Наталья Калинина - Театр любви Страница 11

Конечно, хорошо рассуждать о подобном с высоты своих тридцати.

Я искренне жалела о том, что не соблазнилась на уговоры Эмили погостить в своем будущем поместье. Мне теперь так не хватало бредовых рассуждений Стаса в защиту аллигаторов, пожирающих собственных детенышей. «Они это делают без малейших угрызений совести, — вещал он монотонным голосом. — У них нет этой самой совести и сострадания. К чему им сострадание? И вообще — что такое сострадание? Животный мир прекрасно без него обходится. Но стоит человеку вмешаться в естественный ход событий, и все летит к чертовой матери. Я имею в виду экологические процессы. Ты знакома с теорией цикличности эволюции живых существ? — Он описывал вилкой круг в воздухе. — Так называемый прогресс до определенного предела, после которого начинается бурный регресс. Причем необратимый. Возможности материи не беспредельны, тем более если ими систематически злоупотреблять».

Не такая уж и галиматья, как мне до сих пор казалось.

Я услышала за собой чьи-то шаги. Рыцарь. Я ждала, когда он прыгнет на меня сзади, повалит в сугроб, лизнет щеки горячим языком. Мне была так нужна ласка…

Я напряглась, приготовившись к его прыжку.

— Таша, погоди.

К этому я оказалась не готова.

Саша взял меня под руку. Сбоку повизгивал на коротком поводке Рыцарь. Мы молча шли вдоль посеребренного снежными блестками гранитного парапета набережной, за которым дыбился корявый панцирь остановленной двадцатиградусным морозом реки. Рыцарь все время забегал вперед, нюхал свежие следы возле дороги, его поводок обвивал мои колени, сковывая шаги. Саша резко дергал рукой. Взвизгнув, Рыцарь нехотя возвращался к его ноге. Потом все начиналось сначала.

— Потешила душу? — Саша не смотрел в мою сторону. Он смотрел куда-то вдаль, то есть в никуда. — Говорят, поджигателя тянет на еще не остывшее пепелище погреть руки. Но я тебя ни в чем не укоряю. Было бы глупо укорять другого в том, в, чем виноват сам. Кстати, я всем доволен. Это маман рвется в так называемые высшие сферы, тоскует по изысканной духовной жизни. Наверняка успела сделать тебе признание определенного рода. Скажи, а ты все так же истово служишь своим идеалам?

Его четкий профиль стал еще резче, под левым глазом пульсировала жилка. Я заметила это еще в холле.

— Не хочешь отвечать на мой вопрос? Ну и не надо. Самые главные вопросы, как ты знаешь, остаются без ответа, а жизнь, как выразился классик, без смысла. В юности мы только и делаем, что занимаемся поисками смысла бытия. За неимением лучшего. Убитое время. Верно, Таша? Мы с тобой когда-то были непревзойденными виртуозами по этой части.

Рыцарь забежал вперед и, подпрыгнув, лизнул меня прямо в губы. В свете фонарей кружились снежные блестки. Вспомнилось, как в детстве мы с Сашей мазали бесцветным лаком новогодние поздравительные открытки и посыпали их толченым серебром елочных игрушек. Интересно, мы тоже делали это только для того, чтоб убить время?..

Я попыталась высвободить свою руку, но Саша не дал.

— Таша! — услышала я и повернула к нему голову.

Он не смотрел на меня. Он смотрел на ярко освещенную витрину парикмахерской.

— Идем, я познакомлю тебя с моей закон ной женой. — Он на мгновение обнял меня за плечи, но тут же отпустил. — Маман считает, будто Валентина позорит меня одним своим видом. Еще она утверждает, что от нее за версту потом воняет. Но это не так. Валентина покупает себе французские духи, а вот у маман на них нет денег. Ну да, я забираю у нее деньги и покупаю себе бормотуху. Маман почему-то это не нравится. А я ничего плохого в этом не вижу. Сегодня ты король, завтра шут, потом снова… Ну и так далее. Надо только не бояться жизни. Ты со мной согласна?

Неожиданно резким движением он снял с меня капор, и я почувствовала, что эти будто бы бестелесные блестки с неба на самом деле очень холодные и колючие. Он смотрел мне в глаза. Я не выдержала его взгляда.

Он надел мне на макушку капор и втащил в парикмахерскую. Рыцарь проскочил в зал и стал тыкаться носом в каждое кресло.

Я очнулась под белой простыней. Толстая незнакомая женщина ловко чикала ножницами вокруг моих ушей, а в зеркале стоял Саша с моей дубленкой под мышкой и енотовым капором на голове. Стоял и корчил мне смешные рожи.

Я бы ни за что не осмелилась на такую короткую стрижку. Но, похоже, она мне очень шла.

— Вот видишь, Валентина настоящий виртуоз своего дела. — Саша старался перекричать вой сушилки. — Такой я тебя не помню. А тебе не кажется, что с такой прической можно начать новую жизнь?..

