Антон Антонов - Нам нет преград [= Птица] Страница 8

Все оставшиеся ночи этой смены Лена и Юрик провели в том самом подвале, от которого не было ключа. Открывать его умел только Юрик, используя для этого свой незаурядный талант взломщика.

В этом подвале у Птицы была оборудована тайная фотолаборатория, и он вовсе не собирался ради любви отрываться от фотографического ремесла. Более того, он привлёк к нему и Леночку. Сразу по приходе они раздевались догола, но не бросались сразу любить друг друга, а принимались колдовать над увеличителем и реактивами. Обычно ничего путного у них не выходило из-за чрезмерного возбуждения, но они копили в себе это возбуждение, пока оно не выплёскивалось через край. В конце концов они давали волю чувствам, и Юрик за несколько ночей научился доводить свою подругу до оргазма, особенно сильного оттого, что ей приходилось сдерживать крик.

И никто за это время так и не обнаружил ни их преступной связи, ни их тайного убежища.

А ещё удивляло (и радовало) Леночку то, что она не забеременела после всех этих развлечений, хотя разгар вакханалии пришёлся на самые опасные по расчётам дни. Тогда она списала эту удачу на незрелое семя Юрика — и лишь гораздо позже узнала, что это она сама бесплодна. А Юрий Лебедев впоследствии с гордостью заявлял, что у него «Двадцать пять детей только по эту сторону Ла-Манша — двенадцать девочек и тринадцать мальчиков. Причём тринадцатый — весь в меня».

Но это всё потом.

А сейчас июль стремительно подошёл к концу. Юрик уезжал домой, а Леночка оставалась на третью смену. В ночь перед отъездом они занимались любовью в последний раз.

— Мы увидимся ещё? — спросил он.

— Не думаю, — ответила она.

— Почему?

— Потому что всякое сумасшествие хорошо в меру.

— Тогда я совращу Свечкину.

— Она сама тебя совратит.

Они всё-таки виделись ещё несколько раз, когда Птица вдруг ни с того ни с сего появлялся в «Буревестнике» или в его окрестностях. То он дразнил начальника лагеря и физрука, купаясь на открытой воде рядом с лягушатником. То нахально появлялся среди ночи прямо у вожатского костра и просил закурить — и ему давали. Потом он вдруг приехал чуть ли не официально, с удостоверением фотокора пионерской газеты «Искорка», но был разоблачён — и не потому что кто-то сумел уличить его в подделке документа (а его Птица, разумеется, сделал собственноручно), а просто потому что начальник лагеря несмотря на выходной день сумел дозвониться до главного редактора этой газеты, а тот, естественно, не знал никакого фотокора Лебедева.

После этого Вениамин Петрович, топая ногами и пуская из ноздрей огонь и дым, пригрозил, что найдёт способ пришить Лебедеву статью за хулиганство и отправит его в колонию, если только ещё раз увидит его ближе чем за 5 километров от «Буревестника». Юрику как раз исполнилось 14 лет и он не захотел рисковать.

А через неделю из лагеря сбежала Свечкина. Все и так, конечно, знали, что Юрик ездил сюда именно к ней — кроме, разве что, Вениамина Петровича, полагавшего, очевидно, что люди размножаются почкованием. Но это уже его личное несчастье.

Под Новый год Елена Юрьевна получила письмо. Оно пришло не по почте, а было просто брошено в почтовый ящик.

А Леночка готовилась к сессии в своём пединституте, никого к себе в гости не звала и сама ни к кому не собиралась. Какой к чёрту Новый год, если через два дня экзамен по историческому материализму?!

А с другой стороны, какой к чёрту материализм, если тебе перед Новым годом не досталось колбасы?! Да ещё в очереди обматерили. А из выпивки — только водка и бормотуха. И хотелось бы напиться до беспамятства, да воспитание не позволяет. И сессия на носу.

А в письме — фотография.

Совершенно голая Нина Свечкина стоит на снегу по стойке «смирно», и алеет на её груди пионерский галстук, и отдаёт она пионерский салют чему-то перед собой, и лицо её лучится восторгом и вдохновением.

И не «чему», а «кому» отдаёт она салют. Юрику Птице — вот кому!

Леночка убедилась, что дома никого нет — мама ушла в гости встречать новый год.

На всякий случай заперла дверь изнутри.

Включила телевизор.

Разделась догола. Не слишком-то жарко в квартире, но Леночка поставила прямо перед своим креслом рефлектор.

Зажгла гирлянду на ёлке.

За неимением шампанского налила в фужер гриб из банки и поставила на журнальный столик.

По телевизору новый генеральный секретарь ЦК КПСС поздравлял советский народ с наступающим Новым годом.

А красивая молодая женщина, полулёжа в кресле, ласкала себя перед телевизором — словно дразнила этого немощного старика, вообразившего себя спасителем Отечества от чуждых внешних влияний и внутреннего разложения.

Он ещё не понимал, что всё давно рухнуло. Что тринадцатилетние девочки и мальчики занимаются любовью на его знамёнах, а его кумиров отворачивают носом в угол, чтобы не подсматривали. И чуть ли не каждый, кто смотрит в эту предновогоднюю минуту телевизор, мечтает только об одном: как бы написать этому старому маразматику неприличное слово поперёк лба.

А впрочем, вряд ли. Какое дело нормальным людям до всех этих стариков из телевизора? Нет никакого дела.

Елена Юрьевна, бывшая вожатая и будущий педагог, ласкала себя, закрыв глаза, и под бой курантов вспоминала самого удивительного своего любовника. Тринадцатилетнего мальчика. Юрика Лебедева. Птицу.

Он позвонил через тринадцать лет, но говорил так, будто они расстались максимум позавчера.

— У меня контракт с русским «Плейбоем». Срочно требуется красивая зрелая женщина. Деньги и слава гарантируются.

— А я-то тут при чём?

— Ну вот. Её приглашают сниматься для «Плейбоя», а она ещё спрашивает.

— Ты сумасшедший, да? Какой «Плейбой»? Какая красивая женщина? Я не зрелая, я старая. И скромная к тому же. Я «Плейбой» даже смотреть стесняюсь при людях.

— А в одиночестве, стало быть, смотришь? И не клевещи на себя. Тебе тридцать три года, замужем не была, детей нет. А твой любимый пляж прямо у меня под окнами.

— При чём здесь пляж?

— Подумай и догадаешься. И не пытайся возражать. Я всё равно своего добьюсь. Ты же меня знаешь.