Михаил Окунь - Отсрочка ада Страница 5

— Распутина. А вино — мадера.

Прошлепав под непрекращающимся дождем три остановки, мы подошли к дому отца. Еще можно было протрубить отбой, пустив в ход отговорку о якобы забытом ключе от квартиры. Но короткая внутренняя борьба закончилась не в мою пользу — и мы, поднявшись, вошли в прихожую.

Бедлам в квартире был уже отчасти ликвидирован. Кипы журналов перекочевали в стенной шкаф, а старые технические книги из него — на помойку. Впрочем, несколько — с дарственными надписями авторов отцу — я сохранил. Кресло на колесиках было выставлено на балкон. Мусор заметен в углы.

Мы выпилим по паре рюмок. Думаю, если бы таким зельем располагал Феликс Юсупов, Распутину стало бы хреновато и без дополнительной отравы. Закуска, даже самая минимальная, отсутствовала.

„Дальше, — подумал я. — Дальше!“

— Ген, давай залезем в ванну, поставим решетку для сидения и будем пить с нее.

Он согласился без колебаний — будто ждал чего-то подобного. Я пустил воду.

Удивительно, до чего же его фигура напоминала Надькину! Тот же гладкий живот, стройные бедра, светло-коричневые соски. На лобке ни волоска. Даже странно — словно они были выщипаны, как это делали взрослые древнегреческие кинэды, чтобы продлить видимость ранней юности.

Мы уселись в ванну лицом друг к другу. Наши ноги переплелись. Его ступни оказались подо мной, мои — под ним. Решетку из реек мы установили поперек ванны между нами — получился недурной столик. Мы водрузили на него бутылки и рюмки.

Добили первую бутылку и принялись за вторую. Я пьянел посильнее него. Но скорее не от вина, а от его затуманенного взгляда сквозь меня, от того, что чувствовал его ступни под ягодицами, и, в свою очередь, ощущал на подъемах стоп его гладкую упругость. А пальчиками ног подо мной этот негодник будто нарочно все время шевелил.

Пили уже из одной рюмки. Вторую он ненароком смахнул на пол. Рюмка отлетела в угол и разбилась вдребезги. Там, где сейчас искрилась горстка осколков, еще недавно на коленях стоял отец…

Я попытался поймать Генкин ускользающий взгляд. Попытка закончилась неудачно. Тогда я уперся глазами в темно-зеленый бок бутылки и выдавил:

— Возьми меня рукой…

Я ожидал чего угодно, но он, улыбнувшись, сразу сжал мой член, и, дурачась, сделал несколько движений, как рычагом при переключении скоростей в автомобиле. Да еще принялся изображать завывание мотора: у-у-у-ы-ы-ы… Но мне было не до шуток. Я протянул руку к нему…

„Что это было?!“ — то и дело вскрикивают герои американских боевиков, когда их в очередной раз огреют пыльным мешком по башке. „Что это было“?!» — до сих пор задаюсь я тем же вопросом, вспоминая поздний февральский вечер, ванну с остывающей водой, гладкое узкое тело, желтоватые осколки стекла на плиточном полу…

На нас что-то нашло. Мы устроили подростковое соревнование, в котором победил он, раньше меня выдавив несколько молочных капель, в теплой воде сразу свернувшихся в студенистые сгустки.

Потом он полулежал в углу ванны, а я стоял над ним на коленях. И был всего в двух сантиметрах от его губ.

— Ну же, Геша!

— Нет!

Он сощурил глаза, слегка скривился, чуть отвернул лицо в сторону. Конечно — плевать ему на меня!

И вдруг я почувствовал на мошонке нежную, но твердую руку. Сначала она слегка сжала мне основание, потом стала осторожно перекатывать содержимое мешочка.

— Сожми сильнее! — простонал я.

И, задохнувшись от легкой сладкой боли, залил ему все лицо…

8

Ту ночь мы провели на кровати отца. Дождь не переставая стучал по жестяному подоконнику. В позе эмбриона Генка спал у меня под боком. А перед моими бессонными глазами вставали картины прошедшего вечера.

Рубикон (а может быть, и Стикс) перейден. То, чего я не понимал и не принимал, накрыло меня, как внезапный водяной вал, не давая дышать.

Небо за окном было черно, как уголь. «Как небеса ада, должно быть», — подумал я. Но почему ко мне плотно прижимаются теплая спина и два упругих «поплавка»? Почему я блаженствую в этом аду, если не брать в расчет изжогу от выпитого зелья? Или мой ад все же пока отсрочен?

Утром, голодные и хмурые, мы тащились в свой район, пересаживаясь с троллейбуса на троллейбус. Денег не осталось даже на метро. На вымокшей афише группы «Моральный кодекс» кто-то аккуратно вырезал заглавную «М». Кодекс сделался оральным…

Наши отношения стали другими, совсем другими. Незлой по природе, Генка становился все более язвительным, чего раньше в нем не замечалось. Вот, к примеру…

Мы спускаемся пешком с девятого этажа. На седьмом этаже у мусоропровода стоят несколько литровых бутылок из-под импортной водки — потому и притулились сиротки, что сдать их нельзя. Вдруг незлой мальчик, указывая на пустую посуду, заявляет:

— Вот твои стихи!

Я, как выражался один незабвенный литературный герой, «жестоко опешился», но промолчал.

На пятом этаже обнаруживается в подобной же точке большой полиэтиленовый пакет с объедками и очистками — видимо, не удалось его пропихнуть в жерло мусорной трубы. Гена снова говорит:

— И это твои стихи!

А я уже почти не удивляюсь.

Четвертый, третий и второй этажи миновали без приключений, хотя мальчик все время нервно озирался. Наконец, на первом этаже он радостно кинулся к раздавленной «беломорине»:

— А вот еще твои стихи!

Мы вышли из подъезда.

— Ты, Генка, как японская рыба фугу, — сказал я. — Мясо деликатесное, а потроха ядовитые.

— Сам ты рыба, — ответил он, и мы молча разошлись в разные стороны.

Справедливости ради надо заметить, что стихов моих он не читал — как, впрочем, и любых других.

Но и я не оставался в долгу. Вот он просит купить пива или сигарет (его корыстолюбие, а также и вороватость росли, как молодые побеги бамбука). Он прекрасно осведомлен, что хоть я и не замарал себя финансовым успехом, но некоторые суммы после сдачи квартиры отца жильцам имеются. А я в шутку отвечаю: «Только через постель». Но он-то знает, что в этой шутке доля правды стремится к ста процентам.

У нас появились свои приколы (педофилы, ушки на макушки!). Он прижимается ко мне ягодицами, я пропускаю напряженный член между его ног, и в итоге образуется мальчик-монстр с двумя пенисами. Они примерно одинаковой длины, но если верхний — тонкий, атласный и беленький, то нижний — пунцовый, в узлах вен и в несколько раз больше в обхвате. Мы смотрим на это «чудо» и хихикаем, как два идиота.

Иногда мне вспоминаются случаи с нимфоманкой и педиком. Да, милые, хоть и с задержкой, но я оправдал ваши предположения…