Эммануэль Арсан - Эммануэль Страница 39

Начинается долгий разговор между Марио и беспрестанно кланяющейся старухой. Она кланяется, чуть ли не переламываясь пополам. Наконец, она удаляется в глубь барака, и они следуют за ней, не говоря ни слова. Они идут по совершенно темному коридору, но Эммануэль кажется, что эта темнота движется. Ей страшно.

Они входят в очень маленькую комнату, – и новое потрясение для Эммануэль она видит двух очень старых и совсем голых мужчин, вытянувшихся на длинных деревянных нарах. Взгляд Эммануэль с омерзением скользит по их худым, с выступающими ребрами бокам и – о, ужас! – на секунду останавливается на сморщенных, высохших признаках их принадлежности к мужскому полу. Она, содрогнувшись, отворачивается – в следующей комнате, слава Богу, никого нет. Старуха останавливается – именно сюда она их и вела. Снова низкий поклон, и она исчезает.

– Что происходит? – встревоженно спрашивает Эммануэль. – О чем она с вами болтала? И что мы собираемся делать в этом притоне? Здесь так отвратительно.

Марио возражает.

– У вас предвзятые мысли, – говорит он. – Здесь все обветшало, я согласен, но здесь чисто.

Появляется другая женщина, гораздо моложе первой, но зато еще уродливей. Она вносит на круглом подносе лампу-спиртовку не выше стакана и толщиной в палец, малюсенькие оловянные ящички, длинные высушенные пальмовые листья и еще один предмет – длинную полированную трубку из бамбука. Она напоминает флейту; кажется, что трубка запаяна с обеих сторон, но, приглядевшись, Эммануэль замечает, что на одном конце просверлена маленькая дырочка. Марио предупредил вопрос своей ученицы:

– Перед вами трубка для курения опиума, дорогая. Не правда ли, красивая вещь?

– Трубка? Но куда же кладется табак? Не в эту же маленькую дырочку?

– Туда кладут не табак, а шарик опиума. И надо сделать только одну затяжку. Затем снова заправить. Но лучше вы сами попробуйте это проделать.

– Неужели вы хотите, чтобы я курила опиум?

– А почему бы и нет? Я хочу, чтобы вы знали, в чем состоит эта игра или, вернее, искусство. Ничем нельзя пренебрегать.

– А… если мне понравится?

– Что же здесь плохого? – И Марио рассмеялся. – Успокойтесь, это не курение опиума. Это только прелюдия к нему.

– А что происходит потом?

– Узнаете со временем. Не будьте нетерпеливы. Церемония опиекурения требует полного душевного спокойствия, даже отрешенности.

Эммануэль резко повернулась:

– А если мне понравится, я могу вернуться сюда?

– Конечно, – сказал Марио.

Казалось, его забавляли вопросы Эммануэль. Он смотрел на нее чуть ли не с умилением. Она задала еще один вопрос:

– Я думала, что курение опиума запрещено.

– Конечно, так же как и внебрачные связи.

– А если сюда явится полиция, что нам делать?

– Мы отправимся в тюрьму.

Марио добавил с улыбкой:

– Но мы попытаемся сначала подкупить полицию вашими прелестями.

Эммануэль ответила тоже улыбкой, но улыбка эта была скорее скептической.

– Я замужем, значит, свою свободу мне придется купить ценой еще одного нарушения закона.

– Ну, это преступление представители закона с божьей помощью вам простят, тем более если они будут вашими соучастниками.

И, коснувшись рукою обнаженной груди Эммануэль, Марио спросил:

– Не так ли?

Наконец-то Марио прикоснулся к ней – на лице Эммануэль появилось томное, счастливое выражение, но тем не менее она покачала головой.

– Как, вы не согласитесь сослужить для нас троих эту службу?

Она поспешила его успокоить:

– Соглашусь. Раз вы этого хотите…

И, немного помолчав прибавила:

– А… сколько полицейских участвует обычно в таких облавах?

– О, не больше двух десятков.

Она рассмеялась.

Служанка между тем расположила посередине нар свой прибор. Марио, обняв Эммануэль за талию, подвел ее к нарам.

– Вы устроитесь здесь.

– Я? Но здесь не очень-то чисто и довольно жестко.

– Зачем заведению тратиться на матрасы, когда этот дым смягчает все углы и делает мягким самое жесткое ложе? И, кроме того, учтите, матрасы трудно стирать, а нары легко скоблить ножом. Пусть эти соображения успокоят вашу тревогу.

Эммануэль осторожно присела на краешек нар, а два ее компаньона удобно вытянулись по бокам. Вершиной этого треугольника была лампа. Эммануэль решила преодолеть свое отвращение и последовала примеру своих спутников: вытянулась, оперлась на локти и подперла голову обеими руками. Она не могла оторвать глаз от длинного пламени, прямой струей поднимающегося от лампы. Пламя словно гипнотизировало ее.

Китаянка опустилась на колени возле их ложа и открыла один из ящичков. Что-то густое, непрозрачное, похожее на темный мед, наполняло его. Женщина подцепила на кончик длинной иглы частицу этой массы, подержала ее некоторое время над лампой, затем обернула кусочком волокнистого пальмового листа и снова поднесла к пламени. Темная капля потрескивала, набухала, приобретая удивительные оттенки, бросающие на все окружающее чарующие отблески; капля будто оживила все вокруг себя.

– Как прекрасно, – прошептала Эммануэль. Она подумала, что это зрелище столь привлекательно только для нее, пришедшей сюда в первый раз. «Это как драгоценный камень, что-то всегда говорящий тебе. Но камни не такие живые и красивые. Двадцать полицейских, – спохватилась она. – Это многовато…» Но чтобы спасти Марио от тюрьмы… она согласна.

Ей стало жалко, когда служительница культа, придав капле опиума форму поблескивающего цилиндра, отняла ее от огня и поднесла к отверстию трубки. И вот трубка подана Марио. Он прижал к ней губы, сделал глубокую затяжку.

– Теперь ваша очередь, – сказал он, – Не выпускайте дым через нос, не задыхайтесь, не кашляйте. Дышите медленно и глубоко.

– Я никогда этому не научусь.

– Это неважно. Мы ведь просто решили поразвлечь вас.

Служанка стала готовить вторую трубку. Снова коричневое солнце загорелось на конце волшебной палочки, набухающее, трепещущее, словно в чаянии грядущих наслаждений. «Наверное, вот так же набухает и трепещет там, во мне. – подумала Эммануэль. – Вот так же мое тело ждет удара, который вот-вот обожжет его. Как приятно чувствовать, как растет горячая влажность там внизу, по мере того как набухает и вырастает эта капля.» Обряд ей понравился: ей казалось, что ее медленно и торжественно готовят к публичному любовному действу. Она крепко сжала свою грудь, она была на верху блаженства. Для полного счастья не хватало одного – присутствия рядом прекрасного существа, юного и послушного, с лицом самой невинности и радостно-бесстыдным, готовым на все телом. И она сама, и Марио, и Квентин медленно раздевались бы, забавлялись бы каждый с этим созданием по очереди или все вместе – как кому заблагорассудится, каждый по своему вкусу. Какая жалость, что ее ментор не предусмотрел этого! Она хотела упрекнуть его, но не решилась. И все-таки ей так хотелось прижать свои ноги к женским ногам, раздвинуть пальцами горячую влажную плоть, что даже китаянка показалась ей в эту минуту почти красавицей.