Александра Соколова - Мы разминулись на целую жизнь. Страница 3

Я буду ждать тебя

В самолетах, поездах

В приютах у горных рек,

В приютах у гордых птиц…

На разных языках,

Чужие профиль-фас

Везде тебя найду,

А время года, знаешь ли, не важно!

Поезд прибыл в Таганрог точно по расписанию – в половине шестого утра. Заспанный проводник помог Жене вынести на перрон легкую спортивную сумку и пожелал удачного дня.

Свежий холодный воздух ошеломил и заставил дышать полной грудью. Женя застыла, глядя в след уезжающему поезду, и улыбнулась своим мыслям. Она вспомнила, как два года назад стояла на этом же перроне и плакала навзрыд.

г. Таганрог. Май 2004 г.

Слёзы никак не хотели останавливаться. То, о чем с легкой грустью вспоминалось вдалеке, вблизи вдруг произвело несоизмеримо большее впечатление. Словно удар под дых, на душу навалилось острое чувство одиночества. И возвращения домой.

Женя вытерла лицо белоснежным платком и, наконец, оглянулась по сторонам. Пятнадцать лет. Пятнадцать долгих лет.

– Носильщик надо? – темноволосый парень с тележкой не останавливаясь пробежал мимо.

– Нет… – прошептала Женя. – Не стоит.

Её путь лежал вниз по ступенькам – к трамвайной остановке. Глаза сами собой цеплялись за все изменения, которые просто кричали вокруг и указывали на себя.

Вот тут ступеньки починили… Раньше они были совсем старые, разваливались на глазах, и Виталик постоянно ругался, спотыкаясь. А вон там не было никакого магазина, на этом месте стояли бабушки с пирожками. Боже, а откуда эти огромные ларьки с цветами? И такси… Много-много автомобилей с шашечками. И телефонные автоматы совсем другие. А трамвайная остановка? Неужели её тоже теперь нет?

Но остановка оказалась на том же месте, что и раньше. Конечно, за прошедшие годы её не раз чинили и перекрашивали, но вот подошедший с грохотом трамвай уж точно не изменился: такой же обшарпанный, старый и трясущийся на поворотах.

Поездка до студгородка заняла ровно сорок минут, на протяжении которых Женя плакала, не останавливаясь. То и дело в её поле зрения попадали знакомые здания, скверы или даже дорожки. Воспоминаний оказалось слишком много – каждое из них отдавалось в сердце болезненным пинком, а в горле – новыми и новыми комками.

– Улица Александровская, – объявил металлический голос, и Женя с закрытыми глазами вышла из трамвая. Она долго стояла на остановке, прижавшись к фонарному столбу, и боялась поднять взгляд. Прямо за её спиной – она помнила, чувствовала – находилось общежитие №3. То самое, на котором пересеклись все основные точки её юношеской жизни.

Постояв еще немного и искусав до крови припухшие губы, Женя обернулась и подняла взгляд. Большое здание. Новое крыльцо. А вот лица… Лица как будто остались прежними – молодые, веселые, студенческие.

И вдруг ушли куда-то слёзы, исчезла тяжесть из сердца, и по телу разлилась огромная, беспричинная радость. Женя даже рассмеялась чуть слышно. Сейчас, именно в этот момент, она была очень-очень счастлива.

Естественно, о своем приезде Женя никого не предупредила. И потому, поднимаясь по ступенькам старого дома, немного нервничала: дома ли она? Узнает ли? Обрадуется ли?

Вот и двадцать седьмая квартира. Дверь совсем другая, да и звонок раньше был расположен с другой стороны.

– Неужели переехали? – пронеслось ужасом в голове, и Женя не стала давать себе больше времени на раздумья: просто протянула руку и нажала на звонок.

Недолгие двадцать секунд показались целой жизнью. Наконец, за дверью послышались шаги, и знакомый до боли голос спросил:

– Кто?

– Ковалева в пальто, – прохрипела Женя, борясь с сердцебиением, – Кристь… Открывай.

Грохот. Звон. Сдавленный мат. Всё это снова наполнило душу счастьем: не переехали. Женя едва успела отпрыгнуть от резко открывшейся двери и тут же утонула в объятиях совершенно незнакомой женщины, лишь отдаленно напоминающей тонкую и большеглазую Кристинку.

Это очень странно – встречаться с друзьями после долгой разлуки. И дело даже не в том, что расставались одни люди, а встретились совершенно другие. Причина проще и прозаичнее: невозможно даже за год рассказать всё то, что прошло мимо друга, чего друг не видел и не чувствовал. Сидя на Кристиной кухне, обнимая руками чашку с горячим кофе, Женя говорила, говорила, говорила… И понимала, что многие события, случившиеся с ней, она теперь воспринимает совершенно иначе, нежели в те годы, когда эти события происходили.

Кристина слушала. Она не отрывала взгляда от лица подруги и удивлялась про себя – куда же делась Ковалева Женька? Когда и почему на смену ей пришла эта взрослая, серьезная женщина? Столько морщин… Красивая, ухоженная – да, но уже совсем не молодая. И – как ни странно – пугающая. Нет былого огня в глазах, нет страсти в голосе. Рассказывает о себе тихонько, равнодушно. Словно было-нет – совсем неважно.

Плавно и легко лился рассказ, и параллельно ему в голове возникали вдруг картинки – словно смотришь фильм, и иногда нажимаешь на паузу, чтобы рассмотреть подробнее застывшие в молчании кадры.

Вот Женя в Москве – на лавочке близ Тимирязевского парка. Плачет навзрыд, кутаясь в холодную шубейку и мысленно прощаясь со всем светлым и хорошим, что может быть в жизни.

Вот другая картинка – крупным планом классически-красивое лицо девушки. Доброе и нежное. Уголки губ дрожат в улыбке, а в глазах – всепоглощающая любовь и нежность. Олеся.

Вот южное побережье – холодное, серое. Унылый двор не менее унылого частного дома. И старый дед, протягивающий свои руки всё к той же – невинно прекрасной девушке.

Вот волевые силуэты двоих мужчин – они курят, стоя в трясущемся тамбуре вагона и перешучиваются со слегка удивленной и какой-то затравленной Женькой.

Картинки меняются, одна за другой, и заставляют сжимать губы, чтобы не заплакать: женщина, сидящая на коленях перед экраном монитора. Породистое лицо красивой, но жестокой стервы. Серость. Боль. Пустота. И – финалом – белый обелиск с золотыми буквами.

И снова пустота. Миллионы разных лиц: Реузова, Мясничный, Серега, Янка, Макс, Костик и Лена, и – вдруг Лёка…

– Как Лёка? – вскинулась Кристина. – Жень, вы что… виделись?

– Нет, – чуточку удивленно улыбнулась Женя, – Что ты… Конечно, нет. Это была не наша Лёка, Кристь. Другая.

– А… Прости. Рассказывай.

– Да нечего больше рассказывать. Из Москвы я уехала, всё бросила. Помоталась по разным городам, как-то проездом была в Ростове. А неделю назад подумала вдруг: что же я делаю? Половину России объездила, а до Таганрога так и не добралась.