Мне было не по себе от того, что этот чужой мне человек говорил не только голосом, но и словами моего Саши. Но хуже всего было то, что я могла бы просидеть в этой отвратительной, похожей на приемный покой психушки, комнате всю ночь, слушая его болтовню.

— Вот видишь, сколько тайн я тебе доверил. Ты должна мне за них всего одну. Ты…

Он дернул меня за руку, заставляя встать. Я больно стукнулась головой о металлический край колпака.

Валентина бесшумно прикрыла за собой дверь в сушилку.

— Это та самая подруга детства, которую ты в молодости обманул со Стрижевской? — спросила Валентина с плохо скрываемой яростью.

Саша медленно опустил руки.

— …И о которой твоя мать писала в том письме?

— Это все неправда. Ты ее не слушай. Она… — Он вдруг осекся и отвернулся от меня. — А, какая теперь разница!..

— Разница есть, мой дорогой. Этим письмом могут заинтересоваться. Ну, хотя бы родители той же Стрижевской. С вас два девяносто. — Она смотрела выше меня, на сотворенную собственными руками прическу. — Я получаю сама.

Я сунула в ее цепкие пальцы трешку, подхватила со стула дубленку и капор и выскочила на улицу.

Господи, случается же такое? В один день — наследство, чужие исповеди, собственные откровения и под занавес — унижение. А может, на самом деле это и есть жизнь и не надо ее бояться?

— Послушай, мать… — Саша неслышно скользнул в ледяной павильон автобусной остановки. — Ты не одолжишь мне… Ну, скажем, рублика два? В память о вечере, срывающем романтические покровы с былого? Ну, ну, не принимай все близко к сердцу. Как выразился поэт: «И март наносит мокрый снег». Спасибо поэту за то, что всегда можно спрятаться за его слова. Тебе тоже спасибо. За то, что ты не умеешь прятаться. Ну, я побежал, не то закроют гастроном, и тогда двумя целковыми не обойдешься. Нашими судьбами, как ты могла заметить, вершат весьма прозаичные люди. Что поделаешь. Адью, мадам.

Я съежилась на заднем сиденье пустого полутемного автобуса и вобрала голову в плечи.

Если бы не Егор, я бы поехала к матери. Выкурили бы с Китом по сигарете, обменялись свежими анекдотами, вяло посплетничали на предмет «наши общие знакомые и родственники в свете последних семейных катаклизмов». Кончили бы вечер, уткнувшись носами в альбом с репродукциями картин из музея «Метрополитен» или Ватиканской картинной галереи. Так по крайней мере было уже не раз.

Так было до того, пока не появился Егор. Теперь я неслась к нему сломя голову. Вот только сегодня мне почему-то не хотелось домой. Если быть откровенной, я даже побаивалась предстоящего выходного, отвоеванного когда-то с таким трудом.

«Съезжу к бабушке на кладбище, и все снова станет на свои места, — убеждала себя я. — Телефон можно отключить. Слава Богу, Кириллина не знает моего адреса».

Телефон звонил не умолкая, пока я возилась с замком. От напряжения у меня взмокла спина. Я наверняка бы успела, если бы Егор не бросился мне под ноги, на какое-то время парализовав мои движения.

— Мама, это ты мне только что звонила? — с надеждой спросила я.

— Нет, доченька. Мы с Никитой Семеновичем смотрим фильм с Аленом Делоном. Он мне раньше так нравился, а теперь кажется таким…

— Спокойной ночи, мама.

Я положила трубку на рычаг, снова подняла ее. Все в порядке. Как-то, играя, Егор запутался в шнуре и свалил аппарат на пол. С тех пор он часто барахлит. Без пятнадцати десять… Раньше половины первого ни за что не уснуть. В шкафу, что ли, разобрать? Да и на кухне гора немытой посуды…

Райка бы звякнула, что ли. Только бы он не молчал, не молчал… Может, мне самой позвонить? Да нет, нельзя занимать телефон. Вдруг… Что вдруг?

«Собственно говоря, от кого это я жду звонка? — попробовала я допросить беспокойное существо внутри меня. — От Кириллиной? Вот уж не приведи Господи! От Саши?.. Нет, Саша не позвонит — зальется наскоро в подворотне портвейном и поспешит к Валентине, которая на самом деле вьет из него веревки. Обо мне он и думать забыл. А я, идиотка…»

Забыл… Он и тогда забыл обо мне, когда целовался в беседке с Леркой. Я так и не смогла простить ему, что он мог забыть обо мне хотя бы на минуту. Если любишь, нет у тебя такого права. Я же не забывала…

Я задержалась перед зеркалом, ошалело разглядывая нечто безлико-пикантное, во что превратило меня холодное ремесло Валентины. В таком виде я, пожалуй, могу производить впечатление. Даже нравиться. Но только не себе.