Донасьен Альфонс Франсуа де Сад - Маркиза де Ганж, или Несчастная судьба добродетели Страница 9

В кружок, собравшийся зимовать в замке Ганж, также вошел монах-реколлект, издавна исполнявший обязанности капеллана замковой часовни; облеченный доверием своего ордена, святой отец обладал поистине выдающимися качествами, благодаря которым его охотно пригласили разделить и горе и радости обитателей замка, и он во всех отношениях был достоин оказанного ему доверия.

Не обладая обычными недостатками, присущими людям его сословия, отец Эусеб, напротив,

был наделен всеми евангельскими добродетелями; прекрасно образованный, он был добрым духовным наставником и красноречивым проповедником, и его с удовольствием принимали в любом обществе. Лет ему было около шестидесяти, и его почтенный вид являлся отражением его беззлобной и безмятежной души. Он никогда не говорил и не думал дурно о ближних, всегда стремился найти оправдание ошибкам других, никогда не заставлял никого лить слезы, а наоборот, постоянно утирал их всем страждущим. Являясь поклонником честных развлечений, он отличался любезным нравом, готовностью выступить миротворцем в любой ссоре и утешить любого несчастного. Единственным богатством его было благородное сердце, унаследованное, по его собственным словам, от бедных. Он верил искренне, но спокойно, без лишней экзальтации; не мысля себя вне религии, кою он находил прекрасной и всячески почитал, он, однако, ненавидел любые злоупотребления, порожденные этой религией среди тех людей, которые, без сомнения, плохо в ней разбирались. Приписывая ослеплению проступки, совершаемые человеком под влиянием своей натуры, он терпеливо разъяснял, что зло несовместимо с верой в святость Господа, ибо Господь всегда внушает людям лишь добродетельные мысли.

Нетрудно догадаться, что с таким характером отец Эусеб был везде желанным гостем и все искренне стремились к обществу этого друга честных людей, ставшего просвещенным проводником добродетельной Эфразии.

В нашей жизни подобные люди встречаются редко, их нужно упорно искать, а когда встретишь, всячески привечать и не порочить рели-

гию, обвиняя ее в том, что не все ее служители похожи на отца Эусеба. Такое суждение было бы несправедливым и напомнило бы суждение человека, потребовавшего предать огню все книги на том лишь основании, что треть из них не заслуживает даже того, чтобы их перелистали.

Религия является наиболее почтенным средством сдерживания страстей, и служители ее должны пользоваться среди людей особым почетом, а если они невольно и совершают ошибки, то люди, верящие в того же Бога, в которого верят и эти служители, должны прощать им.

Следует также упомянуть о пожилом слуге дома по имени Виктор, искренне привязанном к прежним своим господам; этому Виктору еще предстоит сыграть свою роль в грядущих событиях.

Вот действующие лица нашей печальной истории, состоящей по большей части из подробных описаний разного рода несчастий, выпавших на долю главной ее героини, а также тех персонажей, коих мы заранее вывели на сцену.

И пусть теперь читатель, познакомившись со всеми добродетельными героями повествования, не ведая страха, следит за рассказом о зловещих событиях, истинных виновников которых мы намерены разоблачить!

Общество собралось в просторной гостиной, освещенной люстрой со множеством свечей; маркиз и маркиза де Ганж, г-жа де Рокфей и граф де Вильфранш играли в ломбер. Устроившись в уголке подле старинного камина, отец Эусеб объяснял один из постулатов христианской доктрины мадемуазель де Рокфей. Когда часы на замковой

башне пробили шесть, донесшийся с улицы шум возвестил о прибытии нового гостя. Заскрежетали массивные железные петли, дверные створки медленно отворились, и Виктор доложил об аббате де Ганже; с тех пор как маркиз обосновался в фамильном замке, аббат впервые посещал его.

— Какой сюрприз! — воскликнул маркиз, сжимая брата в объятиях. — Наконец-то, дорогой Теодор, ты вспомнил, что у тебя есть брат, который всегда любил и продолжает нежно любить

тебя!

