Архитектура для начинающих (СИ) - "White_Light_" Страница 7

Последующие несколько лет Мишкины родители только успевали удивляться многообразию интересов собственного сынули, а Олины бабушка с дедушкой устало вздыхали — это не девочка, это черт в невинном обличии!

В отчаянной и интересной гонке незаметно пролетели несколько лет, когда Мишка внезапно обнаружил новые и странные оттенки чувств к заклятой своей подруге. Проснувшиеся гормоны ехидно-доверительно подсказывали ему новые способы и плоскости, в которых тоже можно было бы посоревноваться, и он с воодушевлением принялся просчитывать новые ходы, вынашивать радужные планы об их с Кампински романе. Да! А почему нет? Она привлекательна. Она надежна. Она друг, в конце концов!

Глядя сейчас на пластиковые окна третьего этажа, Мишка усмехается себе прошлому.

Это был ее шестнадцатый день рождения. Он готовился к нему, как вся советская армия готовилась к штурму Берлина. Выбирал подарок и цветы, продумывал стрижку, одежду, свою речь. Отрабатывал перед зеркалом жесты и интонации. В мечтах он не раз уложил ее на все, что хоть как-то могло послужить опорой в этом нелегком деле, и в назначенный час получил жесточайший отказ.

— Я не люблю тебя, Золотарев! И не хочу! — едва сдерживая слезы, кричала она после его объяснения так, словно он действительно предал ее. — Ты же был моим другом! Как ты мог?! Как ты мог такое подумать?!

В одночасье Мишка лишился верной подруги, нежной возлюбленной и предполагаемого первого в своей жизни секса. Но так и не понял в тот день — почему?

Телефонный звонок отвлек от тени воспоминаний — Джамала позвонила сообщить о списке текущих дел и между делом узнать — Куда ты вообще пропал? Все хорошо? Что-то случилось?

— Я без звонка, — Оля растерянно пожимает плечами. Бабушка хлопочет, что это неважно, и врасплох ее еще никто никогда не заставал. — И не застанет!

— Уж единственную свою внучку я всегда найду, чем угостить! — настойчиво усаживая за стол, успевает заметить. — Хотя, ты всегда была худовата, этим не удивишь. А в остальном похорошела. Повзрослела. Посерьезнела. А где твои вещи-то?

— Она и впрямь на сестру мою в молодости стала похожа, одно лицо! — не давая Ольге ни шанса вставить хоть слово, замечает дед. — А Соня – копия наш отец была, а отец был весь в моего деда-исследователя, который ушел с экспедицией в Гималаи, да так и не вернулся...

Пользуясь тем, что старики все сами за нее себе расскажут, Ольга на минуту останавливается у старого трюмо. С полочки на нее внимательно и серьезно смотрит странная женщина в строгой военной форме. Она не попадает ни в один из признанных канонов женской красоты и вместе с тем она завораживающе прекрасна, как яхта, автомобиль или межконтинентальная ракета перед стартом. Стремительные и вместе с тем плавные линии – собранное, сильное тело, спортивная по-спартански фигура в одновременно напряженной и изящной позе. В детстве и юности Ольга почти каждый день сравнивала свое лицо со старыми фотографиями Софьи Игнатьевны, после – забыла. Сейчас же удивленно смотрит на собственное отражение. Ее всегда раздражала в себе эта слишком светлая кожа (там, где у смуглых ничего не заметно, я же открыто демонстрирую каждый прыщ или эмоцию), слишком темные на ее фоне глаза с золотисто-русыми, в цвет волос, ресницами и непередаваемо-фамильная посадка головы.

«Так и есть!» – теперь это не просто «прямые брови, высокий лоб и классический, римский нос», это некая совокупность, как признак породы у собак.

Иронично скривив красивые губы, Ольга все равно осталась похожей на свою гордую двоюродную бабку, отвернулась.

— Дед недавно фотографии все старые разбирал, — доверительно делится бабушка, собирая на столе целый чайный пир с пирожками, конфетами, вареньем, зефиром и бог знает, чем еще.

— Хочу в порядок привести семейный архив, — соглашается Федор Игнатьич. — И тебе оставлю после. Ты, точно знаю, всю эту память сохранишь. Ты наша кровь и наша фамилия, не то что Дашутка…эх….

Бабушка прикусывает кончик языка, ждет, пока муж покинет гостиную.

