Жозефина Мутценбахер - История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой Страница 54

– Моя подруга тоже пришла со мной, – сказала Ценци.

Старуха испытующе оглядела меня и спросила:

– Вам уже четырнадцать лет исполнилось?

– Уже давно, – солгала за меня Ценци, – она просто выглядит ещё чуточку маленькой.

– Вы, верно, знаете… – сказала старуха, обращаясь ко мне, – за каждый визит вы платите мне один гульден… но вы никогда не должны приходить ко мне в восемь часов вечера…

Мы снова вышли на свежий воздух. Ценци давала мне советы, и главными из них были: внимательно следить за полицейскими и требовать с господ деньги ещё до того, как разрешишь им собою пользоваться.

Когда мы снова оказались на Грабене, Ценци подтолкнула меня локтем:

– Вот смотри… он нам подходит…

Впереди нас двигался крупного телосложения очень аристократично одетый мужчина с чёрной бородкой. Он обернулся на нас и смерил меня оценивающим взглядом. Затем замедлил шаги и пропустил нас вперёд.

На углу Доротея-гассе Ценци затащила меня в узкую боковую улочку:

– Давай-ка, – прошептала она, – сейчас свернём…

Ценци обернулась. Господин стоял на углу и смотрел нам вслед. Мы остановились, и Ценци сделала ему знак головой. Тогда он двинулся в нашу сторону.

– Пройдём дальше, – поманила она меня, – здесь, на улице, он с нами не заговорит.

Она быстро увлекла меня в ближайшую подворотню, там мы и дожидались.

– Всегда сюда приходи, – посоветовала мне Ценци, – когда окажешься на Грабене или на Кернтнер-штрассе… здесь никто не живёт…

Между тем господин приблизился к нам вплотную. Ценци встретила его улыбкой, однако он сделал шаг ко мне.

– Ну, что же случилось? – сказал он.

– Ничего, – ответила ему я.

А Ценци спросила:

– Не желаете ли пойти с нами… неподалеку живёт одна женщина… мы там снимаем комнату.

– Нет, – прошептал он, – у меня нет времени.

– Мы могли бы пойти по ступенькам сюда наверх… здесь никто не живёт.

– Хочешь? – спросил он меня.

Я с искренним восхищением рассматривала его, ибо он выглядел таким изысканным, гораздо изысканнее мужчин, которых мне до сих пор приходилось видеть в своём окружении. В руке он держал красивую трость с серебряной рукояткой, а шею его обвивала тонкой работы золотая цепочка от часов.

Мы вошли в дом и поднялись по лестнице, которая была очень широкой и только наполовину тёмной, и остановились на площадке.

– Я постою на стреме… – сказала Ценци и заняла позицию в некотором отдалении от нас.

Изысканный господин потрогал меня за груди и удовлетворённо улыбнулся:

– Приоткрой-ка немного.

Он просунул ладонь в образованную мною брешь и очень обрадовался, найдя мою грудь голой. Я с почтительным удовольствием заметила, что ладонь у него была очень мягкой и нежной, такой же нежной, как моя собственная кожа.

– В таком случае приступим, – произнёс он, и дыхание его участилось.

Он расстегнул ширинку, и в руке у меня оказался его ритуальный жезл, который был таким белым и нежным, но при этом таким крепким и прямым, точно восковая свеча. И головная часть его тоже была острой и нежной.

Я прислонилась к стене и подняла юбки, поскольку решила, что он намерен сношать меня стоя. Однако он отклонил мою готовность:

– Оставь это, – заявил он, – я не рискну здесь… поиграй лучше, и позволь мне поиграть.

Тогда я начала полировать ему пенис, тогда как сам он в это время бродил рукой у меня под блузкой, заставляя своим поглаживанием расцветать то одну, то другую малинку.

При этом он шептал мне:

– Так хорошо… больше вверх… быстрее… сейчас… подожди…

Он протянул мне носовой платок. Я взяла его и держала над его желудем. Тут ноги у него задрожали, его ружье у меня в руке начало конвульсивно пульсировать, и наконец выстрелило. Я протёрла свою руку также его платком, поскольку часть заряда угодила и на неё. Когда я возвращала ему платок, он сунул мне два гульдена. Затем быстро спустился по лестнице, больше не оглядываясь на нас.

Мы с Ценци ещё какое-то время оставались на лестнице, потом тоже выскользнули из дома. И я была совершенно счастлива. Два гульдена, заработанные буквально за две минуты. И с такой лёгкостью! Каких таких особенных трудов мне это стоило? При этом я была так расположена к этому элегантному господину, пришла от него в такое глубокое восхищение и испытывала к нему такое неподдельное уважение, что готова была бы, наверно, вообще отказаться от его денег.

На площади святого Стефана со мной заговорил пожилой мужчина. Сначала я испугалась, но Ценци толкнула меня в бок, и тогда на его вопрос «Могу ли я пойти к тебе?» я ответила однозначным «Да».

Он приказал мне:

– Иди вперёд… я пойду следом.

Я и глазом не успела моргнуть, как Ценци испарилась куда-то, и мне пришлось самой отыскивать дорогу к дому на Шёнлатерн-гассе. Женщина отворила нам дверь, и мы остались наедине в кабинете.

– Раздевайся… – сказал пожилой мужчина.

Складывая платье, я смогла разглядеть его гладко выбритое лицо, беззубый рот и редкие светлые волосы. При этом он был очень тощим, руки у него тряслись, и, вообще, он показался мне совершенно дряхлым.

Он уселся на кожаный диван и смотрел на меня. Когда я обнажилась, он поманил меня к себе. Мне пришлось встать перед ним, и он меня разглядывал, не прикасаясь ко мне. Поэтому я решила, что начать следует мне самой, и собралась, было, расстегнуть ему брюки. Однако он быстро ударил меня по пальцам, так что я испугалась.

– Погоди… – тонким голосом сказал он, – подожди, пока я сам не скажу тебе… и стой спокойно.

Таким образом, я тихо стояла перед ним, а он глядел на меня.

Наконец он взял свою трость и стал водить ею по моей груди. Она была бамбуковой с набалдашником из слоновой кости, и очень прохладно и гладко скользила по коже. В заключение он вставил мне её снизу и, протиснув сквозь мои крепко сомкнутые ноги, раздвинул их.

– Теперь иди сюда, – приказал он мне и растянулся на диване. Я хотела прилечь к нему, однако он снова оттолкнул меня с такой поспешностью, что я опять испугалась.

– Оставайся в ногах, – проворчал он.

Мне не оставалось ничего другого, как стоя расстегнуть ему брюки, и вынуть его старый, безвольно поникший член, на котором было столько морщин, сколько часов в году, и который стал таким маленьким, что походил на сточенный карандашик. Этот лоскуток кожи я начала растирать между пальцами и подумала, что никогда уже не слеплю из него устойчивую фигуру. При этом на память мне пришёл старик, который недавно побывал у Ценци и доставил ей столько хлопот, однако макаронина под моими руками мало-помалу становилась всё твёрже, мясистее, а морщины на ней разгладились, как разглаживается под горячим утюгом мятая суконка.