Миа Эшер - Сладкий яд Страница 30

Я пожимаю плечами.

— Я позвоню своим контактам в The New York Minute, The City и Vanity. Кто-нибудь из них набросает твою биографию. Нам нужно начать генерировать шум. Ты показал мне все, что у тебя было? Ты сейчас работаешь над чем-то еще?

Кивнув, я коротко описываю ему идею того, что мне хотелось бы сделать дальше.

— О! Ну ты, негодник! — Он взволнованно потирает руки. — Это будет великолепно.

Остаток часа они проводят, обговаривая детали и размечая все мои будущие шаги на дороге к успеху (или к погибели). По мере того, как их голоса, заполняющие мою кухню, начинают сливаться в бессмысленный шум, у меня перед глазами возникает образ из прошлого: моя мама, стоящая на коленях и перевязывающая загрубевшие, покрытые мозолями руки отца.

— …Ноэль, ты слишком много работаешь. Посмотри на свои бедные руки.

— Неправда. Встань, Джозефина. Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты стоишь на полу на коленях. Не думай о моих руках. Я ими горжусь. Они дают нам крышу над головой, одевают и кормят нашу семью. И для меня это главное.

— Но…

— Любовь моя, никаких «но». Я хочу, чтобы Ронан и Джеки знали, что если изо дня в день упорно трудиться, то добиться можно всего. — Он берет мамино лицо в ладони и с любовью заглядывает в ее глаза. — И что мечты на самом деле сбываются…

Я трясу головой. Что я делаю?

— Подождите. Я еще не сказал «да». Мне надо подумать.

Внезапно они оба начинают смотреть на меня, как на теленка с двумя головами. Рэйчел кладет ладони на стойку.

— В каком смысле «подумать»? Мне казалось, вчера вечером мы все это обговорили. Карл предлагает тебе шанс, который выпадает раз в жизни. Шанс, за который люди готовы убить.

— Я понимаю, но…

Неумолимая, она меня игнорирует.

— Он хочет поставить на кон свое имя ради тебя, потому что считает, что ты далеко пойдешь. Только представь — твое лицо на обложках журналов, статьи о тебе, интервью с тобой, вечеринки, люди, которые восхищаются тобой и твоими работами. — Она делает паузу. — Ты больше не будешь стоять, будто незначительный гость, около выставки Эдгара Хуареса. В следующий раз это будет твоя персональная выставка, и люди придут туда исключительно ради тебя.

Карл изучает свои наманикюренные ногти.

— Она права, Ронан. Достоинство с гордостью не вытащат тебя… — он оглядывает мою квартиру, — из этого места.

Я запускаю обе руки в свои волосы, борясь с желанием дернуть за них.

— Я не сказал «нет». Мне просто надо немного подумать, окей? Дайте мне передышку.

Карл похлопывает меня по плечу.

— Мы лишь пытаемся помочь тебе. А ты, мальчик мой, ведешь себя так, словно продаешь душу дьяволу.

Но почему я чувствую именно это?

Позже, пока нас везет ее «кадиллак-эскалейд», Рэйчел дотягивается до моей руки и спрашивает:

— Чего ты так сильно боишься?

Я перевожу взгляд за окно и вижу пару синих глаз, которые глядят на меня.

— Я трахаюсь за деньги, ясно? — Она смотрит на меня с жестокой усмешкой на до боли прекрасном лице. — И, откровенно говоря, не похоже, что ты потянешь мой ценник.

— Получить то, что хочу.

Глава 15

Когда открывается дверь, я сижу у туалетного столика и готовлюсь к сегодняшней костюмированной вечеринке.

Пока я, подняв лицо, смотрю в отражении зеркала, как Лоренс идет через комнату — такой мужественный и вместе с тем безукоризненно элегантный, из прически не выбивается ни волосок — во мне нарастает необъяснимая грусть. Мой заботливый и нежный любовник, каким он был неделю назад, бесследно исчез. И его взгляд в зеркале доказывает мою правоту. Тот огонь, та страсть и игривость, которые были со мной несколько коротких замечательных дней, испарились, и от чувства утраты мне хочется заскулить. Его лицо опять стало бесстрастной и отстраненной маской. Но в глазах появилось новое — лед.

После своего возвращения несколько дней назад Лоренс не сказал мне практически ни единого слова. Он трахает меня, получает удовольствие от моего тела, но шутливые разговоры, интимность… ничего этого больше нет. Теперь все начинается и заканчивается в его спальне. Что-то изменилось, но что именно, я не могу объяснить.

Я покрепче сжимаю кисть для румян. Мне ненавистно то обстоятельство, что его отчужденность угнетает меня, что его холодность оказывает на меня влияние — что мне больно. Я знаю, я сама на все это подписалась. Я сама этого захотела. Но мне казалось, что перед тем, как Лоренс уехал из города, между нами произошло нечто особенное. Я думала… сама не знаю, о чем. Мне ясно одно: после его возвращения из поездки все стало иначе. Хмурясь, я смотрю на свое отражение и наконец признаюсь себе, что скучала — что мне не хватало его.

В повисшей тишине, долгой и неуютной, мы глядим друг на друга, и я не вижу в его глазах ни проблеска смеха или эмоции. Надеясь скрыть от него свои чувства, я отворачиваюсь к своему покрасневшему отражению в зеркале.

— Я почти все, — говорю, протягивая руку к помаде.

Нанося на губы тот же оттенок красного, что и мое алое платье от Валентино, я чувствую, как Лоренс становится за спиной, еще до того, как мне на плечи ложатся его холодные руки. Сложно поверить, что те же самые руки еще недавно ласкали меня так умело и страстно. От этой мысли меня охватывает печаль.

— Лоренс… Я…

Я схожу с ума, пытаясь понять, что изменилось. Неужели я все придумала? Ту мягкость в твоих глазах, ту твою нежность? Неужели мне показалось, что мы на миг перенеслись в начало чего-то, что я не могу ни понять, ни описать, но сердцем знаю, что это было прекрасно? Я хочу быть с ним честной, но мне мешает ледяное отчуждение в его взгляде. Я напоминаю себе, что наши отношения — исключительно деловые. Ни больше, ни меньше.

— Да? — Он медленно гладит мои ключицы. Ласка легкая, точно перышко, и вызывает во мне желание откинуться на него.

Мне не хватает смелости договорить.

— Ничего. Забыла, что хотела сказать.

Отпустив мою шею, Лоренс кладет передо мной черный футляр.

— Открой, — приказывает он голосом, от которого у меня слабеют колени.

Я беру футляр с туалетного столика и делаю, как было велено. И ахаю от неожиданности при виде знакомого ожерелья.

— Это оно? — Я поднимаю взгляд к его отражению в зеркале. — Не может быть. — Недоверчиво кручу головой. — Ты не мог.

— Естественно, мог, и это оно. — Он вынимает ожерелье из его шелкового белоснежного ложа. — Подними, пожалуйста, волосы.

Выполнив его указание, я смотрю, как Лоренс оборачивает мою шею нитью бриллиантов с рубинами. Поднимаю руку и кончиками пальцев веду по рядам камней, образующих розу. То самое ожерелье, которым я любовалась в музее в ночь нашей встречи. Он не шутил, когда сказал, что может себе позволить его.