Валентина Мельникова - Александра - наказание Господне Страница 12

- Alea jacta est! (Alea jacta est! (латин.) - Жребий брошен!) - Не выдержав, она рассмеялась. Хорошее настроение снова вернулось к ней, а радость от предстоящей встречи с отцом, предчувствие скорого избавления от столичной

сутолоки наполнили сердце безмерным покоем.

8.

Князь Адашев и его старинный приятель Павел Верменич, соучастник детских проказ и юношеских забав, на которые оба были великие мастера, сидели в ресторане Леграна и отмечали встречу после трехмесячной разлуки. Перед этим они долго беседовали в кабинете князя, но так и не наговорились.

Имения их отцов находились по соседству: полчаса бега через заросшую лесом балку, а потом вдоль ручья. Мальчики виделись ежедневно. К тому же это были прекрасные места для игры в казаки-разбойники и отважного рыцаря РобинГуда. И теперь, будучи в деревне, друзья беспрестанно встречались и секретов друг от друга не держали.

По примеру соседа Верменич-старший отдал своего отпрыска в Морской кадетский корпус; молодые люди закончили его одновременно, но назначение получили на разные корабли. И хотя Павел не сделал столь головокружительной военной карьеры, но службу закончил в звании капитана третьего ранга. И в отставку вышел также по причине тяжелого ранения в последней турецкой кампании.

Чуть выше среднего роста, широкоплечий, Верменич внешне был полной противоположностью спокойному и рассудительному князю. Жизненная энергия била в нем ключом, порою переплескивая через край, что создавало представление о нем, как о человеке довольно легкомысленном, веселом и простом в обращении. На самом деле среди близких ему людей он слыл большим умницей и, несмотря на дружеские отношения, был одним из наиболее беспощадных критиков проекта князя. Зато в силу своего характера к некоторым житейским вопросам Павел подходил менее серьезно, чем его друг.

В отличие от Адашева, которого родители женили в двадцать лет на хорошем приданом, Верменич не был женат. Вся губерния с неусыпным вниманием следила за полной опасностей и интриг жизнью первого любовника округи. О его авантюрах ходили предания, а из уст местных кумушек сыпались подробности новых любовных побед. Обросшая легендами жизнь Павлуши Верменича вызывала скептическую усмешку успевшего овдоветь Адашева, но иногда князь не выдерживал и сурово отчитывал приятеля. Особое осуждение у него вызывал так называемый гарем. В имении у Верменича в отдельном флигеле всегда жили три-четыре девушки. "Ядреные у меня девки, кровь с молоком!" - любил, похвастаться ими Павел. И действительно, красивые, здоровые наложницы с радостью выполняли любовные прихоти барина. Но к его чести он никогда не бросал их на произвол судьбы, а поскольку количество бывших возлюбленных из красавиц-крестьянок (как и прижитых от них детей) все возрастало, то Павел большей частью был озабочен поисками подходящих для них мужей (от красивой девки с хорошим приданым, пусть и "потревоженной" барином, разве кто откажется?), находил нянек своим незаконным чадам. Их набралось уже с полдюжины, и все точная копия своего горячего папаши: со жгуче черными кудрявыми головками, карими глазами и с вечной улыбкой на розовых физиономиях. От отца их отличало лишь отсутствие усов, а у Верменича они были отменные, в свое время несомненная гордость Черноморского флота густые, длинные, ухоженные... "Мои вороные", как любовно называл их хозяин. Усы, очевидно, и были основной причиной, побуждающей женщин столь быстро сдаваться. Никто, кроме Павла, не мог так лихо управляться со своими усами, бесподобно звонко щелкать каблуками и так откровенно оглядывать женщин, отчего те безропотно шли в расставленные им сети, потом стремительно переходили в статус "бывших возлюбленных", легко с этим мирились, оставаясь с ветреным любовником в самых дружеских отношениях.

Он мог бы сыскать себе лавры и на дипломатическом поприще, потому как умел объясниться даже с самыми ревнивыми супругами своих пассий. Ни один из его романов не повлек за собой ни дуэли, ни громкого скандала. И хотя князь Кирилл частенько корил друга, но любил и уважал его безмерно.

У каждого человека свое предназначение, свои цели в жизни, и то, какими путями он идет к этому, тоже предопределено свыше. Иногда Адашев не выдерживал, сердился, говоря другу о том, что жизнь быстротечна и нельзя прожигать ее в постелях любовниц, за карточным столом или на охоте. На что Павел отвечал громким хохотом, обещал непременно с понедельника начать новую жизнь или, наоборот, грозился оторвать его от "чертовых" бумаг и заставить наконец окунуться в "водоворот страстей" - это было любимым изречением Верменича. Но пока его благие порывы заканчивались полнейшей неудачей. Князь вопреки уговорам мирских радостей избегал и на провокации не поддавался, предпочитая большую часть времени проводить в имении, вдали от хорошеньких барышень.

