Стой, ты мой (СИ) - "Гринч" Страница 7

Хожу по краю.

На острие ножа.

Довыпендривалась.

Надо было просто уматывать, когда он уволил.

Бегу через синий зал, и меня колотит от страха. Боюсь обернуться, увидеть, что он догоняет, кажется, что он меня на месте прибьет. Врываюсь в комнату персонала, с размаху падаю на дверь, закрываю, но к моему ужасу в щель между косяком протискивается мужская блестящая туфля.

Мама, папа, прощайте.

Дверь с треском ударяется об стену.

Он идет на меня, я пячусь назад, натыкаюсь на крутящееся кресло и спотыкаюсь об колесики. Он швыряет меня на сиденье, ногой толкает кресло, и я качусь в нем к окну. Врезаюсь в подоконник. В несколько размашистых шагов он сокращает расстояние и нависает надо мной, уперевшись ладонями в подлокотники.

Пауза.

Рукава его рубашки закатаны, узел парчового модного галстука расслаблен, и ткань болтается у меня перед носом, мелькая дурацким узором, напоминающим козырный фон для снимков - выцветший настенный палас.

- Телефон. Сюда.

Говорит еле слышно, шепотом. От него несет спиртным. Слабый запах ирисок, банана и лекарств - почтенный сэр налакался пиратского рома с карибского побережья выдержкой в дюжину лет. Мрачнее не придумаешь. Спорить с пьяными, особенно, когда они и трезвые адекватом не блещут - самоубийство. Но я все же набираю в грудь смелости и тоже шепчу:

- Телефон в надежном месте.

Аверин шумно выдыхает. Смотрит на часы. Дергает бороду - раз, два, три, четыре...Провожаю глазами его пальцы в картинках. Опять. Что происходит? Это какой-то ритуал?

- Твою ж мать, Абрамова! - он пинает кресло. - Зараза. Откуда ты выползла? Чёрт, щас сорвусь, - выпрямляется. Трясущейся рукой вытряхивает из кармана какие-то таблетки. Высыпает на ладонь сразу две. Вижу, как тяжело вздымается под рубашкой грудная клетка, рискую, но смотрю выше, в его бледное лицо и черные глаза с нездоровым блеском. Рискую еще раз и открываю рот.

- Александр Алескандрович, мы, наверное, неправильно друг друга поняли, - голос сипит, я откашливаюсь. - Я не собираюсь никуда выкладывать то видео. Это не шантаж.

Он трет веки. Лоб. Так же хрипло говорит:

- А что это, Кристина.

- Вы сами сегодня в институте задали мне продумать манипулятивную стратегию. Помните? - он не спорит, я осторожно встаю с кресла. - Вот, я выбрала тему. Преподаватель по медиа тире владелец свингер-клуба. Что скажет ректор. Или наши гости. Маришенька, допустим. Гипотетически.

Аверин смотрит на меня несколько секунд, переваривает. Переварил. Делает шаг вперед, и я плюхаюсь обратно на стул. Страсти-мордасти, ему бы автомат Томпсона подмыхой и готов новый Аль Капоне.

Король преступного мира, смерть моя.

- Чего вы хотите, Кристина? - спрашивает он вкрадчиво, наклоняясь ко мне.

- А вы? - с трудом сдерживаюсь, чтобы не отвести глаз. Иду в атаку,  - уволили, не дали даже шанса показать, как я работаю. Я хороший сотрудник, за те три месяца, что я здесь, вдвое увеличилось число гостей, решившихся на зеленый браслет, - вываливаю козырь. - И ведь людей, готовых на всё, всегда мало.

Он молчит. Злость испаряется, и на его лице мелькает одобрение, знаю это выражение, оно появляется на парах, когда ему нравятся мои ответы, и я мысленно пою гимн своей болтливости, спасибо, спасибо, спасибо тебе, длинный язык.

- А вы в числе тех раритетов, да? Готовы на всё, до конечной в пол топите, - Алекс неожиданно улыбается. Снисходительно, как ребенку, который заявляет, что когда вырастет станет космонавтом. - Ладно, - смотрит на часы. Сует руки в карманы и идет к двери, говорит не оборачиваясь. - Видео удалите. На сегодня свободны. Завтра утром жду.

От восторга готова скакать сайгаком, всё не зря, я его сделала. Но...

- Почему я свободна? - иду следом. - Сегодня ведь еще... - осекаюсь.

