели любовь. Средние века скорее поселили в нас отвращение к ней. Да, сегодня любовь имеет шанс возродиться, потому что наше время – могила всяческих мифов. Даря нам свою «мораль», феодальный грамотей надеялся на века отбить у нас охоту к наслаждению, к игре. Посмотрите, что же осталось от его намерений, от его находок. Пояса целомудрия, которые сеньоры надевали на своих жен и своих ослиц, разбились вдребезги возле возведенных ими проржавевших бойниц и зубцов. Почтим их память, поместив их в музеи. Но сначала отметим, что их гибель в высшей степени моральна, а вот рождение было совсем напротив – аморальным.

Он иронически рассмеялся:

– Поучительно даже, что цена всей сексуальной морали выясняется в простом лингвистическом исследовании. Посмотрите, что произошло с латинским словом «пулла». От него произошли сразу и «пюсель» – девственница, и «пуль» – курица. Вы видите, как наудачу определяется выбор между добром и злом. Как легко может произойти противоположное: быть курицей – значит быть счастливой и в высшей степени добродетельной, а с другой стороны, – надо остерегаться девственности как преступления против Бога и Церкви.

Эммануэль все это время раздумывала. Она понимала нападки Марио на традиционную мораль, но зачем тратить время на возведение новой этики на развалинах старой? Не лучше ли заниматься любовью по своей воле, свободно, не ломая голову над созданием нового кодекса? Разве так уж обязательно провозглашать новые законы?

– Но на смену дурным законам не должно прийти беззаконие, – Марио словно подслушал мысли Эммануэль. – Мы не должны возвращаться в джунгли, мы должны признать, что нам известно могущество человека, что современное существо отрекается от атрофии и анархии и что новые законы дадут нам счастье. Новый закон, благой закон просто провозглашает, что заниматься любовью – добро и благо, что девственность не есть добродетель, что супружество не должно быть тюрьмой, «галерами счастья», что наслаждение важнее всего и что надо не только не отказывать, но наоборот, надо всегда предлагать себя, свое тело, отдаваться, соединять свое «я» со множеством других и понимать, что часы, проведенные без объятий, – потерянные для жизни часы.

И как бы внушая самое важное, он поднял указательный перст.

– Если к этому главному закону вы вдобавок узнаете и другие, помните, что они только разъясняют главный закон, помогая ему привести вашу душу и тело к полному единству и к полному счастью.

– Но, – сказала Эммануэль, – если сексуальное табу буржуазии чисто экономического происхождения, то выходит, что говоря об эротизме, вы предлагаете подлинную революцию? Это что-то вроде коммунизма?