Неджма - Ваниль Страница 33

— Возможно, что иностранец из Ранжера тоже будет на Суре.

Если я восхищалась ее былой проницательностью, то сокрушалась, что теперь она ослепла, относя это на счет ее зарождающейся любви к поэзии. Лейла не заметила, что иногда я отсутствовала безо всякой причины. Она не знала, что настоящий любовник отгоняет воспоминания о воображаемом. С наступлением сумерек, на дюнах, я отдавалась отцу Амира, деля с ним одну ночь на двоих. Это и была причина, по которой я не искала иностранца из Сабии.

Я продолжила, как будто не услышав ее замечания:

— Эти дураки с Сура считают, что, закрыв головы и ягодицы дочерей, они делают их неприкосновенными. Какая глупость. Они не знают, что сознание женщины не всегда связано с ее влагалищем — и голову теряют первой.

Я не думала, что выскажусь так грубо…

Бог свидетель, только через два часа, удаляясь от Сабии, я поняла свою ошибку. Я была в двух шагах от цели и допустила ошибку по невнимательности. Я только что оставила Зобиду позади.

Конечно, я предприняла это путешествие не для того, чтобы Лейла влюбилась в слова. Но мне пришлось признать, что от этого могло зависеть решение проблемы. Меня этому не учили. Я сама таяла перед предложениями и ухаживаниями мужчин, видела любовь в ладони, которая ласкает, груди, которая привлекает, взгляде, который намекает, и тишине, которая приглашает. Я не знала, что любовь может рождаться из поэзии. Я спрашивала себя, почему мужчина, который не тронул Лейлу и только читал ей стихи, так ее околдовал. Женщины так романтичны. Слова заменят им ласки и физическую любовь. Они способны находить наслаждение в переливах слогов. Старый торговец смог это узнать. И я держала в руках ключ нашего путешествия. Единственное, что могло расколдовать Лейлу.

Глядя на расстроенное лицо моей подопечной, слыша ее постоянные вздохи с момента нашего ухода из каравана, я догадалась — поэт! Конечно, она его любит. Нужно было вернуться в Сабию. И быстро.

— Назад, пока наши друзья не снялись с места.

Она не спросила почему, кинулась мне на шею, поцеловала в глаза и лоб, затем бросилась на дорогу, подпрыгивая, как прекраснейшая газель пустыни.

Вернувшись в караван, я придумала срочное дело, которое вело нас в Сабию, и отметила радость поэта. Нам дали другую палатку и сообщили, что племя снимется с места послезавтра.

Я уже знала, что мне делать, и пришла на базар Сабии с наступлением темноты. Торговец коврами поднял занавесь, произнеся несколько Фраз, предвещающих хороший день. Мое присутствие заинтриговало нескольких прохожих, рано вставших после дневного отдыха. Но никто из них не спросил, что я делала, болтая с мужчиной. Здесь, как и везде, эти тупые мужчины думали, что после тридцати женщина становится никем, асексуальным существом, у которого отобрали желание, как вытаскивают из кости костный мозг, и только солидный возраст позволяет ей говорить на равных с мужчиной. Вот еще!

Я приветствовала старика, который, казалось, был рад снова меня видеть. После нескольких фраз о жизни и ее перипетиях я попросила:

— Ты согласен помочь бедной вдове?

— Конечно, если это в моей власти.

— Моя дочь… о которой я тебе говорила…

— Ты же не думаешь об этом!

— Конечно нет, глупец. Довольствуйся своими девицами. Я хочу скорее выдать замуж свою дочь. По любви. Найди имама среди твоих друзей.

— Чего именно ты хочешь?

— Втайне благословить двух молодых людей провести вместе ночь.

— И ты называешь это любовью?

— Да, любовью, и неважно, сколько она длится.

— Они свободны?

