Антон Антонов - Нам нет преград [= Птица] Страница 5

— По какому поводу базар? Человек следует новейшим веяниям моды. Какие могут быть вопросы? Братищев, у тебя есть вопросы?

Братищев был коллегой Юрика по хулиганским выходкам, но в противовес Птице славился своей тупостью. Вопросов у него не было, зато имелся вечный ответ:

— А чего сразу я?

— А потому что, — стандартно ответил на то Птица.

Удовлетворённый таким пояснением Братищев умолк, а Свечкиной после этого говорили про новый купальник только хорошее, типа: «Нинка, а тебе идёт».

— Действительно, идёт, — сообщил ей и сам виновник перемен, в очередной раз запечатлевая Свечкину на плёнке.

После этого Нина чуть ли не весь день старалась быть поближе к Юрику — вдруг он скажет ещё что-нибудь ласковое. Но он больше ничего такого не говорил и вообще несколько часов кряду играл в шахматы с Гуревичем, разглагольствуя на разные темы, но больше всего — о женщинах.

Начали вообще-то с литературы и, постепенно сужая тему, сконцентрировались на Грине, перешли на босоногую Ассоль и, оттолкнувшись от неё, углубились в рассуждения о том, почему женщинам подобает ходить босыми, а мужчинам — обутыми.

— Всё пошло от первобытных, — убеждёно говорил Птица. — Представь, живёт себе такая пещерная баба. Сидит у костра, суп варит, детишек нянчит. На что ей башмаки? Ещё лишнюю шкуру на неё тратить, и работы сколько. Другое дело мужчины. Ему за мамонтом бегать надо — а у него заноза в пятке. Тут без обуви никак.

Гурвич внимал благосклонно и вставлял замечания, но его больше интересовали шахматы, и он раз за разом выигрывал у Юрика, чему тот нисколько не огорчался.

Свечкина тоже внимала их беседе с соседней скамейки, притворяясь, что читает — как раз «Алые паруса». Собственно, и сама беседа Птицы с Гурвичем о литературе и женщинах началась с того, что остроглазый Юрик узрел в руках у Свечкиной эту книжку.

На следующее утро Нина вместо пионерской формы надела лёгкое платье и почти весь день проходила босая, чего никогда прежде себе не позволяла — даже сандалии на босу ногу казались ей легкомысленными, и она всегда носила туфли и гольфы.

Факт столь вопиющего отхода Свечкиной от собственных принципов в ношении одежды дал новую пищу для обсуждений. Теперь уже весь отряд и ещё пол-лагеря знали, что гордость «Буревестника» Нина Свечкина по уши влюбилась в первейшего хулигана Юрика Лебедева. Странный этот мезальянс побудил многих вспомнить народную мудрость про то, что «любовь зла…» А ночью, когда Птица курил в кустах, а некурящий Гуревич составлял ему компанию, они пришли к выводу, что любовь — это болезнь, которая может протекать в острой, хронической и прогрессирующей форме.

— У Свечкиной — прогрессирующая, — поставил диагноз Гуревич.

— А у меня иммунитет, — сказал Птица.

А потом вдруг зарядили дожди, и накрылись разом и разрешённые купания, и самоходы, и взрослые игры у вожатского костра, и ночные прогулки мучимых бессонницей подростков. В некоторые ночи бушевали такие грозы, что девчонки во всех отрядах — даже в старших — визжали от страха, особенно когда порывы ветра пригибали к земле молодые деревья и казалось, что порядком обветшавшие отрядные корпуса вот-вот развалятся.

Под этот аккомпанемент вожатые продолжали жить весёлой жизнью, в том числе половой, хотя на территории лагеря это было сопряжено с немалым риском. Одно дело пьянствовать и морально разлагаться где-то за территорией, в километре от лагеря, где никому не должно быть дела до того, как развлекается в своё свободное время младший и средний педсостав. И совсем иной коленкор — заниматься тем же самым у себя в вожатской или в служебных помещениях, куда может в любую минуту нагрянуть начальство, а ещё того хуже — неугомонные дети могут услышать не предназначенные для их ушей звуки из-за закрытых дверей.

Елену Юрьевну всё это, впрочем, почти не затрагивало. Любовью ни у себя в вожатской, ни в гостях она не занималась и к алкоголю после случая с юннатским любопытством Лебедева относилась с большой осторожностью. Сидела всё больше в своей каморке, читала или слушала музыку. Иногда другие вожатые заглядывали в гости, но чаще компании собирались в других местах, где было попросторнее — например, у художников или в клубе.

А пионерам было совсем скучно. Даже Птица, казалось, приуныл. Всё время ходил смурной, а то и вовсе спал — благо, ввиду дождей пионерам разрешали оставаться в палатах и валяться на кровати хоть целый день.

Птица и раньше отличался тем, что в тихий час спал как сурок. Но тогда это можно было объяснить его ночными самоходами. А теперь чем?

Однажды ночью Леночка решила проверить, чем же это занят Лебедев в то время, когда все спят. Войдя в палату часа в два пополуночи, она обнаружила его кровать пустой. А на улице бушевал ливень. Грозы, правда, не было, но Леночка всё равно обеспокоилась страшно, побежала его искать, но, не имея никаких ориентиров, естественно, не нашла. Промокшая до нитки, она вернулась в отряд. Кровать Птицы была по-прежнему пуста. Обессиленная Леночка свалилась на неё и тут же уснула.

Проснулась она от непонятного ощущения тепла, блуждающего по её телу. Открыв глаза, она увидела Птицу, который с невозмутимым видом сидел на краю кровати с кварцевой лампой в руках. Этой лампой он осторожно водил над лежащей Леночкой, согревая её платье и волосы.

— Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, — сообщил он, увидев, что вожатая открыла глаза. — И считаю своим долгом предупредить, что Птица есть древнее неприкосновенное животное.

Леночка «Мастера и Маргариту» не читала и про кота Бегемота никогда не слышала, а потому сочла эту фразу за очередной перл самого Птицы и почему-то разозлилась. А разозлясь, перешла на педагогический жаргон, которым в обычных условиях не злоупотребляла.

— Это, в конце концов, переходит все пределы! Кто дал тебе право издеваться надо мной?! Тебе дали возможность исправить своё поведение, а ты… А ты!..

— Вот именно, — всё так же невозмутимо отреагировал Птица. — Я тебя тоже люблю. И не надо орать. Детей разбудишь.

Леночка задохнулась от негодования. Юрик воспользовался этим, чтобы всучить ей какую-то фотокарточку, и пока она увлеклась её рассматриванием, мирно улёгся в постель, выключив предварительно кварцевую лампу.

А Леночка как-то вдруг забыла, что не закончила воспитывать ночного бродягу Лебедева. В восхищении глядя на фото и ничего не замечая вокруг себя, она покинула палату и походкой лунатика ушла к себе в вожатскую.

На фотографии была изображена она сама. В белом платье, босая, стояла она, приподнявшись на пальцах ног, на валуне, похожем на постамент, и вся была устремлена куда-то вперёд и ввысь, точно птица, которая вот-вот взлетит. Леночка поразилась тому, какой сказочно красивой вышла она на этом снимке. В жизни так не бывает — подобное просветление всегда мгновенно; миг — и оно уже ушло, как будто и не было его. Непонятно только, как это Лебедев сумел уловить тот единственный нужный миг.