Октав Мирбо - Дневник горничной Страница 77

Если вам случалось, любопытства ради, хоть изредка вращаться в аристократическом обществе, вы наверное встречали там Эдгара, который считается его непременным украшением. Это — человек среднего роста, очень уродливый; его комическое безобразие характерно для англичанина; длинный, кривой, не то семитический, не то бурбонский нос… Очень короткие завороченные губы, из-под которых видны черные дыры испорченных зубов. Гамма желтых красок на лице сменяется у скул светлыми блестящими пятнами. Он не тучен, как величественные кучера старой школы, но все же приятная округлость сглаживает под слоем жира рельефные выступы его мускулистого тела. Ходит, наклонив несколько вперед туловище, покачивая спиной, растопырив локти под прямым углом. Он не следует моде, напротив, хочет сам ее создать и одевается богато и фантастично. Носит синие сюртуки с муаровыми отворотами совершенно в обтяжку и слишком новые, слишком светлые брюки английского покроя; слишком белые галстуки, слишком крупные драгоценности, слишком надушенные платки, слишком лакированные ботинки, слишком блестящие шляпы… Необычайный, ослепительный блеск его шляп долго вызывал удивление и зависть молодых щеголей.

Часов в восемь утра Эдгар в маленькой, круглой шапочке, в пальто мастикового цвета длиною с пиджак, с огромной желтой розой в петличке, выходит из автомобиля у отеля барона. Чистка лошади уже закончена. Он бросает раздраженный взгляд на двор, входит в конюшню и приступает к осмотру, сопровождаемый почтительными и взволнованными конюхами. Ничто не ускользает от его подозрительного, косого взгляда: ведро не на месте, пятно на стальной цепи, царапина на серебре или меди… Он ворчит, кричит, ругается хриплым голосом: еще не отхаркался от вчерашнего скверного шампанского. Заходит в каждое стойло, проводит рукой в белой перчатке по гриве лошадей, по шее, по брюху, по ногам. Если на перчатке остается хоть малейший след грязи, он обрушивается на конюхов; следует поток неприличных ругательств, буря яростных жестов. Потом он тщательно осматривает копыта лошадей, нюхает овес в мраморных чанах, ощупывает подстилку, долго исследует форму, цвет и плотность навоза, который никогда его не удовлетворяет.

— Это разве навоз, черт возьми! это навоз извозчичьей клячи!.. Если завтра я увижу такой же навоз, я заставлю вас проглотить его, грязные черти!

Иногда приходит и барон поболтать со своим пикёром. Эдгар еле его замечает. На вопросы отвечает коротко и угрюмо. Никогда не скажет «г-н барон». Наоборот, барон так и порывается сказать: «г-н кучер!» Боясь рассердить Эдгара, барон долго не остается в конюшне и скромно ретируется.

Окончив осмотр и сделав свои распоряжения, Эдгар опять садится в автомобиль и быстрым ходом направляется к Елисейским. Полям, где сначала останавливается у маленького трактирчика. Здесь комиссионеры с хищным выражением лица и жокеи ведут с ним таинственные разговоры и показывают ему конфиденциальные телеграммы. Остаток утра он посвящает визитам поставщиков, у которых заказывает, получает за комиссии; заезжает к продавцам лошадей, с которыми ведет разговоры следующего рода:

— Ну-с, мистер Эдгар!

— Ну-с, мистер Пульти.

— У меня есть покупатель для гнедой упряжки барона.

— Она не продается.

— Пятьдесят фунтов на вашу долю.

— Нет…

— Сто фунтов, мистер Эдгар.

— Посмотрим, мистер Пульти.

— Это не все, мистер Эдгар.

— Что еще, мистер Пульти?

— Я имею двух лошадей для барона.

— Мы не нуждаемся в них.

— Пятьдесят фунтов для вас…

— Нет.

— Сто фунтов, мистер Эдгар.

— Посмотрим, мистер Пульти.

Неделю спустя Эдгар портит как раз в меру гнедых барона, убеждает его, что необходимо их сбыть, и уступает их Пульти, который продает Эдгару великолепную пару. Пульти в течение трех месяцев отхаживает гнедых и, может, через два года, всучит их тому же барону.

К двенадцати часам служба Эдгара окончена. Он отправляется к себе домой, на улицу Эйлера завтракать, так как живет он не у барона и никогда с ним не выезжает. Квартира его на улице Эйлер находится в нижнем этаже. Она завалена множеством расшитых ковров; стены украшены английскими гравюрами: охота, скачки с препятствиями, портреты во всех видах принца Уэльского, из них один с надписью. Повсюду трости, охотничьи хлысты, стремена, удила, рожки, наваленные в кучу, а в центре возвышается огромный бюст королевы Виктории из цветного терракота.

Освободившись от хлопот, Эдгар в течение остального дня занимается собственными делами; развлекается, затянутый все в тот же синий сюртук, с ослепительно блестящей шляпой. Дел у него множество, так как он ссужает деньги кассиру одного общества, букмекеру, скаковому фотографу и выхаживает трех лошадей близ Шантильи. Развлечений у него также немало, и самые известные дамы полусвета знают дорогу на улицу Эйлер, где они всегда в минуту жизни трудную найдут чашку чая и пять золотых…

Вечером Эдгар во фраке с шелковыми отворотами появляется на короткое время в театре Амбассадор, в цирке и в Олимпии, а затем направляется в кабачок, где постепенно накачивается в обществе кучеров, старающихся походит на джентльменов и джентльменов, смахивающих на кучеров.

И каждый раз, когда Вильям рассказывает мне об его похождениях он, с восторгом заканчивает:

— Ах! Этот Эдгар!.. о нем можно сказать: вот это человек!..

Хозяева мои принадлежали к так называемому большому свету Парижа, иначе говоря, — он был из дворян, без гроша за душой, а ее происхождение было покрыто мраком неизвестности. О родословной ее ходило множество рассказов, один ужаснее другого. Вильям, бывший всегда в курсе великосветских сплетен, уверял, что барыня была дочерью бывшего кучера и горничной, которые, благодаря воровству и своей, более чем сомнительной, честности, скопили небольшой капиталец, занялись ростовщичеством в одном из отдаленных кварталов Парижа и, ссужая главным образом кокоток и прислугу, быстро составили себе огромное состояние. Вот уже можно сказать, родились в сорочке!..

На самом деле, у барыни, несмотря на ее кажущуюся элегантность и очень красивую внешность, были такие странные замашки и такие вульгарные привычки, от которых меня прямо коробило. Эта свинья любила вареное мясо и сало с капустой… и обожала подливать в суп красное вино, как это делают извозчики. Просто становилось совестно за нее. Часто, в своих ссорах с барином она забывалась до того, что кричала ему: «Сволочь!» В эти минуты гнев поднимал со дна ее души, плохо вылощенной слишком недавнею роскошью, всю врожденную фамильную грязь и вызывал на уста ее, словно нечистую пену, такие слова… ах! такие слова, о которых я, хотя я и не барыня, часто потом сожалею. Но уж так устроен свет… нельзя и представить себе, сколько есть женщин с ангельскими устами, с небесными очами, разодетых в трехтысячные платья, которые у себя дома грубы на язык, распущены в жестах и омерзительны своего вульгарностью… Настоящие уличные девки!..