А-а-а, конечно, он меня отсылает. Маришенька первая в списке была, он планирует всю ночь таскаться наверх, а я буду мозолить очи до зуда в мягком месте. Невольно хмыкаю.

- Зря смеетесь, Кристина, -  услышав, Аверин оборачивается. Окидывает красноречивым взглядом мою фигуру, а мой фурор окатывают холодом его следующие слова. - Вы сами, к сожалению, не понимаете, в какую преисподнюю влезли, затеяв со мной игру.

Глава 4

Всё, как в плохом кино. Просыпаюсь в мятой, измазанной чужой помадой рубашке, с гудящей башкой и пустыней во рту, а на сотовом два пропущенных от Маши, потому что:

это, наверное, чисто человеческое, нажраться в умат и доставать бывших эсэмэсками. Меня берёт дикий стыд, когда вчитываюсь в ленту сообщений без ответа.

Слушаю джаз и думаю о тебе

Давай виртом займемся, я уже в постели голый

Чё за педик тебя обнимает на фотках в рекламе салона?

Я приеду и всем вам втащу, дрянь, я же тебя люблю, что ты делаешь

Мне нельзя пить.

Отбрасываю телефон и шарю по карманам. Фломастер, сигарета, скурить до красной черточки. Если психотерапевт вернет крышу на место, и я перестану думать, что выкуривая половину проживу в два раза дольше, чем если бы дымил целой - подарю мужику новую тачку. Бессмысленные ритуалы мешают функционировать, еще чуть-чуть и обзаведусь нервным тиком до кучи.

Зову официантку и прошу две чашки "Карраро", семь видов арабики с привкусом шоколада и похмельные пассатижи, что давят черепную коробку, разожмутся.

Мечтаю, конечно.

Надо в душ. Тело ломит, тантра-диван в антивандальной эко-коже с волной под булками в тридцать три сантиметра годится для любви с глубоким проникновением, а для спины нет, уснуть на нем можно только будучи в дрова.

Сбрасываю провонявшие женскими духами вещи и достаю сменку, в кабинете неиссякаемый запас костюмов. Немецкий крой, ткань не мнется и не теряет формы, черный тотал-лук, но в нуарной, чернильной палитре я познал нирвану.

Зачесываю назад влажные волосы, закрпеляю лаком, ладно, высохнут.

Спускаюсь на первый этаж.

За стойкой, уткнувшись в ноуты торчат Василина и...эта малолетка Кристиан, прикатила таки.

Что у нее с Егором интересно.

Вообще, умница, не сдаётся, припереться с телефоном компромат записывать - из девицы выйдет отличная акула пера. И бог ее сохранил, что Марина не заметила камеры, один замес - и сразу жирное пятно на репутацию клуба.

Но Абрамова мне тут не нужна все равно. В альма-матер детский сад поперек глотки встал, а здесь взрослая территория, и я безраздельный хозяин. Правила мои.

- Доброе утро, Александр Александрович! - она поворачивается на высоком табурете. Улыбается. - Мы уже подбиваем итоги по Чикаго.

- Мне отъехать надо часа на полтора, Кристиан, дождитесь, будьте любезны, - киваю ей и набрасываю пальто.

По дороге к Маше торможу у цветочного.

Розы Секси Рэд, тридцать девять штук, и шляпную коробку не надо, охапкой брошу цветы к ее ногам. Я не видел жену с августа, с таких же последних извинений за мой пьяный бред. Но бредил, и славно, у меня теперь есть повод, так бы не решился навязывать себя снова.

На въезде в коттеджный поселок потеет лоб, хотя в машине минусовая температура.

Машина, кстати. В гараже стоят два четких авто с мощной печкой и подогревом сидений, и пора бы уже по сезону двигаться, а не мучать бедного ягу, какого дьявола я до сих пор туплю.

Останавливаюсь перед кованой калиткой и переворачиваю салон, где-то валялся пульт от ворот. Пустые упаковки, бутылки, пачки сигарет, тясяча чертей, сколько мусора, давно не был на мойке.

Нашел.

Жму кнопки, ворота разъезжаются, и я вплываю в обитель, бастион души моей.

Фахверковый дом с мансардой, на первом этаже терасса, на втором балкон, панорамные окна, на крыше лежит снег, елки и кусты белые, над входной дверью цветная гирлянда, я так соскучился. Столько нервов угрохал в проект, но зато есть ощущение, что живем где-то за рубежом, кругом лес и соседние коттеджи на приличном отдалении, никто не орет под окнами, и тишина, не то, что у меня в квартире.