— Совсем осерчал он тогда на Дашеньку, — вполголоса жалуется внучке, едва крепкая, с армейской выправкой фигура, пропадает за портьерами. — С тех самых пор так и не знается ни с ней, ни с зятем, и даже Дениску не признает. Ты-то сама мать давно видела?

В глазах бабушки и строгом ее голосе укор, за которыми прячется житейская, бабья такая вина за непутевую дочь.

— Давно. Я не хочу об этом говорить, — твердо отвечает Ольга. Спустя много лет, она научилась отвечать на этот вопрос не лукавя. — И встречаться нам незачем.

— Она твоя мать, — звучит убийственный житейский довод.

— У меня еще и отец есть, теоретически, адмирал, — отвечает детская обида. — Но он хотя бы не выгонял меня из собственной квартиры…

— Ты здесь по работе? — громкий голос деда отправляет в тень прозаичные дрязги. Федор Игнатьевич заполняет своей персоной гостиную. — Ты без вещей, но на машине.

— Да, дедуль. Мне компания предоставляет квартиру, — с облегчением отвечает Оля. — Буду проектировать новый район.

—Ишь ты! — хмыкает дед, садится напротив. — С Золотаревыми? — в восемьдесят семь его взгляд прям, тверд и ясен. Бабушка наливает ему чай в старую, большую, глиняную кружку.

— Где-то с ними, а где-то и против, — в голосе девушки слышен задор. — Только я все равно своего добьюсь! Вот увидите!

— А район-то где? — интересуется бабушка.

— Что-то у них не идет толк в последнее время, — сомневается дедушка. — Что ни возьмут, все потом стоит долгостроем.

— На болотах, — серьезно отвечает внучка и изо всех сил скрывает, что всерьез боится услышать неодобрение. Ведь это действительно сумасшедшая идея и действительно близкие люди. — Там самое удобное и выгодное во всех отношениях расположение.

— Кроме только болот, — бабушка озадаченно замолкает.

Ольга переводит взгляд. Из глаз деда Федора на Ольгу смотрит целая эпоха. Больше чем полвека назад он приехал сюда в команде молодых инженеров-конструкторов для проектировки и строительства огромного завода. Городок в то время был в несколько раз меньше нынешнего, а кое-где из-за скопления строительных вагончиков-времянок напоминал невиданных масштабов цыганский фестиваль. На «подъем» завода со всей страны слетались будущие специалисты, энтузиасты, невесты, что привело к первому строительному буму. Заводской район поднялся в считанные месяцы — стандартные двух-трехэтажные дома, расставленные, словно солдатики на широком плато, продуваемые всеми ветрами и с перебоями в работе водопровода. Тогда и это жилье было роскошью!

— Потом было принято второе решение — Октябрьский район. То, что позже назовут «хрущевками», выткалось «коробками-микрорайонами». Он аккуратно и гармонично вписался между Заводским и Мещанским (историческим) центром. На мой взгляд — это был самый вменяемый проект за все годы до и после. Потому что потом девятиэтажками подняли Светлый — кластер зомби, — дед Федор поморщился. — Однотипные, серые панельки у черта за пазухой. Ни подойти, ни подъехать. Вечно замусоренный и задымленный.

— Его крестный отец Никитка Золотарев — на нем он пришел инженером и поднялся выше. — Федор Игнатьич берет паузу на глоток остывшего чая. Ольга молчит, систематизируя услышанное, многое из прозвучавшего она знает, но все же это не умаляет интереса. — Тогда тоже звучали предложения об освоении «Северо-Запада», — задумчиво продолжает дед, глядя в относительно близкое прошлое. — Их громче всех высказывал Юра Афанасьев, хотя, в то время он был уже далеко не Юрой.

— Он тебе в отцы годился, — вставляет бабушка.

— Он до самого конца не выглядел так, — отмахивается дед Федор. — Это не человек был, а ходячая атомная станция. От него можно было всю городскую энергосистему подпитывать в случае ядерной войны.

Бабушка только отмахивается — ладно, ладно.

— Жаль, но в то время решения принимались не целесообразностью, а какими-то «партийными» соображениями. Впрочем, тебе это ни о чем не скажет и не поможет, — Федор Игнатьич испытывающе смотрит на внучку. — А ведь я помню, как ты там пропадала.