— Неужели ты всерьез считаешь, что я тебя забыл? — отвечает ему двадцатидвухлетний клирик, еще не связанный суровыми обетами церковного послушания.

И обладатель решительного лица, свидетельствовавшего скорее о склонности к служению Марсу, нежели алтарю, продолжает:

— О нет, мой дорогой Альфонс, я не забыл такого чудесного брата, как ты, и тем более не забыл о своем долге — соблюсти правила вежливости по отношению к своей новой сестре. Ты же знаешь: я всегда исполняю обязанности, налагаемые на меня приличиями. Мои отсрочки с приездом поистине преступны, ибо я до сих пор не имею чести быть с нею знаком, и только многочисленные дела, три года удерживавшие меня в Авиньоне, в одиночестве, вдали от дорогих мне людей, могут служить мне слабым оправданием...

Произнося слова эти, Теодор не отрывал восхищенного взора от своей очаровательной невестки.

— У меня был портрет госпожи графини,— продолжил аббат, в очередной раз бросая пламенный взор в сторону Эфразии, — тот самый,

который ты, Альфонс, любезно прислал мне из Парижа накануне вашей свадьбы. Однако какая разница, сколько упреков следовало бы сделать художнику! О брат мой, сразу ясно, не твоя рука водила его кистью!

И нежно обняв невестку, Теодор пригласил всех к столу.

В начале застолья гости обменялись новостями. Живой интерес вызвало известие о том, что англичане призвали Карла II и он, повинуясь воле своего народа, взошел на престол предков. Обсудили усиление власти Мазарини, возмутились низостью парламента, осыпавшего кардинала бранью при въезде в столицу, а также вспомнили и многие другие события, менее важные, но вызвавшие интерес и при дворе, и в городе. Беседа продолжалась до самого ужина.

Обрадованный маркиз отвел брату место между мадемуазель де Рокфей и маркизой де Ганж; за столом воцарилась душевная и радостная обстановка, сделавшая трапезу еще более оживленной. А пока действующие лица нашей истории сидят за столом, мы позволим себе познакомить читателя с новоприбывшим ее участником и, воспользовавшись моментом, крупными мазками набросать его портрет.

Обычай и состояние дел заставили Теодора надеть платье, обязывавшее его питать чувства, коих в его сердце никогда не было. Аббат де Ганж давно ждал удобного, случая, чтобы отказаться от церковного облачения, ибо его доля наследства, хотя и скромная, так как, согласно законам провинции, основное состояние отходило к старшему в роду, позволяла ему — прежде всего по причине благородства, проявленного братом при

разделе  имущества, — надеяться на выгодный брак. Можно с уверенностью сказать, что нынешнее состояние Теодора, одно из наиболее почтенных и полезных для общества, нисколько не подходило такому порочному человеку, как он. Аббат де Ганж принадлежал к тому разряду мужчин, которые добивались взаимности у женщин только для того, чтобы их обманывать, любили женщин для того, чтобы ими пользоваться, вступали с ними в связь для того, чтобы предать и отдать их на поругание, презирали их тотчас, как только те переставали им нравиться; не имели ничего святого, когда речь заходила о том, чтобы соблазнить женщину, и соблазняли их лишь для того, чтобы обесчестить. Такой человек вряд ли будет рад встретить добродетельную особу, которая пожелает пресечь бесчисленные порывы его нечестивых желаний и постыдное легкомыслие в отношениях, дабы противопоставить им сладость постоянных уз, завязанных навечно ласковыми руками Гименея. На наш взгляд, счастье в браке для него невозможно, а потому мы с известной долей уверенности предполагаем, что, не будучи счастливым сам, аббат де Ганж множил на пути своем исключительно несчастных женщин. «Ах! — воскликнете вы. — Но разве не мог он пощадить и не обрекать на горестную участь ту, которая стала украшением его фамильного замка?» Увы, нет, и, как бы нам того ни хотелось, не станем обольщаться, ибо очень скоро взорам нашим откроется совершенно неприглядная истина.