Моя в наказание (СИ) - Акулова Мария Страница 3

Она ершится. Хмурится. Губы сжимает.

Смотрю на них. Мелькает мысль: я же помню, как охуенно за шею и к себе. Наказывать.

Ладони чешутся. Сжимаю в кулаки.

— Мам, каких ворон?

— Никаких, кызым[2]. Это дядя шутит… — Мне Айка не отвечает. А дочке — с удовольствием. Смотрит на нее. Улыбается. По голове гладит. Эквилибристка, блять.

— Дядя…

Повторяю, заслуживая свою порцию внимания. Айлин смотрит предостерегающе и с опаской.

— Дядя не шутит, Сафие, к сожалению. Ты в первый раз теряешься?

Напрямую со мной Айлин-ханым разговаривать не хочет. Я понял. Ну супер. Будем через ребенка.

Сафие, в отличие от мамы, мне искренне рада.

— Нет, я часто… — Взмахивает рукой. Я съезжаю взглядом на знакомую гладкую фарфоровую щеку. Она медленно покрывается красными пятнами. Как и шея. — Мама говорит, я очень самостоятельная.

— Сафие, зайка, посторонним дядям на вопросы нельзя отвечать…

Попытка Айлин строить из себя примерную мамашу заведомо провальна. Это ее ребенок один оказался посреди площади. Ну и мой.

— Но он же меня вернул, а не украл, мама!

Усмехаюсь. А Айлин чуть ли не лопается. Дышит поверхностно. Смотрит немного в сторону. Не на ребенка. Настраиваешься? Правильно, настраивайся.

— Айлин…

Окликаю, благородно дав ей несколько секунд на то, чтобы собраться.

Смиряясь с тем, что выбора нет, все же переводит взгляд на меня. Смотрит зло. Обижено может.

Заебись, конечно. Вот как выглядит обиженная сторона, оказывается.

— Сколько дочке лет? — Спрашиваю прямо, слегка дергая подбородком.

Мы оба знаем, что ложь я распознаю еще раньше, чем она откроет рот. Но Айлин… Это особый человек.

— Три.

Рубит словом. Врет ужасно. В глаза. А я вижу, как у малышни на ее руках глаза расширяются.

Шикарный дуэт двух шпионок. Отдать врагу. Обнять и плакать.

— Сафие, покажи, пожалуйста, на пальцах, сколько тебе лет.

Перевожу взгляд на вторую солистку. Она ерзает. На маму смотрит. На меня.

Не понимает, что происходит, но понимает, что маму разочаровать она не должна.

Поднимает кулачок в воздух, начинает крутить. Один. Два. Пять. Четыре.

Понятно все. И мне, и Айке.

Она прерывает экзекуцию над ребенком. Накрывает кулак своей ладонью и целует малышку в щеку.

Смотрит на меня. Видно, что приняла решение. Она взрослая. Самостоятельная. Смелая.

— Спасибо, что помог, Айдар. Я рада была тебя видеть. И рада, что с тобой всё хорошо. — Усмехаюсь. — Но прости, нас ждет отец Сафие. Он тоже очень волнуется…

— Но бежишь за ней ты.

Вспыхивает. А я даже не знаю, зачем сбиваю ее невъебенно стройную версию.

— Спасибо тебе еще раз. И пусть у тебя всё будет хорошо…

Она договаривает, разворачивается.

Сафие смотрит на меня растерянно. Я подмигиваю. Улыбается и машет.

Я мог бы отпустить, но, кажется, всё же не могу.

— Айлин, — окликаю даже не громко, но она тормозит. Не знаю, потому что я ее дочку вернул, или потому что дочка это не только ее.

— Что? — оглядывается и спрашивает.

Бьюсь об заклад, пульс у нее сейчас такой, что самой страшно.

— Давай честно. Отец кто?

Спрашиваю, давая последний шанс на мирное урегулирование.

Шанс, которым Айлин не пользуется. Сжимает губы, ноздри раздуваются. Из защиты она перешла в нападение. Из виноватой стала злой.

Я ее такой и полюбил. А потом такой же возненавидел.

Из глаз — молнии. Только я почему-то не обращаюсь в пепел, сука такая.

— Не ты.

Выплевывает, разворачивается и снова бежит. Теперь уже с Сафие на руках.

Наверное, верит, что толпа спасет. Затеряется. Один раз получилось же.

Но дело в том, что тогда я не искал. А сейчас…

Подумать надо.

Глава 2

Айлин

Ну как же так, Аллах, ну как же так…

Качаю головой и забрасываю на гостинничную кровать, рядом с сидящей на ней Сафие, чемодан.

