Донасьен Сад - Двойное испытание Страница 7

— Но именно вы ошибаетесь…

— А раз я не хочу страдать от небрежения вашего…

— И вы считаете, что я никогда не прощу вам подобных заблуждений?

— Кто знает, сколь велик гнев ваш?.. Конечно, я бы рискнул проверить, если бы был уверен в прощении.

— Вы просто умираете от желания признаться мне в любви.

— Я?.. Вовсе нет. Лишь неопытный школяр мог бы отважиться на такое… Как только я вижу вас, гигантские волны волшебного сего чувства захлестывают меня с головой, я тону в них, и посему уста мои немы… самое страстное желание мое — это спастись от них… И если однажды мне все-таки придется во всем признаться, то вряд ли я найду достойные для сего случая выражения. Никто бы не смог описать чувства, внушенные мне вами, и я сгораю в пламени страсти сей, не имея возможности передать ее словами…

— Ну вот! Разве это не признание?

— Вы именно так хотите понять слова мои? Что ж, значит, вы сбережете труд мой.

— Действительно, сударь, вы самый несносный человек из всех, кого я когда-либо знала.

— Вот и отлично! Но посмотрите, что значит признательность великодушного сердца… Я пытаюсь вам понравиться, вы же предвосхищаете намерения мои.

— Мне понравиться? Но вам уже неоднократно удавалось это сделать. Не проще ли прямо сказать женщине, что ее любят или не любят, а не изъясняться с ней невразумительным языком, на каком говорите со мною вы?

— Попытайтесь представить, что именно таково намерение мое. Как только вы отыщете разгадку, я перестану разыгрывать вас.

— Так, значит, это я должна вам сказать, любите вы меня или нет?

— По крайней мере дайте мне понять, что не сочтете себя оскорбленной, если я осмелюсь сделать вам подобное признание.

— Но разве такие слова могут показаться оскорбительными?

— А вам хотелось бы их услышать?

— Смотря по обстоятельствам…

— Вы возрождаете мою надежду.

— Ну вот, разве я не говорила, что это мне придется пасть перед ним на колени!

— Лучше не сердитесь, когда я припаду к стопам вашим…

И с этими словами Селькур, опустившись на колени перед прекрасной возлюбленной своей, в порыве страсти схватил руки очаровательной женщины и осыпал их поцелуями.

— Опять я поступаю опрометчиво, — произнесла Нельмур, вставая. — Мне не хватит и недели, чтобы покаяться.

— Ах! Не думайте о несчастьях любви, прежде чем не отведаете ее удовольствий.

— Нет, нет! Когда боишься шипов, как я, лучше не рвать роз… Прощайте, Селькур… Где вы ужинаете сегодня?

— Как можно дальше от вас.

— Но почему же?

— Потому что боюсь вас.

— Да, если любите меня. Но вы ведь только что сказали, что нет.

— Я буду самым несчастным человеком, если вы поверите этому…

При этих словах графиня направилась к экипажу, и они расстались. Однако герцога заставили дать обещание приехать завтра к графине обедать.

Тем временем чувствительная Дольсе, далекая от мысли о том, что возлюбленный ее находится у ног другой, наслаждалась счастьем быть любимой. Она беспрестанно твердила подругам, располагавшим полным доверием ее, что не понимает, как она, не будучи первой красавицей, сумела пленить самого любезного человека на свете… Чем заслужила она заботы его?.. Как сохранить его любовь?.. Ведь если герцог окажется ветреником, она умрет от горя. В рассуждениях своих очаровательная и хрупкая Дольсе была весьма недалека от истины, ибо влюбилась в Селькура гораздо сильнее, чем сама подозревала о том. Непостоянство же герцога стало притчей во языцех, так что если бы и в этом случае он остался верен своим привычкам, то прелестной женщине воистину был бы нанесен смертельный удар.

Графиня де Нельмур, напротив, не видела ничего трагического в чувствах своих: она была польщена одержанной победой, но отнюдь не лишилась покоя. Селькур желает видеть ее своей любовницей? Что ж, гордость ее будет удовлетворена, ибо тем самым она унизит десятка два соперниц… Он хочет жениться на ней? И в этом есть свои преимущества, ибо приятно стать женой человека, владеющего восьмьюстами тысячами ливров ренты. Тщеславие и корыстный расчет побуждали ее оплачивать счета, по которым обычно платит любовь.

Графиня заранее продумала хитроумный план поведения своего. Если герцог хотел видеть в ней только любовницу, то следовало как можно дольше тянуть время, ведь чем больше он будет стараться ей понравиться, тем более старания его окажутся на виду у общества. Сдайся она сразу, интрига могла завершиться в несколько дней, и вместо триумфа ей бы достались лишь сожаления.

И еще один довод побуждал ее поначалу оказать сопротивление: если Селькур действительно вознамерился жениться, не откажется ли он от сего замысла, получив из рук любви то, что пожелал иметь из рук Гименея? Тогда следовало вскружить ему голову, завлечь… но тотчас же остудить пыл его, если бы он неожиданно решил ускользнуть…

Итак, хитрость и кокетство, притворство и искусство обольщения стали оружием Нельмур, в то время как простодушная Дольсе, упиваясь вспыхнувшим в ней чувством, была чиста и бесхитростна, невинна и нежна. Графиня никого не стала посвящать в планы свои, и скоро мы увидим, как расчетливая сия особа сама попалась в расставленные ею сети.

Таково было положение вещей, когда герцог, решив приступить к испытанию, определил начать с баронессы. Стоял июнь, время, когда природа являет себя во всем своем великолепии. Селькур пригласил баронессу провести пару дней в его поместье в окрестностях Парижа. Там он намеревался подвергнуть ее всем возможным и изысканнейшим соблазнам, дабы распознать истинные чувства ее и попытаться предугадать, каков будет результат, когда приключение подойдет к развязке.

Галантный и изысканный Селькур, будучи одним из самых богатых людей в Париже, не жалел ничего, чтобы сделать праздник, устроенный для Дольсе, столь же приятным, сколь и ослепительным. Графиня де Нельмур подобного приглашения не получила и ничего не знала о планах герцога. Последний же позаботился, чтобы на празднике общество баронессы состояло из женщин ниже ее по положению, дабы никто даже усомниться не смел, по заслугам ли именно ей со всех сторон воскуряют фимиам. Что касается мужчин, то герцог был уверен в них… Таким образом, все склонялись перед избранницей Селькура, и никто не должен был ни потревожить влюбленного, ни затмить возлюбленную его.

Дольсе прозывалась Ирэной. Букет, подаренный сей прекрасной вдове в день ее именин, послужил предлогом для приглашения.

Баронесса приехала. В одном лье от замка ее попросили свернуть в сторону, на специальные подъездные пути. Перламутровая колесница с высокой скамьей, покрытой расшитым золотом зеленым покрывалом, запряжена была шестеркой оленей, украшенных цветами и лентами; на козлах же сидел юноша в костюме Амура. Экипаж сей стоял на обочине и ожидал баронессу. Двенадцать юных дев со звонким смехом и песнями помогли ей выйти из кареты и пересесть в колесницу; пятьдесят вооруженных рыцарей с копьями наперевес сопровождали повозку. Отовсюду звучали чудесные напевы.