Колин Уилсон - Метаморфозы вампиров Страница 3

— Да нет, откуда. Человек сказал, у него мощность всего ничего.

Карлсен качнул головой.

— Тогда почему на вашу машину действует? Как-то, может, закольцевались…

— Понятия не имею, как.

— А ну давайте-ка ваш аппарат ко мне в кабинет.

Процессор с кисейно-тонким экраном весил легче дамской сумочки. Линда, подхватив, внесла его к Карлсену, в кабинет и поставила рядом с его процессором.

Карлсен снова напечатал: «Игривая лиса перескочила ленивого пса». Сосредоточился на последней букве, скомандовал стереться. Через несколько секунд предложения как не бывало, а вместе с ним и того, что на соседнем экране; уцелело лишь «Дорогая миссис Гол…»

— Ну вот, точно закольцованы! — рассмеялась Линда.

— Вздор какой-то. Если только…

— Что «только»?

Поворачиваясь, он случайно скользнул лицом по сеточке ее платья. В этот миг смутная догадка подтвердилась. Внутреннее тепло передалось вдруг в область паха, вызвав острый трепет желания. Неизъяснимо чувствуя, что поступает совершенно приемлемо для них обоих (все равно что снять нитку у нее с рукава), Карлсен приник губами к ее соску. Она резко, прерывисто вдохнула, притиснув при этом его голову к своей груди. Карлсен языком ласкал сосок через полупрозрачную ткань. «Дурень, ну что ты творишь!» — укоризненно маячило в голове, однако тело не обращало внимания, действуя совершенно обособленно. То же самое, когда Линда Мирелли высвободила грудь и, прильнув к Карлсену, нежно раскрыла ему губы языком.

Поза была на редкость неудобной. Карлсен, поднявшись, взял Линду на руки, мельком глянув ей через плечо, не видно ли их в окно. Опасение, безусловно, глупое: ближайшее здание отстояло на полквартала. Он был выше дюймов на девять, а то и больше, и ей приходилось стоять на цыпочках, чтобы дотянуться. Правой рукой она пригибала ему голову, в то время как левая скребла наманикюренными ноготками по ставшим тесными брюкам. Чувствуя, что Линда уже нащупывает замок ширинки, Карлсен, с трудом унимая желание, сдавленно произнес:

— А как же… жених?

Имени он не помнил. Но посмотрел ей в эту секунду в глаза и понял: слова бесполезны. Линда была будто в трансе: глаза закатились, зрачки и радужка едва видны из-под век. Когда она, упав на колени, потянула вниз замок ширинки, он хотел воспротивиться, но она настойчивым движением высвободила его набрякший член наружу и, поднявшись, опять обхватила Карлсена за шею, нежно, но прочно обжимая другой рукой его жезл. Несмотря на возбуждение, какая-то часть в нем невозмутимо взирала на происходящее словно со стороны, отмечая любопытное отсутствие всякой скованности, которая, учитывая обстоятельства, непременно свела бы уже желание на нет. Вместо этого тело сейчас вело себя совершенно обособленно, изнывая от нестерпимого, насквозь плотского желания, непристойного, как тяга к порнографии.

Они, как лунатики, придвинулись к дивану. Линда была настолько возбуждена, что не отпускала губ даже когда они ложились, невольно стукнувшись при этом зубами. Чуть привстав над ее зовущим телом, Карлсен обеими руками поднял подол платья, стянул прикрывающие лобок миниатюрные трусики и, отстранив ее внезапно податливую руку, вошел глубоко и сразу. Она была так влажна, что само проникновение почти не ощутилось, но вместе с тем ощущение пробило такой искрой, что Линда резко втянула воздух, словно от боли.

