Хлоя Вилкокс - Одержимость миллиардером (ЛП) Страница 5

Что только со мной случилось? Он выглядит очень хорошим. Это верно. И очень богат. Это также верно. Культурный. С одной стороны холодный, и потом снова неожиданно радушный. Фултон принадлежит к другой лиге, однако, кажется, хочет играть со мной. Всё-таки, в какую игру? Что он планирует? Хочет посмеяться и жестоко со мной поступить?

Полностью погрузившись в свои мысли, я чуть не забываю выйти на станции "Jussieu". Поднимаюсь вверх по лестнице на шестой этаж к моей комнате для прислуги и прихожу туда совершенно запыхавшись. Здесь нет лифта. Оказываюсь наверху и иду прямо в ванную комнату, чтобы принять душ. Мне становится ясно, что я была потной не только потому, что день был такой жаркий. Я не могу мешать тому, что снова думаю о его руках, представляю их на моей голой коже. Пытаюсь удовлетворить себя сама, но это ни к чему не приводит. Я чувствую себя жалкой.

После душа я ложусь на кровать. Пытаюсь больше не думать о Давиде Фултоне и беру в руки его книгу. Во второй главе я чувствую, как меня охватывает напряжение от событий, которое он вызывает своей поучительной и содержательной игрой с героями и греческими мифами. В одиннадцать вечера я валюсь с ног от усталости и с сожалением откладываю книгу в сторону. Я была на пятой главе.

13 августа

Я просыпаюсь в 8 часов, надеваю чёрную плиссированную юбку – на случай, если со мной снова произойдёт несчастье – с серой блузкой, засовываю ноги в маленькие сандалии с ремешками. Пока я пью кофе, то продолжаю чтение "Мирины", так сильно захватывает меня книга. Потом я пытаюсь превратить себя в красотку: в конце концов, меня не станут каждый день ожидать в "Мерисе"! И пытаюсь придать форму своим каштановым локонам, подчёркиваю подводкой свои зелёные глаза и наношу розовую губную помаду. Потом я совершенно нетерпеливо пускаюсь бежать, чтобы снова увидеть Аполлона издательского дела, с твёрдым решением снова не пускать его дальше. В десять часов я на ресепшене "Мериса".

— Доброе утро, мадемуазель Марс!

Я поворачиваюсь, там стоит он, в узких небесно-голубых джинсах, рубашке и белой, отрезной куртке, его чёрные волосы растрёпаны, руки в карманах брюк, на нём тёмные очки, и писатель улыбается. Несмотря на моё положительно твёрдое намерение, мой голос снова отказывает. Наконец, я хватаю руку Давида, которую он протягивает мне для приветствия, без сомнения, уже несколько секунд, при этом непроизвольно вспоминаю о том, что я мечтала, как эти руки ласкают моё тело. В самом деле, я определённо обязана взять себя в руки!

— Хорошо спали?

— Я… Да, спасибо. Доброе утро, месье Фултон!

— Итак, мы отправляемся!

Перед отелем мы садимся в "Ягуар". Гари уже ожидает нас и улыбается мне в зеркало заднего вида, когда я его приветствую. Давид усердно рассматривает меня, я это ощущаю, хотя он скрывает свои глаза за тёмными очками.

— Собственно говоря, вы знаете, что в вашей плиссированной юбке вы немного похожи на прилежное дитя? — наконец, спрашивает меня писатель.

"На прилежное дитя?" Что он хочет этим сказать? Что я не достаточно женщина? Что он находит меня подростком? Всё же, тогда уж Фултон должен был просить Адель его сопровождать…

Он смеётся. Красивый, кристально прозрачный смех.

— Не сердитесь. Юбка вам очень идёт.

Я снова краснею, когда мужчина делает мне комплимент, как школьница, которой не хочу быть. Не знаю, что умного я должна была бы ответить.

— Я хотел бы сообщить вам, что переезжаю.

— Переезжаете? Вы уезжаете в Нью-Йорк?

— Нет, думаю, с этим повременю. Я совершенно забыл, как жарко летом в Париже. Мне нужен бассейн, так как я хочу плавать, чтобы отдыхать и охлаждаться.

Я немедленно представляю его в плавках, обнажённый торс, по которому стекает вода. Мне становится очень жарко. Совершенно очевидно, что мне тоже не повредит какое-нибудь охлаждение.

— Хочу арендовать дом с плавательным бассейном. Гари уже взялся за поиски и нашёл весьма красивую резиденцию в Marais рядом с Place des Vosges, совсем близко от дома, в котором жил Виктор Гюго.

— Ну, кто бы сомневался! — едва я произношу предложение, тут же об этом жалею.

— Должно быть это было упрёком?

Что со мной происходит? В конце концов, он ещё посчитает меня странной. Я либо краснею как школьница или нападаю на него…

Я кусаю свои губы.

— Вообще нет! — отвечаю ему, придя в норму. — На вашем месте я бы тоже так сделала. Может быть, вы удачливы и призрак Виктора Гюго посетит вас…

Сделано! Он снова мне улыбается.

— Это вполне могло бы помочь в моём новом романе.

— Ах? Новый роман? О чём?

— Разве мы об этом разговариваем, а не о лорде Байроне?

Странно. Почему он говорит мне, что пишет новый роман, если не хочет о нём говорить? Гари поворачивается к нам, мы приехали. Когда мы подъезжаем к книжному магазину, Давид нежным голосом шепчет мне в ухо:

— И море, и небесные светила,

Безмолвие песков, и гротов мрак

Всё их ласкало, нежило, томило.

Они, обнявшись, наслаждались так,

Как будто были в этот час блаженный

Бессмертными одни во всей вселенной [4] .

Я покрываюсь "гусиной кожей". Узнаю стихотворение из "Дон-Жуана". Он выбрал стих, который относится к самому прекрасному в этом произведении, к тем немногим, которые были не саркастичными. Давид Фултон – подлинный романтик. Или же он только так делает, и я должна его остерегаться…

Перед книжным магазином писателя уже ожидает масса фанатов и выкрикивает его имя. Среди них много очень юных девушек. Сейчас только ещё не хватает, чтобы они попросили его расписаться на своих лифчиках. Он приветствует их лёгким движением руки и идёт в книжный магазин. Там Фултон, прежде всего, разговаривает пять минут с продавцами книг и потом садится за стол, который подготовили только для него и на котором уложено стопками для продажи его недавнее произведение "Мирина". Очень любезно и с улыбкой Давид начинает его читать. На стуле в углу я притворяюсь, что читаю, но не могу отвести от него взгляд. Чем больше за ним наблюдаю, чем больше общаюсь, тем более особенным и очаровательным я его нахожу. Он прямо-таки будит выходящее из берегов воображение: экстравагантный, непринуждённый, элегантный, привлекательный, в одно мгновение может пылко обжигать, а спустя другое короткое мгновение распространять жуткий холод… Я до сих пор не осознавала, что нечто подобное вообще возможно.