Вот и теперь, вальяжно развалившись в кресле, поглядывая на худую, обсыпанную рисовой пудрой барышню за конторкой, Павел Верменич несвойственным ему тихим голосом, менторским тоном битый час внушал другу мысль о пагубности длительного воздержания.

- Нет, братец! - протянул он разочарованно, заметив скучающий взгляд Кирилла. - Мои сентенции тебе что слону дробина! Сидишь ты в своем поместье, а в столицу в кои веки заглянешь, так тоже дела, заботы... А жить-то когда, Кирюша? Посмотришь на тебя, право, застрелиться хочется! Ты давно на себя в зеркало любовался? Хмурый, скучный, а все потому, что "девы юной лобзаньем тайным пренебрег", - неожиданно пропел Павел и, заметив скептическую усмешку на губах князя, продолжил с досадой:

- Балы не посещаешь, от барышень шарахаешься; меня попрекаешь, что я попусту жизнь проживаю, а сам лучше? За бумажками и не заметишь, как молодость пройдет...

- Павлуша, тебя случайно никто из маменек в свахи не подрядил? усмехнулся князь. - За все время, что я в Петербурге, меня пытались затащить на десяток балов, дюжину званых вечеров, обедов и приемов, но алчный блеск в очах почтенных дам слишком ясно говорит об их намерениях и ничего, кроме приступов изжоги, у меня не вызывает. - Адашев налил себе вина и затянулся сигарой. - Однажды я женился по воле родителей, прожил с Анной восемь лет, но ничего, кроме разочарования, не испытал. До сих пор не пойму, почему она меня так боялась? Не обижал ее и нежным старался быть... - Пожав плечами, он с грустью посмотрел на Павла.

- Не любил ты ее, вот в чем вопрос! - хотел сказать Верменич, но, заметив, как потускнел вдруг взгляд приятеля, решил сменить тему разговора. Плеснув и себе немного вина, Павел уставился на блюдо, на котором лежало нечто, обозначенное в меню как "le bifteck saignant". Отрезав кусочек сочной мякоти, он поддел его серебряной вилкой и отправил в рот.

- Нет, что ни говори, а добрые бестии эти французы! - зажмурился он от удовольствия. - Ежели что и приготовят, то во рту тает, по языку растекается. А мой Федор, уж на что учился у самого Шаппеля, но как ни приготовит, все не так! Рот забьет, в зубах застрянет! Силишься проглотить, ан нет! Прежде штоф вина надобно выпить, чтобы с этаким de jeuner (De jeuner (франц.) - обед.) справиться!..

- Любишь ты все преувеличивать! - вздохнул Адашев. - Твой Федор готовит прекрасно, мой француз ему и в подметки не годится. Если бы не нянька, давно бы какую-нибудь болезнь нажил.

- Вот еще одна причина, почему тебе надо поскорее жениться, а то, смотрю, тебе и никудышного повара недосуг выгнать. Вытолкай его в шею, а на то время, пока нового подыщешь, я своего Федора уступлю, при условии, что у тебя столоваться буду.

- Я тебе который раз предлагаю пожить у меня. Негоже это по гостиницам отираться, да у меня и спокойнее будет.

- Разве я против? - улыбнулся Павел. - Только повара ты непременно выгони.

- Знаешь, я только этим в последнее время и занимаюсь. Неделю назад уволил француженку-гувернантку. По совету жены одного моего приятеля взял неплохую русскую учительницу. Спокойная, милая барышня, но мои паршивцы впервую же ночь подложили ей в постель дохлую крысу. Причем после глядели на меня честнейшими глазами и божились, что эта тварь сама залезла под одеяло и там удавилась. Представляешь, в спешке они забыли снять с нее петлю!

Захохотав, Верменич подавился хлебом с сыром пармезан, закашлялся до слез, чем вызвал недоуменные взгляды за соседними столиками. С трудом успокоившись, он достал из-за отворотов сюртука белую салфетку и вытер набежавшие на глаза слезы:

- Надеюсь, ты их не выпорол?

- А что толку пороть, если учительница сбежала на следующий день, даже не взяв расчет. Ума не приложу, что с ними делать? Завтра отправляю их назад в имение. Весна на дворе, нечего им в городе сидеть, грязью да копотью дышать. А мне придется еще на неделю задержаться до решения адмирала по проекту, да и \учителя надо подыскать, непременно мужчину, строгого и непугливого...

- Бог тебе в помощь, Кирюша! - усмехнулся Павел и не преминул ехидно заметить: