Красные следы на белой коже (СИ) - Асси Екатерина "Assixeri Armariel" Страница 9

Он притянул меня к себе за ошейник и впился языком в мой рот. Провел пальцем мне по губам.

− Ну как, Лиса? Нравится тебе такая перспектива? Хочешь быть проданной в Клуб и обслуживать всех подряд — и верхних и свитчей, или все же останешься подо мной?

Сдавил шею, заставляя двигаться быстрее.

− Под тобой…ох! Хозяин.

− Уговорила.

Резким движением Хозяин перевернул меня и навалился сверху. Тяжелый, блин. Хриплое дыхание обожгло кожу. Я выгнулась и почувствовала, как ладонь вжалась в мои губы, не давая стонать. Не давая отдышаться, Хозяин запрокинул голову, выгнулся, хрипло сопя. Едва я подстроилась под ритм, как его мышцы задрожали и он обильно излился в меня.

− Ауф… − Хозяин откатился в сторону, вполне довольный своей работой. Смахнул со лба капельки пота и снова принялся меня ласкать, явно не собираясь оставлять меня в покое.

Размеренные движения действовали гипнотизирующе, они будто убаюкивали. Усыпляли.

− Ты потрясающая, Лиса, − негромко сказал Хозяин. По коленям пробежала дрожь.

Я никогда ему не сознаюсь, но в этот момент было приятно. Приятно до беспамятства, до щенячьей радости. До оцепенения.

− Спи, Лиса. Вечером я снова приду. Нас ждет сеанс боли. Я хочу, чтобы кнут всегда ассоциировался в твоих мыслях со мной. Чтоб ужас при виде плети навсегда въелся в подкорку твоего мозга. Чтоб ты слепла от страха наказания.

— Делай что хочешь, Хозяин, − ресницы затрепетали, я едва нашла силы ответить ему — настолько горячо и сладко мне сейчас было. — Ты же все равно это будешь делать со мной, вне зависимости, хочу я этого или нет.

На секунду он задумался — пальцы Хозяина замерли, прерывая дурманящий танец.

− Иногда. По вечерам. Или — по настроению.

Звякнула цепь — Хозяин поднялся и нашарил упавший на пол телефон.

− Я могу пообещать тебе все, что захочешь, Лиса. Сказать, что никогда больше не притронусь к тебе. Но, − Хозяин сделал многозначительную паузу, − я желаю, чтоб твой день проходил в страхе ожидания. Чтобы ты ждала этой боли. Я не буду больше ограничивать тебя браслетами днем — мы оставим их для наказаний. Исключение — ошейник. Он будет с тобой всегда, вне зависимости от времени суток.

− Ты так добр.

− Спи.

Я послушно зарылась в одеяло. Но сон не шел.

− Так какая разница, буду ли я вести себя хорошо, − пробормотала я в подушку, − если ты все равно будешь меня пороть? Смысл мне тебе подчиняться?

Удар ладонью лицу заставил меня клацнуть зубами. Не столько больно, сколько обидно. Серые глаза Хозяина смотрели на меня с угрозой.

− Я уже говорил тебе, − тихо и веско начал он, − ты всего лишь раб. Моя собственность. Все, что я делаю — я делаю потому, что мне так хочется. Или, ты вдруг возомнила, что я стану закрывать глаза на все это? Что можно обращаться ко мне, как к ровне? И если я решил тебя приласкать, то можно расслабиться и забыть кто перед тобой?

Уголки моих губ дрогнули. Вот только истерики мне сейчас не хватало! Я старалась дышать ровно и глубоко, пока Хозяин не прекратил сверлить меня взглядом.

− Я поняла, − на всякий случай, я отодвинулась от него подальше, − я прошу прощения, Хозяин.

− Значит, договорились, − он ухмыльнулся. Блин, да у этого типа настроение меняется быстрее, чем я успеваю сориентироваться в его поведении! — Вечером мы закрепим пройденный материал и, возможно, изучим новый.

Я кивнула, не решаясь перечить, и только когда за Хозяином закрылась дверь, позволила тихо добавить:

− Ага. Договорились. Педагог, блин, с неистощимой фантазией. Да чтоб у тебя хрен отпал!

11. Порка

Воспоминания о боли сохраняются гораздо дольше, чем воспоминания о нежности. Потому что чувства Хозяина иллюзия, а следы от кнута — настоящие. Вот они, багряные полосы, по спине вниз, словно диковинные цветы расцвели на тонкой чувственной коже.

