Слишком борзая! Страница 5

День, когда меня нашли сотрудники полиции, запомнился двумя кадрами. Первый, когда Антона арестовали и он лежал на земле со скованными за спиной руками. Он был растерян и совсем не сопротивлялся, то и дело ища меня взглядом, будто извиняясь. Тогда я осознал, что он был единственным из всей этой семейки, кто отнесся ко мне с добротой. И второй кадр был еще безрадостней — когда меня вернули в семью и приемная мать, обнимая меня, издавала звуки рыданий. Вот только глаза ее были сухими и злыми.

Разыгрывать представление перед телекамерами моим приемным родителям долго не пришлось. Их арестовали прямо перед толпой журналистов и предъявили обвинения по нескольким пунктам, включая мошеннические действия.

Предательство второй моей семьи сильно повлияло на меня, я с трудом пережил, лишь чудом не слетев с катушек. Это чудо звали Синди и Уильям* Норфолк — моя вторая приемная семья. Именно они вовремя забрали меня и окружили, на тот момент гадкого и бунтующего подростка, теплом и любовью, сумев терпеливо выдержать все заскоки моего переходного возраста, осложненного чередой психологических травм.

Из воспоминаний моего прошлого пришлось возвращаться, когда я спустился в бар за своей невестой. Холли очень красива, даже слишком. Мимо ее белокурых волос и больших карих глаз пройти невозможно. В любом месте на неё сразу обращают внимание мужчины, и Холли умело пользуется своей привлекательностью. Вот и я попался в ловко расставленные сети роковой женщины.

— Всё в порядке? — нарочито спокойно спросила Холли.

— Конечно, милая, — с самой искренней улыбкой заверил я свою женщину.

По дороге к дому Уильяма и Синди Холли не умолкая болтала, планируя нашу свадьбу до мелочей. Я же задумался о том, что женюсь, так и ни разу не испытав бурных чувств, о которых пишут в романах и показывают в кино. Женюсь просто потому, что пришло время, потому что хочу большую семью, кучу детей.

— …в Новой Зеландии к нашему путешествию присоединится мой старый друг Джон Смит, и с ним мы выйдем в море на арендованной яхте… — делилась подробностями Холли, но я её практически не слушал, поэтому на «медовый месяц втроем» никак не отреагировал.

Таинственных обжигающих сердце чувств я, возможно, и не дождусь, либо очерствел настолько, что стал к ним не способен, поэтому выбрал Холли. Красивую, утонченную и образованную девушку, умеющую вести себя в обществе, а по вечерам поддержать со мной разговор на любую тему.

— М-да, как скучно… — озвучил вслух я свои мысли, приведя в замешательство Холли, говорящую что-то о морской прогулке с ее старым другом.

Благо мы уже подъехали к дому, и как бы Холли ни хотела разобраться, в чем дело, у неё не осталось шансов, так как на пороге дома моих приемных родителей снова стоял старикан из России, утверждающий, что он мой родной дед.

Борис Иннокентьевич Царев вот уже четыре года обивает порог нашего дома, обрывает мой телефон и заваливает почту письмами с уговорами приехать в Россию и узнать о себе правду.

До недавнего времени я и слышать ничего о своем происхождении не хотел. Знать не хотел, кто те люди, что предали меня и бросили. Но сейчас я вдруг решил, что должен это сделать, прежде чем начну семейную жизнь.

— Тимур, прости старика, я приехал без приглашения, так как у меня осталось мало времени, — высокий и крепкий мужик не выглядел болезненно, но всё-таки возраст у него уже за семьдесят.

Синди стояла рядом с гостем, кутаясь в очередной его подарок — теплый платок с причудливыми узорами.

К слову сказать, мои приемные родители давно нашли общий язык с этим русским олигархом и предпринимали несколько попыток убедить меня дать ему шанс.

А вот Холли видела его впервые и, скорее всего, едва успевала накручивать нули, оценивая прикид старика и топчущихся у бронированного джипа телохранителей.

— Поговорим в кабинете моего отца, — пригласил я старикана в дом, раз уж и мама Синди, и Холли заинтересованы в его компании.

Не знаю, на что рассчитывал этот Царев, но кидаться к нему на шею я не собирался ни четыре года назад, в первое его появление, ни сейчас. Одно плохо — к его визитам я начал привыкать и с каждым разом меня всё больше тянуло туда, в суровую страну медведей, пьющих водку на Красной площади.

Последние крупицы моих сомнений по поводу поездки в Россию были нещадно растоптаны стариком.

— Я остался один, Тимур. Твоя бабушка Нина, к сожалению, тебя не дождалась. Два месяца назад её не стало.

Несмотря на то, что я не знал или не помнил эту бабушку, в глубине души у меня что-то оборвалось. Я чувствовал себя снова пятнадцатилетним пацаном, потерявшим ориентиры в жизни. Снова накрыло чувство безысходности — даже самые упоротые оптимисты опускают руки, когда в дело вмешивается смерть. Только сейчас я заметил, как осунулся старик, как померк его взгляд.

Межбровная складка Бориса на секунду стала еще глубже, но он тут же взял себя в руки и спокойно продолжил:

— Кроме тебя, у меня никого не осталось. Я пережил всех… наверное, потому что никогда не терял надежды найти тебя живым и отдать всё, что тебе принадлежит. Я прошу тебя приехать только один раз, Тимур. Давай покончим с делами, и я, в свою очередь, обещаю больше тебя не беспокоить.

Говорят, в России нельзя нажить такое состояние, как у Царева, не связываясь с криминалом. Судя по тому, что он грозился оставить в наследство, Борис Иннокентьевич погряз в нём по уши.