Натали Бранде - Голубые шинели Страница 55

— Как же здесь душно, душно, нестерпимо душно, — вышел на балкон, вздохнул полной грудью, посмотрел на колышущиеся под ним верхушки берез и, закрыв глаза, перегнувшись через перила, уронил свое тело вниз.

Он умер по заключению врачей еще в воздухе от разрыва сердца.

Тетя Маша, домработница, горько плакала над холодным тупом на панихиде и причитала:

— Спасибо тебе, Господи, что он не чувствовал боли.

Полковник был вполне доволен собой. Он собирался в очередной отпуск, который планировал провести с ненаглядной супругой на Канарских островах.

— Генаша, — щебетала томно его жена, рисуя себе оранжевые губы, — ты знаешь, сейчас в моде иметь дома старинных фарфоровых кукол. А у меня их нету. Ты слышишь? Дорогой?

Конечно, он слышал, но отвечать ей не хотелось. Она хочет фарфоровую куклу — да пусть купит, денег, что ли, не хватает? Нет, ей надо, чтобы он в этом процессе поучаствовал. Ну это, положим, она перебьется. Но куклу пусть купит. Особенно, если это модно. Вроде бы — он слышал — жена Волчары уже купила себе какую-то куклу за пятнадцать тысяч долларов на закрытом аукционе и об этом написали все газеты, а журнал «Профиль» даже поместил ее лыбящуюся фотографию. А между прочим жена генерала получше этой Волчариной галоши.

— Ладно, Зоенька, — снизошел наконец генерал, — купи себе что захочешь, хоть даже и куклу, Ласточка, и засунь ее себе в задницу.

— Ну ты и шутник у меня, — радостно зашлась смехом жена, — ну ты и проказник, — и она, присев ему на колени, чмокнула генерала только что накрашенными губами прямо в лоб, оставив там огромный помадный след.

Но генерал не рассердился, он только пожурил свою чаровницу и сам стер салфеткой ее помаду со лба.

На жену полковник никогда не сердился. Нельзя сказать, чтобы он ее любил — но она входила в непременный джентльменский набор. Положено было иметь молодую красивую жену-блондинку, в меру глупую и без меры балованную, и он ее имел. А она имела его — как хотела, и вообще она имела все, что хотела, он ей ни в чем не отказывал. С деньгами в последнее время перебоев не было.

После похорон этого старого педрилы-майора все пошло вообще отлично. За последний год вот уже три раза принимал полковник на подмосковном военном аэродроме контрабандный груз из средней Азии. Почти что полторы тонны наркотиков он передал Волчаре — это вам не фунт изюма. Буряк, ставший уже чуть ли не правой рукой Волчары, наладил активный сбыт товара, включив в цепочку продавцов пацанов из всех московских школ. Зелье улетало, как горячие пирожки. Не прекращал заниматься полковник и торговлей солдатиками на прокат. Даже не столько уже из-за денег, сколько по привычке — да и к чему бросать налаженный бизнес.

Переворотов в правительстве больше не ожидалось, правда, некоторые изменения в руководстве Министерства обороны произошли, но с точки зрения генерала — к лучшему, во всяком случае, все нужные ему люди остались на своих местах, продолжая исправно покрывать его грязные делишки за немалую мзду.

Про эту дурацкую историю с Тимошей и какой-то там пленкой он уже и думать забыл.

В принципе тогда Волчара провел настоящее расследование. Прошел по следам этого Тимофея вплоть до самой Польши — даже выяснил, что тот пробрался туда по фальшивым документам и потом с попутной машиной свалил в Германию, но на этом его следы терялись.

Впрочем, появись он даже сейчас, ему грозит трибунал, а этой поганой пленкой он может подтереться, ему никто не поверит. Да и дипломат этот уже давно отбыл из страны. Так что жизнь прекрасна и удивительна.

Завтра — вылет на Канары. А по возвращении надо будет принять новую партию товара для Волчары — это будет уже самая большая одноразовая партия. И куш с нее полковник получит немаленький.

Мысль о будущих барышах приятно грела душу, и полковник, радостно улыбаясь своим мыслям, больно ущипнул жену за задницу.

— Ой, ты что делаешь, дурак! — взвилась она.

— Терпи, казак, атаманом будешь, — ответил генерал и ущипнул ее еще раз.

Я стоял на палубе быстроходного военного морского катера, упорно вглядываясь вдаль. Это задание было на первый взгляд простым, я должен был сопровождать в Ливию груз, поставляемый туда Францией в обход эмбарго. Большой грузовой корабль вез на борту запрещенные к поставке станки для нового химического производства Всего-то от берегов Франции до ливийского порта было два дня пути по Средиземноморью, не слишком беспокойному месту в мировом океане, но мое чутье, которое никогда еще не подводило меня, заставляло почему-то быть особенно внимательным и собранным. Да, мое чутье — это как талант выживания, ведь если б не это, я бы, наверное, давно уже свернул себе шею в этих передрягах, куда меня посылали. Ну и конечно именно благодаря этому животному чутью я и получил свою кличку Охотник. Так зовут меня в легионе, и, честно говоря, мне это нравится.

Мне вообще нравится моя жизнь, потому что я все время кому-то нужен. Я все время делаю что-то геройское, одним словом, я веду жизнь настоящего мужчины. И при этом в минуты отдыха я могу прийти к любимой женщине, которая всегда ждет меня, и поцеловать ее нежные плечи, погладить ее струящиеся волосы.

Мысли об Элен несколько отвлекли меня от обзора горизонта, хотя я, конечно же, знал, что это пустое занятие, в рубке есть специальные приборы, и с их помощью можно увидеть значительно дальше, чем я пытаюсь сделать это невооруженным глазом. Да, черт, все отлично. Море спокойно. Горизонт чист, но почему же мне так не по себе?

Плевать, я начинаю нервничать, может быть, надо попроситься в отпуск? Все — таки год непрерывных заданий, где часто из целой роты легионеров лишь я один оставался в живых — это что-нибудь да значит. Да нет, просто надо побыстрее вырваться к Элен. Так и будет — через два дня я вернусь в гарнизон и тогда…

Наверное, я слишком много думал об Элен, стоя тогда на палубе, иначе бы я непременно заметил, как справа по борту из воды неожиданно появился какой-то огромный металлический полукруг. И уже через какое-то мгновенье я, бултыхаясь в обычной рыбацкой сети, как рыба, был затянут в люк этой подводной лодки, и вместе с нею погружался на дно морское.

Все произошло так молниеносно, что я долго не мог понять, где же я нахожусь, и только когда меня, связанного по рукам и ногам, обезоруженного и избитого, приволокли в каюту капитана этой подводной лодки, я начал понимать, что меня похитили. Причем не случайно — за мной охотились. Кому-то был нужен именно я.

И вот меня ввели в какую-то каюту, где за столом сидел, видимо, капитан, судя по его мундиру. Он был смуглый, с курчавыми волосами — по виду типичный араб. За время моей жизни во Франции я научился безошибочно определять их.