Я-злой и сильный (СИ) - "Андрромаха" Страница 3

Восторженно выпутывая ее тело из узких бретелек, он, чуть запнувшись, спросил:

- Аврор,… а можно одну штуку?

- Не знааааю, смотря, что придумал, - пропела она.

- Это – несложно… Скажи мне, что – любишь. Просто скажи. А?

Она усмехнулась:

- Извращенец! – а потом, «танцуя» на нем, когда он был уже близок к развязке, зашептала: - Люблю тебя, Лёша! Сильно-сильно. Люблю!

Он кончил. Хрен знает, зачем ему были эти слова от проститутки?! Может, правда, для того, чтоб «перебить» вкус секса с Рыжим. А может, наоборот, захотелось того же – но лучше, светлее, от красивой молодой девчонки, которая зовет его по имени и на которую он иногда дрочит одинокими ночами.

- Спасибо, сладкая моя! Полежи со мной, а? – он притянул ее к себе на плечо и до последней минутки, пока совсем-совсем не вышло время, ласкал и гладил ее упругие сдобные формы.

Проводив ее, он несколько минут смотрел на закрывшуюся дверь. Потом негромко сказал:

- Вот, Рыжий, это – Любовь! А не то, что ты думаешь…

Пока он переползал в уличную коляску, чтоб погасить свет в коридоре, взгляд наткнулся на зеркало… И – аж мороз пошел по плечам. Отекшая рожа, красные глаза. Алкаш! Неловко перед Авророй. Потом он подумал о матери. Представил, как она приедет его хоронить. Как будет долго трястись на автобусе из их далекого поселка, после - толкаться в трамвае. Потом придет сюда и станет разбирать этот срач: мусор, хлам, бутылки. Будет жалеть его, мыть заплесневевшую посуду, лазить по заплеванному полу с тряпкой и – выть! Горло его сжало спазмом.

- Нет, мам, я как-нибудь сам!

До двух часов ночи он сновал между квартирой и мусоропроводом, скреб кастрюли, оттирал столы. Оставшуюся водку собирался жахнуть перед сном. Но от непривычной колготы разболелось колено. Пришлось пить таблетку, которая срубала в сон. Он ткнулся лицом в подушку, всё еще хранящую запах Аврориных духов и заснул, впервые после возвращения из санатория – не от водки.

* * *

В три часа ночи Кэп проснулся – в холодном поту. Мысли путались от дурноты. Сердце не билось, а словно дрожало: несильно и часто. Он только теперь прочухал, что – идиот, что таблетку, которую он выпил вчера, нельзя после водки! В скорую звонить не стал: на него и так уже орали однажды, что пока врач возится с алкашнёй, где-то, не дождавшись помощи, может быть, умирает ребенок…. Минут двадцать Кэп пробовал пить воду, совать голову под холодный кран и выворачивать пустой желудок над «белым другом». Потом понял: сдохнет. Надел свою бессменную «парадку» и покатил на улицу.

Лифт гулко грохнул в спящем подъезде. Апрельская ночь была зябкой и черной. Вспомнилось, как мать по утрам провожала его в агроколледж – на самый ранний, пятичасовой автобус. Он, шестнадцатилетний телок, теплый и взъерошенный, ныл: «Спать хочу!», а мать совала ему в сумку бутерброды и уговаривала: «В автобусе выспишься. Потом солнышко встанет. Самый темный час – перед рассветом!» …«Самый темный час» - вот и настал, сволочь!

На свежем воздухе стало чуть легче дышать. По освещенному проспекту медленно катили поливалки. До больницы было шесть кварталов. Перед приемным покоем стояла машина «03». Водила посмотрел на Кэпа и отъехал, освободив дорогу к пандусу.

В тесном коридоре сидела перепуганная роженица. Вокруг лежащей на каталке полной тётки суетились врачи. Минут через пять ей наладили капельницу и повезли к лифтам. Доктор в синем колпаке подошел к Кэпу:

- Слушаю тебя.

Кэп вынул из кармана коробку таблеток и виновато вздохнул:

- Вот: выпил после водки. Плохо!...

Врач нащупал его пульс, провел рукой по холодному лбу:

- Колотит тебя? Сколько дней пил? – и окликнул медсестру: - Люд, померяй здесь артериальное и готовь кордиамин!

- Поставьте мне реамберин*. Пожалуйста! – попросил Кэп.

- Грамотный пошел алкоголик! – фыркнул врач. – Сразу с диагнозом и протоколом лечения.

- Хрен ему! – сердито бормотнула Люда. – Пусть вызывает платного нарколога.

- Что ж ты такая злая, а? – сказал врач, роясь в ящике с ампулами. – Он – безногий инвалид. Откуда у него деньги?

