Анаис Нин - Генри и Джун Страница 8

Пока мы шли по улицам, тесно прижавшись друг к другу и держась за руки, я не могла вымолвить ни слова. Мы плыли над миром, над реальностью, приближаясь к высшему блаженству. Когда Джун подносила к носу мой платок, она дышала мною. Когда я одевала Джун, ее красота принадлежала мне.

Она сказала:

— Есть много такого, что я хотела бы делать с тобой. Например, попробовать вместе опиум.

Джун не принимает подарков, не имеющих символического смысла, Джун сама стирает, чтобы сэкономить на духи, Джун не боится бедности и однообразия, ее не коснулось пьянство друзей, Джун судит и отбирает людей с необычайной суровостью. Рассказывая свои бесконечные истории, она осознает, что это всего лишь один из способов самовыражения, и, несмотря на словоохотливость, становится еще более загадочной, — эта Джун тайно принадлежит мне.

Хьюго начинает понимать. Реальность существует только между ним и мной, она в нашей любви. А все остальное — мечты. С нашей любовью все решено. Я могу быть верной. Я была страшно счастлива этой ночью.

Но я должна поцеловать Джун, должна поцеловать ее!

Если бы она захотела, я села бы вчера на пол и моя голова оказалась бы напротив ее коленей. Но ей бы это не понравилось. И все-таки на вокзале, пока мы ждали поезда, она попросила, чтобы я дала ей свою руку. Я назвала ее по имени. Мы стояли, прижавшись друг к другу, наши лица почти соприкасались. Когда поезд отъезжал от перрона, я улыбалась Джун, а потом отвернулась.

Начальник станции предложил мне несколько билетов благотворительной лотереи. Я купила их и отдала ему, пожелав выиграть. Он тоже получил прибыль от моего желания дать хоть что-нибудь Джун, той женщине, которой никто ничего дать не может.

Мы разговариваем на каком-то тайном языке: то ли шепот, то ли крик, нюансы, неясные абстракции, символы. Потом мы возвращаемся: я — к Хьюго, она — к Генри. Нервы наши так натянуты, что это пугает мужей. Генри становится грубым. Хьюго — печальным. Что же это, такое мощное и волшебное, во что мы — Джун и я — ввергаем друг друга? Чудо! Чудо! Оно приходит вместе с ней.

Прошлым вечером я была так полна мыслями о Джун, что не могла вынести, когда Хьюго начал читать газеты и говорить о доверенностях и удачном дне в банке. Он понимает все — только не такой накал чувств. Он дразнит меня, смешит, он очень обходителен и нежен, но я не могу к нему вернуться.

Я лежала на диване, курила и думала о Джун. Тогда, на вокзале, я потеряла рассудок.

Бесконечное напряжение очень мучает нас обеих. Джун рада, что уезжает. Она уступает реже, чем я, пытаясь оттолкнуть от себя сегодняшний образ жизни. Ей не нравится моя энергичность, я же получаю удовольствие, подчиняясь ей.

Когда мы сегодня встретились на полчаса, то обсуждали будущее Генри. Джун попросила заботиться о нем. А потом отдала мне свой серебряный браслет с камнем под названием «кошачий глаз», а ведь у нее так мало украшений. Я стала отказываться, но потом меня переполнила радость: я смогу носить ее браслет, частицу Джун, — и я приняла его как символ. Он очень дорог мне, он бесценен.

Хьюго заметил это и очень огорчился, захотел снять браслет с моей руки, чтобы подразнить. Я вцепилась в браслет, а он больно хватал меня за руки.

Джун боялась, что Генри восстановит меня против нее. Чего она боится? Я сказала:

— Между нами существует фантастическая тайна. Для меня ты такая, какой я тебя вижу. Вот что такое вера. Что мне до того, какой тебя видит Генри?

А потом я случайно встретила Генри в банке. Я вдруг поняла, что он меня ненавидит, и ужасно удивилась. Джун рассказывала, что он был в бешенстве, потому что он больше ревнует к женщинам, чем к мужчинам. Джун сеет вокруг себя безумие. Генри, считавший меня «редким» человеком, теперь ненавидит меня. Хьюго, который вообще не умел ненавидеть, теперь ненавидит Джун.

Сегодня она рассказала, что, разговаривая с Генри обо мне, пыталась быть как можно естественнее и откровеннее, чтобы не выдать себя. Она сказала ему:

— Анаис просто надоела ее жизнь, и она взялась за нас.

Эти слова показались мне грубыми, я их нашла ужасными.

Мы с Хьюго совершенно растворились друг в друге. Мы не можем обходиться друг без друга, мы не можем выносить разногласий, ссор, отчуждения, не любим гулять поодиночке или путешествовать друг без друга. Мы как будто слились в одно целое, несмотря на индивидуализм и нежелание близости. Любовь победила эгоцентризм. Наша любовь и есть наше общее «я».

Я не думаю, что Генри и Джун достигли того же — слишком сильны индивидуальности каждого. Поэтому они находятся в состоянии вечной войны. Их любовь — это конфликт, они должны лгать друг другу, между ними нет доверия.

Джун хочет вернуться в Нью-Йорк и совершить что-нибудь правильное, хочет быть ласковой, сделать мне приятное. Она боится меня разочаровать.

Мы пообедали за столиком, свет окутывал нас бархатной интимностью. Мы сняли шляпки, пили шампанское, Джун отказалась от десерта. Она запросто могла прожить на грейпфрутах, устрицах и шампанском.

Мы объяснялись нам одним понятными полуфразами. Джун рассказала, как Генри пытался логически понять ее, узнать с рациональной точки зрения, и как она не хотела, чтобы у него это получилось.

Она сидела, переполненная шампанским, и говорила о гашише и о том, какое действие он оказывает. Я заметила:

— Я много раз переживала подобное состояние без всякого гашиша. Мне не нужны наркотики. Все, что люди получают, употребляя их, я несу внутри себя.

Тут Джун слегка разозлилась. Она не могла поверить, что я могу получить удовольствие, не нанося никакого вреда мозгу. Я не могу себе позволить, чтобы мой мозг умер, ум мне необходим — я писатель. Я поэт, я должна видеть, а не просто пьянеть от красоты Джун.

Она сама виновата в том, что я начала замечать противоречия в ее историях, ловить на детской лжи. Ей не хватает собранности, логичности; когда я попыталась собрать кусочки ее рассказов воедино, то пришла к выводу, которого она всегда очень боялась, от которого пыталась убежать: Джун живет без всякой логики. Как только кто-нибудь устает управлять ею, направлять, она теряется. Должно быть, это уже случалось множество раз. Джун похожа на человека, который напился и не в меру разоткровенничался.

Мы разговаривали о духах: из чего их делают, как и когда используют. Джун как бы случайно обронила:

— В субботу, уехав от тебя, я купила духи для Рей. (Рей — девушка, о которой она мне что-то рассказывала.) В тот момент я ни о чем не думала, просто запомнила название очень дорогих духов.

Мы продолжили разговор. Джун так же потрясена моими глазами, как я — ее лицом. Я говорю, что ее браслет сжал мое запястье, будто пальцами. Я как будто попала в варварское, почти средневековое рабство. Джун захотела надеть мой плащ.