Когда их тела пришли в неторопливое, размашистое движение, удовольствие постепенно достигло такой интенсивности, что все усилия сводились теперь, в основном, к тому, чтобы продлить его, по возможности, сдерживая самый пик. Такая лихорадочная и отрешенная чувственность не бередила Карлсена, пожалуй, со времен эротических фантазий юности. Одновременно с этим та, отстраненная его часть, словно зависла над диваном, бесстрастно разглядывая поднятый подол со вкусом выбранного ситцевого платья, и сиротливо лежащие голубенькие трусики. Всплыла и другая картина: как Линда только еще приходит устраиваться на работу — в эффектном сером костюме, каштановые волосы собраны в строгий хвост, лишь чулки намекают на скрытую сексуальность. Пикантность контраста чуть не привела наслаждение к преждевременному концу, и Карлсен спешно погасил сбивающие с равновесия мысли. Вновь сосредоточившись спустя секунду на теле, Карлсен поймал себя на том, что удовольствие у него сдабривается непонятным оттенком агрессивности (что удивительно: любил он всегда нежно, вкрадчиво). А тут, непонятно откуда взявшись, Карлсена стало разбирать желание стиснуть ее, исхлестать, истязать плоть. Влажные губы показались вдруг ненавистными, так что нестерпимо захотелось оторваться от них и впиться зубами ей в шею, и кусать, кусать, пока не пойдет кровь. Вместо этого Карлсен прикусил Линде нижнюю губу и наддал так, что чуть не вытолкнул из-под себя. В самый пик неистовства он успел проникнуться ощущением, что распростертое внизу тело — жидкость, которую он жадно, всем своим существом впитывает, утоляя жажду, какой раньше у себя и не подозревал. Линда, вытеснив натужный стон, внезапно обмякла у него в руках. «Вот так, видно, и убийца кончает жертву», — мелькнуло в уме. Он ткнулся лицом в выбившуюся у нее из-под головы, мокрую от пота подушку. У самого череп — как гулкий подвал, где только что грохнули электрическую лампочку…

Карлсен, встрепенувшись, бросил взгляд на стенные часы: почти час дня. Линда внизу лежала совершенно неподвижно. На секунду показалось, что она не дышит, и кольнул страх. Нет, дышит: грудь потихоньку поднимается и опадает. Карлсен облегченно вздохнул. Он встал с дивана, тщательно заправил рубашку, застегнулся, затянул брючный ремень. Надел пиджак и причесался массажной щеткой. На душе такое, что впору рукам дрожать; словно безумие какое налетело, для человека в здравом уме отвратительное.

На диване в позе изнасилованной раскинулась Линда Мирелли: одна нога, согнутая в колене у спинки дивана, другая вытянута на пол. В обнаженных гениталиях — ни намека на сексуальность; лежит, будто на медосмотре. Карлсен, аккуратно подняв, вытянул ее левую ногу вдоль дивана, другую тоже выпрямил, сдвинув их вместе, затем натянул на Линду трусики и подол у платья — опустил так, чтобы прикрывало колени. Странно как-то: ни одно из этих движений ее не разбудило. Правда, теперь она больше походила на спящую, и это несколько успокаивало.

Сев за стол, он вперился в экран процессора. Напечатанная строчка казалась давней-предавней, словно из иного периода жизни. Посмотрел еще раз на спящую, и сделалось вдруг ясно: «Я стал другим… С тем, что просыпался нынче утром, нечего и сравнивать». Произошло какое-то изменение, важное; к худу или к добру — в нем, Карлсене, проросла другая личность. Начать с того, в происшедшем он чувствовал коренное отличие от всего подобного, что выпадало на его долю прежде. Взять прошлый раз, когда проснулся в постели с мимолетной знакомой (пересеклись на фуршете): тогда Карлсен просто чувствовал глухую досаду на себя и стремление поскорее отделаться от гостьи. Желание, сведшее их вместе, казалось каким-то наваждением, которому (он, помнится, даже поклялся) впредь он не поддастся никогда. Он позаботился, чтобы девушка не догадалась о его чувствах: вместе позавтракали, и проблемы ее Карлсен выслушивал с таким видом, будто они его в самом деле интересуют. Выслушивал, а сам чувствовал, что это — эдакий штраф, который приходится платить за глупость. И, распрощавшись, наконец (девушку звали Саманта), он неожиданно проникся глубоким убеждением, что сексуальное желание в основе своей — иллюзия, и чем скорее его перерастаешь, тем скорее перерастаешь свою незрелость.