Шахразада - Тайна визиря Шимаса Страница 36

– Я помешала вам, почтеннейшие? Прервала вашу беседу?

– О нет, мы просто вспоминали давние дни. Присядь, отдохни. Уважаемый Фарух хочет что-то рассказать мне.

– Так, быть может, я буду мешать?

– О нет, моя звезда! У меня нет от тебя никаких секретов… Говори же, Фарух!

Халида посмотрела на гостя чуть более внимательно. О, он разительно отличался от Шимаса, но что-то в выражении лица или в спокойном взгляде черных глаз напоминало Халиде ее любимого.

«Должно быть, он так же, как мой Шимас, не боится ничего в целом мире… Похоже, что он точно так же привык полагаться в первую очередь на свои силы и на свой разум…»

– Итак, – продолжил свой рассказ гость визиря, – с того дня, когда мы в последний раз встречались, прошло более года. Добрейший Абдульфакар, истинный воин, дал мне рекомендацию к своему давнему соратнику, достойному Аббасу, начальнику стражи моего родного города. Тот принял меня сурово, но, проверив в деле, взял в свой полк. О чем ни он, ни я ни разу не пожалели. Не могу сказать, что служба моя тяжела, но городок наш приграничный, и потому всегда следует держать ухо востро.

– О, мой друг, и это говоришь ты… Не тебя ли у нас звали Фарухом-Лисой? Не ты ли держишь ухо востро всегда?

– Ты прав, Шимас. Эта служба как раз по мне. И лишь в отлучках я становлюсь не таким бдительным, хотя и расслабляться себе позволить все равно не могу. Да, наверное, этому не научусь уже никогда. Ибо везде и всегда я вижу недоговоренности, обломки истины… Словно всегда и везде я обречен складывать из мозаики дней картины истины…

Шимас склонился к жене.

– Фарух-хитрец всегда умел говорить красиво. И делать вид, что он несчастнейший из мужчин, у него тоже всегда получалось превосходно…

И Фарух рассмеялся, кивая.

– О да… Женщины без слез меня слушать просто не могут… Клянусь, что глаза твоей прекрасной жены уже исполнились жалости ко мне!

– Довольно, болтун. Не за тем же ты искал мой дом, чтобы вызвать рыдания у моей мудрой супруги…

– О нет, – кивнул Фарух, – вовсе не за этим. Я искал тебя, друг мой, чтобы поведать историю, которую в свою очередь поведал мне мой земляк, внук мудрейшего книжника и уважаемого в городе мудреца; юноша, которого я встретил на вашем шумном базаре в рядах медников, где он продает блюда и кувшины изумительной красоты и изящества.

Юношу этого знал весь наш город. Ибо молодой Амин, несмотря на свой юный возраст, был лучшим в городе кузнецом и медником, талантливым и уверенным человеком. Все изменилось в тот день, когда умерла его матушка, уважаемая госпожа Малика, женщина больших душевных сил, растившая сына сама. Юношу словно подменили. Он решил продать мастерскую и отправиться сюда, в столицу. Стремление его было столь велико, что с большим трудом родне и друзьям удалось уговорить его ничего не продавать, а в столицу отправиться с поручением от всего города – продать на столичном щедром базаре все, что может предложить наш небольшой городок, и прославить нашу тихую родину своим замечательным искусством.

Амин внял мудрым советам и отправился в столицу. И здесь я увидел его, опечаленного и озадаченного. Ибо он, как оказалось, ведом вовсе не интересами нашего городка, его цель совсем иная – матушка перед смертью передала ему записку для человека, который, как оказалось, вовсе не умер, оставив достойную госпожу Малику с крохой сыном на руках. Ее возлюбленный, отец Амина, был учеником сначала в медресе, а потом собирался стать кади. И вот теперь молодой Амин ищет возможности встретиться с верховным судьей страны, почтенным Саддамом, для того чтобы передать предсмертное письмо матери.

– Встретиться с уважаемым кади Саддамом? – переспросил Шимас.

Халида готова была поклясться, что такого выражения лица она не видела у мужа никогда. Смесь удовольствия и гадливости, радость от выигранной партии и досада, что игра закончилась слишком быстро…

– О да, с кади Саддамом… Амин прекрасно понимает, что кади слишком занятой человек, что передать письмо от матери такому высокому сановнику воистину невозможно. И потому ищет посредников, которые могут помочь в этом.

– Разумный юноша. И поэтому ты, хитрец, пришел ко мне.

– И поэтому тоже. Ибо ты, достойный Шимас, не менее занятой человек и сановник столь же высокий. Быть может, тебе будет легче представить юношу, чтобы тот выполнил последний завет своей уважаемой матушки…

– Представить-то дело нетрудное. Но что, если в письме содержится нечто более чем неприятное для достойнейшего кади? Что, если там ложь, или оскорбление, или клевета?

Фарух пожал плечами.

– Амин клянется, что каждое слово письма матери пронизано лишь любовью и уважением. Но все же готов показать это письмо тому, кто возьмется ввести его в дом кади и отрекомендовать как честного и правдивого человека.

– Преинтересная история… И что, этот юный мастер готов прийти и рассказать все это сам?

– О да, Шимас. Мальчишка поклялся матери, что выполнит ее волю. И потому полон надежды на то, что ты сможешь ему помочь.

– Да будет так, друг мой. Если мальчишка столь честен, что готов показать письмо первому встречному…

– …Первому встречному визирю, мудрейшему из мудрых… – ехидно добавил Фарух.

– …Первому встречному визирю, – кивнул в ответ Шимас, – пусть приходит ко мне завтра, после вечерней молитвы. Думаю, от беседы с ним вреда не будет никому – ни ему, ни мне, ни нашему кади.

Макама двадцать первая

Шимас готов был возненавидеть стены своего кабинета – комнаты уютной, располагающей к размышлениям не менее, чем к долгим и не всегда приятным беседам. Он понимал, что сам вызвал столь обильный поток грязи, сердясь на себя лишь за то, что обречен в нем плыть до тех самых пор, пока зло не будет покарано, и опасаясь, что это не случится еще очень долго.

– А теперь документы от стражей наших границ. Донесения мытных стражей не настораживают. Утаивается не более, чем в иные дни и иные годы. Люд не стал честнее, но просто понимает, что, получив тамгу, сможет спокойно и достойно представлять свои товары, не боясь излишних вопросов, да и дополнительных трат.

– Разумно…

Визирь лениво перелистывал донесения, чего, конечно, не стал бы делать в любой другой день. Вернее, не стал бы делать до встречи с горе-заговорщиками. Ибо стоило потянуть ему из клубка тайн только одну ниточку, как следом стало раскрываться такое воистину невообразимое количество больших и малых секретов и недомолвок, что ему уже было не просто страшно – ужас, казалось, поселился в каждом углу его кабинета, да и его души.