Альфред де Мюссе - Гамиани, или Две ночи сладострастия Страница 6

Между тем рука святого отца скользила по моему телу, пока не остановилась у моих сомкнутых бедер. С силой раздвинув их, монах тут же погрузил свой палец в место, которого еще не касалась рука мужчины. Приятная дрожь охватила меня, и я даже не в силах была сопротивляться столь грубому посягательству на мою честь.

— Вижу, вижу, — торжествующе закричат падре, — дьявол… я вижу его…

Я не очень испугалась. Как-то мне удалось украдкой прочесть «Декамерон», и я уже знала, что изгнание дьявола — занятие, отнюдь не лишенное приятности. Однако через несколько минут мне пришлось убедиться в том, что я слишком оптимистически судила об этом, не предполагая даже, что существует много способов изгонять дьявола.

— Чур, чур меня, — между тем бормотал монах, истово крестясь.

Мне это показалось забавным, и я с интересом следила за взрослым мужчиной, который, будто заведенный, часто дергая рукой, осенял себя крестным знамением.

— Дьявол! — вдруг зарычал падре. — Он должен пострадать!

Внезапная резкая боль вырвала из моей груди душераздирающий крик. Святой отец с лицом, искаженным от ярости, снова замахнулся хлыстом. Я не стала ждать второго удара и с проворством кошки отпрыгнула в сторону, но через мгновение хлыст вновь оказался занесенным надо мной.

— Пощадите! — взмолилась я, но монах, не обращая внимания на мои крики и слезы, снова ударил меня. Обезумев от боли, я вскочила на ноги и отбежала в сторону.

— Умоляю вас, пощадите! Я не вынесу этого! Лучше убейте меня… Сжальтесь! — закричала я, видя, что падре снова приближается ко мне.

От новых истязаний меня спасло вмешательство тетки.

— Негодная! — воскликнула она с возмущением. — Смотри! Какая кисейная барышня! — с этими словами она сорвала с себя капюшон, легла на спину и, раздвинув ноги, подняла их вверх. Падре Антонио обрушил на нее град ударов. Хлыст, со свистом рассекая воздух, покрывал тело моей тетушки кровавыми рубцами, она только грубо стонала да выкрикивала временами: «Сильнее… ах… еще сильнее!»

Это отвратительное зрелище против ожидания привело меня в исступление, меня охватило неудержимое желание занять место своей тети. Я была теперь готова вынести все что угодно.

— Теперь я! — пронзительно закричала я. Мгновенно тетя поднялась с ковра, подбежала ко мне и стала осыпать меня нежными поцелуями. Монах тем временем связал мне руки за спиной и закрыл глаза плотной повязкой…

Первый удар я перенесла довольно спокойно, но вскоре боль довела меня буквально до безумия. Я стонала, кричала, каталась по ковру. Но мой мучитель, не зная ни жалости, ни усталости, продолжал методично покрывать мое тело тяжелыми ударами. Но, как это ни странно, чем сильнее он бил меня, тем менее чувствительным становилось мое тело к ударам хлыста. Через несколько минут я и вовсе перестала чувствовать что-либо и лежала в полном оцепенении. Теперь, когда боль покинула мое тело, я сквозь резкие звуки ударов хлыста стала слышать чьи-то голоса. Очевидно, в зале появилось довольно-таки много народу. Я слышала восторженные восклицания, крики, ликующий смех. Среди этих голосов выделялся голос моей тетки, я узнала его. Точно так же стонала и кричала она в те минуты, когда играла со мной по утрам в своей постели. Ее голос царил над всеми голосами, в нем слышалась животная страсть, похотливое желание…

Позднее я поняла, что зрелище моей пытки, этой кровавой сатурналии было нужно ей и ее друзьям, чтобы возбудиться, разбудить в себе жажду наслаждений. Каждый мой стон, каждый вздох, вид моей окровавленной наготы вызывал у них бурный приступ сладострастия.

Наконец уставший палач прекратил истязать меня. Отбросив в сторону орудие пытки, он развязал мне руки и снял повязку с моих глаз. Я была совершенно измучена и разбита. Мне казалось, что от смерти меня отделяет лишь одно мгновение. Но постепенно я снова стала обретать способность чувствовать. Сладкая истома овладела моим телом и, соединившись с адской болью, заставила трепетать мое избитое тело. Странное, неведомое доселе желание охватило меня. И, независимо от своей воли, я вдруг начала бесстыдно двигать своими внезапно ожившими и окрепшими бедрами, будто это движение могло утолить ненасытное желание.

Вдруг я почувствовала, что чьи-то руки обхватили меня, чье-то тело навалилось на меня сверху и что-то горячее, живое скользнуло по моим бедрам. Всем своим существом я устремилась навстречу ему, угадав, что именно напряженный, налитый животворными соками член мужчины принесет мне удовлетворение, утолит мою жажду…

И в ту же минуту этот член, твердый и уверенный, вонзился между моих бедер. Мне показалось, что меня пронзили насквозь. Я вскрикнула, но резкая боль тотчас же утихла, и я ощутила, что моему противнику удалось до конца вогнать свое орудие в мое трепещущее тело. Мне хотелось только одного, чтобы это ощущение длилось вечно. Мои окровавленные бедра обхватили бедра монаха, и мы оба, почувствовав, что ему не удастся воткнуть это грозное оружие еще глубже, сцепились в яростной схватке. Я настолько разошлась, что ни в чем не уступала своему многоопытному сопернику. Крепкое трение, которое монах производил с необыкновенным проворством, распалило меня. Я исступленно двигала навстречу ему бедрами, помогая глубже проникнуть в мой трепетный источник наслаждения.

Вскоре его член стал мне казаться раскаленным железным стержнем, и я впала в блаженный восторг.

И тут же густая и горячая жидкость огненной лавой влилась в меня, с молниеносной быстротой проникая в мой мозг и щекоча под сердцем… Ох! Это было апогеем испытываемого мною блаженства. Я пыталась продлить это извержение, поощряя его своими яростными телодвижениями, не давая вулкану угаснуть. Сдавленный крик вырвался из моей груди, и я стремительно низверглась в бездонную пропасть сладострастия…

— О, какая божественная картина! Вы вселяете дьявола в наши члены! — не выдержав, прервала графиню Фанни. Глаза ее горели желанием, она вся дрожала.

— Потерпите немного, дитя мое, — продолжала свой рассказ Гамиани. — Это еще не все. Испытываемое мной наслаждение очень скоро сменилось острой болью. Не успела я еще прийти в себя после первого в моей жизни любовного состязания, как мне суждено было выдержать стремительный и яростный натиск еще одного монаха. Потом еще одного… Их там было более двадцати, и каждый из них делал свое дело не менее искусно, чем первый. И если второму я еще могла отвечать на его ласки со всем пылом неискушенной и искренней души, то последние имели дело уже с безжизненным, измученным телом. Никогда в жизни я еще не была так близка к смерти, как в эти минуты.