Комнате было тихо, я не хотела шевелиться, боясь нарушить эту тишину. Хозяин не обманул — он действительно пришел спустя пару часов. Вокруг его запястья змеей свернул свои тугие кольца кнут. Я этот раз Хозяин разрешил мне кричать и плакать сколько угодно.

Я отстраненно глядела на пальцы — он приказал мне не зажиматься, но, не сдержалась и все равно попыталась прикрыться руками, за что и получила. Пальцы прочертила красная полоса. Тогда Хозяин снова велел заковать мне руки в браслеты и пристегнуть к ошейнику. Он сказал — это для моей безопасности. Теперь кожаный наконечник, не встречая сопротивления, ложился на мои бока, обжигал спину, скользил по ягодицам.

После Хозяин ушел. Оставил меня в темноте, сотрясающуюся от рыданий — свет никто так и не удосужился включить, а мне и подавно было не до этого.

Спустя несколько минут пришел Ян. Он молча поставил перед моим носом поднос, расстегнул браслеты. Зачем-то отошел к стене. Я машинально отметила, что двигался Ян скованно — при каждом вдохе сжимался, словно это он, а не я побывал под пытками Хозяина. На лице Яна застыла маска нестерпимой муки. Еле шевеля правой рукой, Ян смазал мои ссадины той мазью, что давал мне в прошлый раз. Он больше не пытался домогаться меня и, вообще, вел себя подозрительно отстраненно. Молча проведя все манипуляции со мной, Ян ушел.

Распластавшись на полу — ламинат приятно холодил горящую после порки, кожу — я раскинула в стороны руки. Прикрыла глаза. Воспоминания не заставили себя долго ждать.

Мне снова восемь лет. Тогда у родителей была собака — чудесный щенок пекинеса, Нюка. Мы часто гуляли с ней на собачьей площадке — лесок за домом, выделенный для нужд местных собачников. Это был август, самое его начало, когда Нюка оказалось в пасти здоровенного алабая. Псина терзала Нюку, хрипя и мотая башкой из стороны в сторону, а из пасти летела кровавая пена. На мгновение я оцепенела, но страх за Нюку не оставил мне выбора. Схватив валявшуюся неподалёку, палку, я кинулась вперед. Алабай среагировал мгновенно: выпустив щенка, он с готовностью прыгнул вперед, вцепляясь мне в руку. Повалил на землю. Не знаю, как бы закончилась эта история, если бы не выбежавший из леса хозяин пса. Он пнул алабая по морде носком ботика, заставляя того отступить.

— Забирай свою мышь и вали отсюда! — орал он, — пока сильнее не досталось!

Нюка сучила лапами и беспрестанно визжала. Часть ее шкуры так и осталась лежать там, на поляне. Я подхватила щенка здоровой рукой и рванула домой. Я очень боялась не успеть. Боялась, что Нюка умрет пока я бегу.

Помню, как отец подбежал ко мне, стоило только войти в квартиру. Ему хватило только одного взгляда на мою руку. Он кинулся на улицу, в чем был — в тапках и трениках, сжимая ружьё в руках.

А потом два человека в форме полиции много курили на кухне, в сотый раз терзая мать расспросами. Отца я больше не видела.

Нюку похоронили за забором детской площадки. Я навсегда запомнила ее взгляд: поначалу дикие, обезумевшие глаза, расширенные от животного страха, зрачки и гортанный крик, а после — обречённость. В последние минуты своей жизни Нюка вдруг успокоилась. Она больше не кричала, только тихонько постанывала, закатывая глаза.

Наверное, таким же взглядом повзрослевшая, я смотрю на Хозяина. Говорят, собаки чуют смерть.

Через полгода после того, как отца забрали, пришла бумага, после которой мать долго молчала, а после сидела с подругой на кухне, где они долго о чём-то шептались. «Гипертонический криз» — все, что я смогла разобрать из этого разговора, когда прислонившись ухом к щели под дверью, пыталась подслушивать. Что такое этот «криз», я не знала, но поняла — папы больше не будет.

После похорон мать начала пить. Нет, она ни словом, ни делом, ни разу не дала мне понять, но я и без нее знала — в смерти отца виновата только я.

Наконец-то я поняла, за что мне эта боль. И буду принимать ее с радостью, если это поможет мне избавиться от чувства вины.

Я бы так и пролежала до самого утра, если бы мысли снова не принялись крутиться вокруг Хозяина. Интересно, часто он так развлекается? Тут сердце пропустило удар и забилось в рваном ритме — а сколько у него еще таких, как я? Может быть, в данный момент он наслаждается болью какой-нибудь другой девушки? Возможно, даже где-то рядом, буквально в соседней комнате… Я сглотнула.