Андрей Корф - Эротический этюд №№ 35-41 Страница 8

Первым делом Она надела на себя самое блестящее платье из тех, что удалось найти. Оно было страшно велико, но это не имело значения. Путаясь в платье, она села к зеркалу и, как следует, накрасилась. То есть от души. Хорошо, что ее никто не видел в ту ночь. Потом она достала из шкафа посуду, самую старинную и красивую, и выложила на нее свои скудные запасы – половину котлеты, пакет жареной картошки, соленый огурец. Достала пузырек с отцовской «бормотухой» и вылила ее в старинный фужер. Наконец, достала папиросу и положила ее на край огромной пепельницы в виде слона, кланяющегося публике.

Пир продолжался долго и закончился тошнотой от вина и кашлем после первой затяжки. Тошнота прошла сама собой, кашель пришлось запить все тем же вином.

Комната кружилась вокруг, вещи танцевали вальс, слышный им одним. И девочка танцевала вместе с ними, стараясь не отстать, боясь спугнуть свое ошеломляющее, громадное счастье. Танцевала, пока голова не закружилась совсем. После этого ковер почему-то оказался прямо перед глазами, а потом и вовсе погас.

Утром она навела в комнате идеальный порядок и снова успела вернуться до пробуждения остальной квартиры.

А днем явились двое мрачных, из которых один был в костюме, а другой – при погонах, и наклеили на двери полоску бумаги, потом залили ее сургучом и поставили печать.

Девочка решила, что сейчас ее заберут в тюрьму за то, что она натворила в чужой комнате. Ну и пусть, подумала она. Тюрьма – тоже дом. Может быть, ей там даже понравится…

Но ее не забрали в тюрьму. И даже не спросили ни о чем. Бумажка, наклеенная на дверь, означала, что актриса никогда не вернется со своих гастролей. И комната будет отдана кому-то другому. А до этого простоит опечатанной долгие, долгие дни.

Так девочка впервые в жизни узнала, что такое ненависть. Она ненавидела маленькую белую бумажку, загородившую от нее огромный и счастливый Дом. Она ходила мимо двери и слышала, как кричат осиротевшие вещи. Она ненавидела актрису с ее гастролями. Она ненавидела соседей. Она ненавидела собственных родителей и брата. Она ненавидела себя за собственную ненависть.

Через неделю прежней беспросветной толкотни по коридорам она принялась искать себе новый дом.

Сначала она свила гнездо в родительском шкафу. Там было тесно, темно и уютно. Она пряталась в глубине шкафа несколько дней. Потом мама нашла ее там с бутербродом и сказала, что нечего разводить мышей. Выгнала, одним словом.

Потом девочка присмотрела себе чулан, которым пользовались все жильцы. Там было много мусора, поломанных вещей, пыли и сырости. Она прожила в чулане два дня и ушла сама.

Наконец, она присмотрела местечко на чердаке дома, где жили голуби и мыши. Там было просторно, не слишком темно, но холодно и сыро. Она принесла туда старое одеяло, тарелку, чашку, вилку, свечку и спички. Через три дня она почувствовала, как тоска и ненависть начинают уходить. Ей стал нравиться новый дом, особенно голуби, возившиеся всю ночь в двух шагах от ее «гостиной».

На четвертый день она начала привыкать к мышиному писку.

На пятый день ее изнасиловали четверо мальчишек. Там же, на чердаке, в ее собственном доме, на теплом, хоть и заштопанном, одеяле…

О мальчишках – разговор отдельный.

Эротический этюд № 40 Чертополох

Они родились чистыми, как уши отличника. И остались бы чистыми навсегда, если б не Новенькая.

Вот они стоят на чердаке, четыре кляксы трусливой мальчишеской похоти. Но, размотав бечевку прошедшего года, мы найдем на другом ее конце легкого бумажного змея. И четверку чумазых укротителей, которым не нужно в жизни ничего, кроме хорошего ветра. И вечерний двор в Хлебном переулке, где ржавая «Победа» неподвижно мчится из прошлого – в будущее, мимо скелетов «москвичей» и «запорожцев».

Последний день каникул. Завтра – в школу. Через год – на чердак старого дома, насиловать незнакомую девочку. А пока – теплейший московский вечер и Бумажный Змей, преподающий целому городу урок свободного полета. Он закусил удила и косит плоским глазом камбалы вниз, на своих поводырей. А они носятся внизу, как угорелые, то и дело роняя шапки с запрокинутых голов…

Вот Красавчик. Именно он рисовал чертеж змея, который потом порвали, потому что он никуда не годился, хоть и был нарисован яркими фломастерами. Через год Красавчик первым обнимет Девочку-с-Чердака и первым, сопя, растопчет свою и чужую невинность.

А на полпути от Змея до Девочки-с-Чердака он первым влюбится в Новенькую, которая появится в классе, как гром среди ясного неба. Случится это в конце второй четверти учебного года, в разгар рождественского снегопада. Он первым увидит ее на ступеньках школы и примчится к остальным, катая языком во рту обжигающую новость.

Новость, тем временем, разденется в школьном гардеробе и направится тем же маршрутом, что и промчавшийся сатир. В тот же класс. И дверь распахнется перед ней сама собой, как и все остальные двери на ее дорогах.

Она скользнет лазерным взглядом по классу, и, не заметив оставленных разрушений, сядет на свободное место. И прежняя «мисс 6-а» будет подбирать с пола осколки славы, чтобы склеить из них кувшин зависти.

Красавчик же станет Ее первым рыцарем. Он в тот же день завяжет драку со старшеклассником, чтобы обратить на себя Ее внимание. Но Она пройдет мимо, и это – хорошо, потому что драка закончится плачевно для Красавчика. Потом влюбленный с фингалом под глазом будет провожать Ее домой, носить портфель, писать записки на уроках, застывать у окна в позе суслика, вспоминающего неопубликованного Пастернака…

…Змей делает круг над двором и подмигивает Штуке…

Штука – самый маленький. Когда делали Змея, он бегал вокруг и предлагал свою помощь. Но остальные очень хотели, чтобы змей удался, поэтому посылали Штуку подальше. Через год на чердаке он будет сначала держать девчонку за руки, а потом, когда она успокоится, отойдет в сторонку и засунет руки в штаны.

Такая у него манера. Штука сам маленький, а шланг такой, что можно гирю вешать. Он этого очень стесняется, и даже в раздевалке поворачивается спиной к остальным. А на уроках засовывает руку в штаны – и давай тесто раскатывать. Он думает, что этого никто не видит. Сидит пунцовый, как помидор на грядке, потом ойкнет тихонько – и улыбается сам себе. Значится, слепил, чего хотел.