Виктория Крэйн - Палач Страница 3

— Тебе понравилось, милая? — спросил он ласково.

Эта ласковость могла напугать кого угодно. Это было предупреждение. Но я не боялась. Я никогда не боялась Люциана. Я не могла ответить. Я могла лишь попытаться кивнуть, потому что его рука не давала мне даже слегка пошевелиться. Кивок он почувствовал.

— Значит, понравилось? Удивительное дело, твоего бойфренда пытают, а тебе нравится? Тебе нравятся пытки, девочка?

Я попыталась мотнуть головой. Пытки мне не нравились. Но мне нравился палач. Наверное, я улыбнулась. И улыбнулась совсем не так, как он ожидал. Потому что в глазах промелькнула тень недоумения. Я его изумляю? Отлично.

— Джек, — Люциан не отрывал от меня глаз, но обращался к растерзанному человеку, грудой грязного окровавленного тряпья висевшего на пыточном снаряде. — Джек, твоей малышке нравится оральный секс? А анальный? Можешь не отвечать. Ее это завело. Ты недавно сам мог в этом убедиться. Готов поспорить, что она снова течет.

Рука Люциана нежно погладила мой подбородок. И тут он резко прижался ко мне всем телом. Горло мое от удара вжалось в стальной обруч. Я захрипела. И тогда Люциан быстро склонился и поцеловал меня. Поцелуй нежным не был. Это был грубый поцелуй насильника. Он укусил меня, и я почувствовала во рту свою кровь. Люциан обвел языком мои губы и сладострастно причмокнул.

— Ну? — вопросил он, глядя мне в глаза.

Какой реакции он ожидал? Пресловутой лютой ненависти? Мечты о мести? Немого обещания когда-нибудь потом его убить, расчленить? Он ошибался. В моих глазах ненависти не было. Я никогда не ненавидела его. Я его любила! Я его обожала, я им восхищалась. Я относилась к нему как к сошедшему на грешную землю Божеству. Да, я его опасалась. Опасалась лишний раз вызвать его гнев и не желала становиться объектом его гнева. Хотя, видит Бог, такое случалось. И неоднократно. А боялась я лишь одного — его ненависти, его равнодушия.

И именно это он читал сейчас в моем взгляде. Любовь. Я его опять изумила. В который раз. И опять он не так все понял. Глупый! Однако я не могла говорить. Что-то со мной такое сделали, что я потеряла голос. Может, он сам и сделал. Не знаю. Я тогда была без сознания.

Люциан меня отпустил. Шагнул назад. Оглядел меня всю с головы до ног, о чем-то размышляя. Потом сделал знак рукой.

Когда меня отстегнули от шеста, я не смогла стоять. Я свалилась на пол. Прямо к ногам Люциана. Я бы хотела обнять его ноги, прижаться лбом к его коленям. Но я не могла пошевелиться. Все тело затекло. Пока я ничего не чувствовала. Но уже очень скоро кровь снова свободно потечет по венам и тогда придет адская боль.

А пока я лежала, уткнувшись взглядом в его высокие шнурованные солдатские ботинки. И не чувствовала себя униженной. Он добивался именно этого? Я знаю, что да. Он хотел унизить нас обоих, меня и Джека. Но со мной он просчитался. Просто пока об этом не догадывался. И я не представляю, что произойдет, когда он поймет, кто я такая.

Нога в ботинке приподнялась. Люциан пнул меня в плечо, переворачивая на спину. Я осталась лежать неподвижно. И в этот момент я не знала, хочу ли я, чтобы он меня узнал. Нет, все-таки хочу. Но не сейчас. Не в пыточной. Не рядом с измученным Джеком, не при этих людях. Когда мы будем вдвоем. А мы обязательно будем вдвоем. Потому что Люциан оставил меня напоследок. Ему нужна информация. Что-то ему откроет Джек, когда Люциан перестанет играть с его достоинством и займется им всерьез, вытягивая из сознания Джека то, что ему будет нужно. Из меня он тоже вытащит все, что я знаю. А Люциан был не из тех, кто считает женщин куклами. Он знает, как мы наблюдательны, как умеем анализировать увиденное, как интуитивно чувствуем некоторые моменты. Он очень ценил женщин. А еще он очень любил нести женщинам боль. О да, меня он оставит на сладкое. И тогда я, даже немая, дам ему понять, кто я такая. Кем я когда-то была.

Сколько же я не спала? Я совсем потеряла счет времени. Если б я могла следить за сменой дня и ночи, я бы сказала. Но я была без сознания. Может, час. Может полдня. Потом эта жуткая сцена в пыточной. Потом я снова отключилась.

Очнулась в своей старой камере. Или как это еще можно назвать? Камера и есть. Кромешная тьма. Где-то капает вода. Вода? Это что-то новенькое. В прошлый раз я вообще ничего не слышала. Может, это другая камера. Да какая, к чертям собачьим, разница!

Я сидела у стены. И это тоже нечто новенькое. Хотя бы было, к чему прислониться. Я пошевелила руками. Звякнули цепи. Ну ясное дело. Какая камера без цепей? Я бы рассмеялась, если бы могла. Но нижняя часть лица словно онемела. Поцелуй Демона даром не проходит. Особенно если этот Демон не желает хотя бы чуточку уменьшить эффект касания губами к коже смертного. Так. Смертного. А я-то тут при чем? Я же не смертная. Хотя и человек. Что-то тут не так.

Я запрокинула голову. Почему-то захотелось, чтобы в камере стало светло. И не просто светло, а чтобы горели свечи. Побольше. Вот со свечами я бы смогла заснуть. Их мягкий неровный свет всегда меня успокаивал. И в мирах с электричеством я всегда держала в своих домах свечи, чтобы просто сидеть и смотреть на пламя.

Сон. Сон мне нужен как воздух. И еще хотелось пить. Капающая вода заставила вспомнить о жажде. Ну да. Очередное воздействие на психику пленника. Вообще-то сейчас было бы замечательно покончить с собой. Вот, к примеру, можно хорошенько подолбиться затылком о камни стены, пока не расколется череп. Это очень расстроит тюремщиков. Просто кайф им сломает. Но увы. Я себе такую роскошь позволить не могла. Во-первых, так мыслит обычный человек, а во-вторых, даже если б я и захотела, покончить с собой не смогла бы. Это Закон для таких, как я. Меня вообще очень сложно убить. Можно, но практически невозможно. И я это не смогу сделать своими руками. Только кто-то другой, обладающий Знанием. Или Силой. Вот Люциан смог бы. Он обладал и тем, и другим. И он мог бы убивать меня медленно, очень медленно. В полном сознании и с ощущением, как капля за каплей вытекает жизнь и душа. М-да. Звучит несколько пафосно. И в то же время сентиментально. Умирать от рук Любимого. Что может быть прекрасней? Прекрасно или нет, но точно одно: именно этим все и закончится. И я даже не буду сопротивляться.

Но как же так вышло, что Люциан жив? Я же сама видела его тело. Его мне показал Отец Люциана. И он истинно скорбел. Если конечно то, чем действительно был папаша Люциана, могло испытывать чувства, которые можно описать таким простым человеческим словом, как скорбь. Значит, все дело в нем. В папашке. Именно он заставил меня поверить, что его сын окончательно ушел из мира. А может, я его не так поняла? В то время я мало что смыслила в политике сил, которыми были Люциан и его истинная Семья. Да и сейчас я не намного ушла вперед в таких знаниях.