- На водку-то - нашлись! – ворчала Люда, пытаясь стянуть Кэпов бицепс манжетой измерителя. – Петр Андреич, идите, сами мерьте! Не сходится на нем!

- Ну вот, такой богатырь, а тебе его не жаль! – врач сел перед Кэпом: - Что ж тебе, «Илья Муромец», без водки не живется?

- Объяснить? – буркнул Кэп с хмурым вызовом.

- Ладно, ложись! – врач кивнул на кушетку. – Прокапаем. Но смотри: еще раз придешь – отправлю в наркологию. Если сам не возьмешь себя в руки - никто не спасет.

Его пристроили за марлевой ширмой, поставили «утку» на стул и графин с водой на подоконник.

- Если дышать станет трудно – зови! А если нет, то чтоб тебя слышно не было, понял?

Кэп кивнул.

Капли меланхолично стекали по пластиковой трубке. За ширмой то поднималась суматоха, то всё стихало. Стонала роженица. Разрывался телефон. Менты привезли избитого пьяного. Голосила какая-то девка. Чья-то жизнь начиналась, чья-то – кончалась в этом странном, похожем на Чистилище, месте. Кэп не заметил, как заснул. И очнулся только оттого, что медсестра снимает с его руки пластырь, держащий иглу.

- Вставай. Закончилось.

Кэп рвался поблагодарить врача. Но медсестра отмахнулась:

- Езжай уже! Дай, хоть минуту поспим!

Он выкатил коляску на крыльцо. Было утро. Перед больницей стояли три пустые «скорые». Их водилы, сойдясь в круг, курили и чему-то смеялись. В больничном парке пели птицы. А над стеной пятиэтажек вставало яркое апрельское солнце.

* * *

На Первое Мая Ильяс собирал всех на даче, но Кэп не поехал. А в праздник объявилась Галка. Невысокая, круглая, как шар, с толстыми щеками и пуговичным носом, она была бы дурнушкой, если б не веселая, неуемная энергия, бившая из нее ключом. Она быстро говорила, много смеялась, носила яркие шмотки. Склад ее фирмёшки по доставке памперсов занимал квартиру прямо под Кэпом. Уезжая в отпуск или на дачу, Галка оставляла кому-нибудь из соседей «рабочую» мобилку. Нужно было принимать звонки и писать в разграфленную тетрадь: каких заказали памперсов, сколько, куда... Платила Галка 200 рублей в сутки. Большинство соседей кривились: «мало», а Кэп от такого приработка не отказывался никогда.

Телефон затрещал в семь утра:

- С Первомаем, Кэп! Ты – пьяный? – и, услышав отрицательный ответ, Галка затараторила: - Я – на шашлыки. Возьмешь трубу на три дня? Не запьешь? Железно? Полсуммы вперед принесу!

Кэп оживился. Она, и правда, принесла триста рублей и – в подарок – свежую редиску со своего огорода. Так что до самого дня пенсии он был при деньгах и при деле. Пятого числа занимался постирушками, мечтал об Аврорке. Когда позвонили в дверь, был уверен: пенсия. Открыл и – отшатнулся: на пороге стоял Рыжий. Наша память умеет стирать неудобные воспоминания. Кэп напрочь выбросил из мыслей тот стыдный день: как побирался, как трахался с Рыжим по пьяни, как брал с него деньги. И сейчас он вряд ли бы опешил больше, окажись перед дверью Джеймс Бонд или Лунтик.

Он припечатал пришедшего неприветливым, тяжелым взглядом:

- Что тебе?

- Я… принес… шестьсот рублей, - выдавил гость.

Кэп фыркнул:

- Ты – дебил? Вали отсюда. Вместе с деньгами.

- Я не люблю быть должником. Возьми! - парень поднял виноватые глаза. Купюры дрожали в его пальцах.

Неудачником Кэп был, а сволочью - нет. Его голос дрогнул:

- Слушай, я всё понимаю: любовь, «всю жизнь ждал», все дела. Но ты мне не нужен. А спасать я никого не могу. Мне самому херово.

Он хлопнул дверью перед носом гостя, но из коридора не уехал: ждал, что Рыжий снова позвонит. Тишина за дверью длилась минут пять. Потом клацнул лифт. Кэп крутанулся на своем стуле и вдруг - улыбнулся. …Этот Рыжий видел его в самые черные минуты. А - пришел, значит - не презирает. Ясно, что у него с башкой не лады. Но ведь та овца из санатория тоже не эталон. Что теперь, в петлю лезть из-за каждой бессовестной дряни?! Кэпу хотелось смеяться. И – плакать.