Я знаю, что мне нужно вычитать дочку за то, как себя повела.

Нельзя пользоваться тем, что я отвлеклась! Нельзя бежать за котами! Нельзя разговаривать с незнакомцами! Потерялась — нужно тут же подходить к полицейскому. Мы с ней всё это уже обсуждали, потому что она растет у меня на самом деле слишком самостоятельной. Самоуверенной. Бесстрашной.

Чисто как отец…

Вспоминаю о нем и мурашки бегут по коже. Если честно, даже волосы дыбом. Я очень-очень-очень испугалась.

Я совсем не ожидала.

Аллах, ну как? Вот как?

В Риме! Откуда он в Риме?!

Вещи скопом летят на обтянутое тканью дно. Белье вперемешку с блузками и детскими платьями.

Я все так аккуратно складывала, когда мы собирались в путешествие! Я так скрупулезно его планировала. Это впервые Сафие заграницей. Мы с дочкой так сильно мечтали о Риме! Дальше по плану были Венеция и Гардаленд. Куча фотографий, впечатлений и огромный кусок одного на двоих счастья.

И что теперь? Я жму на крышку всем телом, понимаю, что так чемодан не застегнется, и тону в ужасе.

Всё против меня, а ведь нужно бежать! Срочно домой!

Я уже купила новые билеты. Самолет сегодня в семь. К черту выброшенные на ветер деньги. К черту нарушенные планы. К черту всё! Мысли только о том, что здесь теперь небезопасно.

Чувствую себя воровкой. Преступницей. Щеки до сих пор жжет стыд. Сердце опять кровоточит. Хотя мне казалось, что я давно всё пережила. Отпустила. Смирилась.

Но стоило увидеть Айдара — заново умерла. Окунулась с головой в прошлое и не могу вынырнуть.

Пять лет назад этому мужчине меня отдал отец. Наказывал так за то, что посмела связаться с парнем не из нашей общины и не нашей веры. Сначала я думала, что Айдар сделает меня своей силой, не воспринимала его, ненавидела, потом оказалось, что он мой спаситель. Мы жили с мужем, как соседи. Потом я влюбилась. Потом влюбился он…

Мы почти смогли построить настоящую семью, но все испортило ужасное стечение обстоятельств. Ну и мои действия, конечно.

С себя вину я не снимаю.

К тому времени, когда я согласилась поучаствовать в отстранении моего мужа от должности областного прокурора, я уже хорошо его знала, как амбициозного, решительного, бесстрашного… Я его таким уже любила. Но мне нужно было спасти его и своего брата. Поэтому я разрушила его карьеру. Уничтожила кропотливо возводимый песочный замок справедливости. Позволила надеть на него наручники и заточить.

Мне до сих пор кажется, что иначе поступить я просто не смогла бы, только и бремя ответственности за свои действия нести мне очень сложно.

Снова раскрываю чемодан и, смирившись, выбрасываю вещи обратно на кровать. Придется складывать.

Бросаю быстрый взгляд на Сафи. Дочка сложила ноги по-турецки. Смотрит на свою ручку и крутит разные конфигурации из пальцев. Сопит тихо и шепчет. «Три»… «Четыре»… «Пять»…

Вскидывает взгляд на меня, и щеки снова шпарит стыдом. Даже перед собственным ребенком стыдно! Перед ней, наверное, особенно.

— Мамочка, но мне же не три…

Она разводит в сторону руки и пожимает плечами.

Не поняла. Растерялась.

А я не знаю, что сказать.

Я ей столько всего наврала… И как нам с этим жить?

Я никогда не хотела стать матерью, лишающей собственного ребенка отца. Но что мне было делать, если он не захотел меня слушать? Если пообещал уничтожить при первой же встрече?

Мне было сказано провалиться сквозь землю. Я и провалилась. А потом ждала там… Под землей…

Долго, на самом деле. Слишком долго.

Так долго, что сейчас пугаться уже поздно. Я приняла решение, за которое нужно нести ответственность. Я делала это все пять лет. Буду делать дальше.

Беру себя в руки и начинаю складывать вещи аккуратно.

Думаю: а с чего я решила, что он тут же бросится нас искать? С чего решила, что вообще бросится?

Какое-то время я следила за его жизнью. Мне важно было, чтобы он оказался на свободе. Потом — чтобы был жив и здоров. Это всё длилось до момента, когда я нашла в себе силы признаться: он меня не простит. И искать уже не будет. Ждать бессмысленно.