Я колебалась, прежде чем ответить. Несмотря на прелюбодеяние, старый торговец мог принадлежать к тому виду верующих, которые умеют закрывать глаза на распущенность нравов, когда это их устраивает, но становятся придирчивыми, когда речь идет о чужой жизни. Если они грешат, выходя за рамки предписаний Корана, то стремятся сохранить спасительный якорь, четко соблюдая два или три ритуала и следуя нескольким наказам Пророка, чтобы сохранить шанс избежать ада. Тем не менее я решила сказать правду.

— Молодой человек свободен, а Лейла нет.

— Тогда убедись, что твой караванщик происходит не из рабов, ибо он может убежать после того, как законно провел ночь с дочерью из благородной семьи.

И он рассказал мне историю, которую узнал от весельчака из соседней страны.

Богатый торговец женился на молодой женщине, прекрасной, как луна, но упрямой, как ослица. Она поддразнивала его, но отказывала в близости. Однажды, разгневавшись, он произнес роковую фразу, которая, как меч, разрубает брачные узы. «Я развожусь, развожусь, развожусь с тобой», — повторил он три раза. Он тут же пожалел о своем решении и захотел вернуть жену. Но, как говорит пословица, войти в баню не так легко, как из нее выйти. Торговец навестил судью и спросил, так можно законно получить назад свою собственность. Тот ответил: «Ты знаешь обычай. Прежде чем вернуться к жене, нужно, чтобы она побывала под верующим, пусть только раз». «Я не хочу, чтобы мужчина трогал мою вещь», — задохнулся муж, представив другого мужчину, трогающего его покупку. «Речь идет об одной ночи. Это будет ночь, меньше или больше, неважно. Ты заткнешь глаза и уши, чтобы ничего не замечать. После все будет забыто», — убеждал его судья. «Да, но я ее люблю». «Этого недостаточно, чтобы нарушать предписания Бога, — ответил судья, подражая плаксивому тону торговца». «Я даю тебе совет, — добавил он, видя отчаяние собеседника. — Найди юношу низкого происхождения, заставь его формально взять в супруги твою жену и прикажи не трогать ее, за большое вознаграждение конечно. При всех он скажет, что был с ней, и твоя честь будет спасена».

Так и сделали. Торговец позвал Наджма, одного из своих рабов, черного, как ночь, и прекрасного, как африканский мессия, предложив ему сделку в обмен на освобождение. Была устроена брачная ночь, и торговец подтолкнул Наджма к ложу своей бывшей будущей жены, приказав держаться подальше и не поднимать глаз на нее. Но при этом не учли, как быстро встают члены при виде влагалищ. Только лишь взглянув на бывшую супругу торговца, Наджм безумно влюбился. Он забыл о своем договоре, обнял невесту и занимался с ней любовью до крика петуха. Когда он пришел в себя и понял, что должен уйти навечно, то почувствовал, что ему легче расстаться с душой, чем с супругой на одну ночь. Он заплакал и сказал: «Долг обязывает меня вернуть тебя, а сердце отказывается. Ты моя жена перед Богом. Я не смогу больше ни жить без тебя, ни оставить тебя другому. Я тебя люблю». «Они убьют тебя», — закричала женщина, прижимая его к молочной груди. «Возможно, — продолжал плакать негр. — Но тебя они не получат. Так как я не объявлял о разводе, ты принадлежишь мне, и хозяин не сможет ничего поделать. Я не расстанусь с тобой, пусть и ценой моей жизни». «Что ты решишь?» — спросила признательная женщина. «Бежать, прятаться». Так Наджм жил годами. Скрываясь днем, он приходил к любовнице ночью. Напрасно организовывали обыски в городах и налеты на близлежащие поля, никто не мог его найти. Но когда ночь накрывала мир вдовьим покрывалом, можно было увидеть тень, которая скользила по крышам с кошачьей ловкостью, прыгала с одной террасы на другую, прежде чем исчезнуть. Наджм накрывал тело любимой, сиявшее под его черной кожей, своим, и можно было подумать, что он накрывает саму луну!