Анна-Леена Хяркёнен - Аквариумная любовь Страница 12

— Не менее трех раз в две недели.

— Вот и хорошо, отработаем нашу задолженность на следующей неделе. Хоть все три раза подряд, чтоб не думалось.

— Идиот!

Я села на кровати. Пришло время расставить все точки над «i».

— Там, между прочим, речь вообще шла о показателях среди пар среднего возраста. У молодежи все по-другому.

Йоуни уставился на меня.

— Какое тебе дело до того, что делают другие? Неужели тебе обязательно быть такой, как все?!

Мне нечего было на это ответить.

— Мне просто не хочется, — сказал Йоуни. — Есть у меня право иногда не хотеть? Я что, робот, что ли?

Я засмеялась. Он тоже засмеялся. Внутри меня все клокотало.

Йоуни скинул одеяло на пол и снял футболку.

— Ну, давай, что ли.

— Но нельзя же вот так просто!

— Почему нельзя? Ах да, прости, я забыл, что ты «еще не готова». Но ведь можно иногда обойтись и без этого. Просто взять и заняться любовью, без всяких приготовлений. Это же здорово!

Я смотрела на него как на преступника.

— «Здорово»? Послушай, секс — это не хобби.

— А что же это, по-твоему?

— Ты дурак.

Йоуни притворно засмеялся.

— Как ты не понимаешь, что секс для меня — не главное в жизни, — сказал он.

— А ты полагаешь, что для меня это главное?

— Похоже на то. У меня, между прочим, есть и другие заботы. Мне проблем и на работе хватает, а тут еще ты со своими заморочками. Могу я хоть в собственной постели отдохнуть? Расслабиться, в конце концов.

Я просто взорвалась от ярости:

— Черт возьми. Со мной не расслабляются!

Йоуни снисходительно рассмеялся. Лучше бы он этого не делал.

— Конечно, это для тебя не главное. Как оно может стать главным, если ты ничегошеньки в этом не понимаешь! — прошипела я.

— А что я должен понять?

Он стал натягивать штаны.

— Куда это ты собрался? — заорала я.

— Тебе-то какое дело? Чувырла.

Я обхватила его руками, и мы расхохотались. Йоуни повалил меня на кровать.

— Ну, сейчас дядя тебе покажет…

И взялся за дело. Я старалась не отставать от него.

— Ну что, теперь успокоилась?

Он прижался ко мне и ущипнул меня за щеку.

— Теперь да, — сказала я.

Его улыбка стала мягче.

— Ты была хороша, — сказал он.

— Ты тоже, — ответила я.

— Ну, спокойной ночи. И можно хотя бы этой ночью без разборок? А то у меня силы совсем на исходе.

Он взял меня за руку и почти сразу уснул.

Другие женщины всегда кажутся мне более раскрепощенными, свободными и изобретательными, чем я. Когда я смотрю на окружающих меня женщин, я почему-то думаю, что любая из них, будь то хоть кассирша в продуктовом магазине, могла бы поведать совершенно невообразимые истории о своих сексуальных похождениях и при случае готова очертя голову броситься в любую авантюру.

В школе после занятий физкультуры я всегда раскрыв рот слушала, как другие девчонки делятся своими воскресными приключениями. Во всех этих рассказах секс всегда был чем-то «суперклевым», и многие мечтали «заниматься им регулярно». Все эти девочки с их разговорами про мальчиков были настолько нормальными, что меня начинало от них тошнить, и в то же время я ужасно хотела быть такой, как они. Они умели находить нормальных парней, умели получать удовольствие от жизни. Я изо всех сил пыталась брать с них пример, но никак не могла себя заставить перепихнуться с парнем в сауне или в раздевалке, как это делали другие. Я все время боялась — вдруг он мне потом не позвонит? А мне хотелось, чтобы непременно позвонил.

Когда я читала любовные романы, мне особенно нравились те места, где говорилось, что «они занимались любовью снова и снова до самого утра».

Мне казалось, что для большинства людей секс является основной целью в жизни, каких бы высот они ни достигли в своей карьере. И когда я встречала на улице стильную молодую пару, я всегда думала: «Какого черта они здесь делают? Почему они не дома, в постели?»

В семь утра зазвонил телефон. Я взяла трубку.

— Это говорит Телерво Лампи, — проговорил зычный женский голос.

— Здравствуйте, — сказала я.

— А вы кто?

— Я… одна подруга Йоуни.

— Ах вот как. И много их у него? Ха-ха-ха!

В трубке послышался раскатистый смех. Я протянула трубку Йоуни.

— Алло, — буркнул он.

— Привет, это я…

Выражение лица Йоуни стало еще более раздраженным.

— Ну, привет.

Я включила телевизор. На экране какой-то молодой человек в белой бумажной шапочке, блаженно улыбаясь, утирал пот со лба.

— Роды — это незабываемо, — сказал он. — Ничего прекраснее я в жизни не видел.

Рядом с ним сидела его пухлая жена — высунув язык, она пыталась одной рукой ослабить узел на больничном свертке с младенцем. Она промолчала.

Разговор длился более получаса. Наконец они, похоже, все же вышли на финишную прямую.

— Хорошо, хорошо, — повторял Йоуни в трубку. — Ну да, все… конечно… да, да. Пока.

Он с облегчением отбросил трубку в сторону.

— Ну все, отстрелялся.

— Это была твоя мать? — спросила я.

— Нет, любовница, — сказал Йоуни. — У меня есть другая женщина. Ее зовут Телерво. Не могу больше скрывать.

— Как выглядит твоя мать?

Йоуни грустно засмеялся.

— А как, по-твоему; она выглядит? Ты же слышала ее голос?

— Похожа на индюшку, — сказала я.

Йоуни достал из шкафа на кухне потрепанный фотоальбом. Он раскрыл его на середине и протянул мне.

Я заглянула в него. Светловолосая женщина лет пятидесяти. Двойной подбородок, грозная улыбка на бледных губах.

— Индюшка, — сказала я.

— Индюшка, — подтвердил Йоуни. — Ну все, тема матери больше не обсуждается.

Я подошла к окну и выглянула на улицу.

Я подумала о своей матери. На птицу она не походила — уж скорее на млекопитающее, хлопотливое и толстое. Бобриха. Мне вдруг стало ужасно грустно. Что у нее за жизнь? Нищее детство где-то в глухой деревне в семье полоумного конторщика. Мать, чье единственное наставление сводилось к фразе: «Помни, даже самый красивый мужчина в постели безобразен». Двадцать лет за прилавком. Двадцать семь лет замужем за человеком, любимыми занятиями которого были стрижка газона и злопыхательство в адрес гомиков. Двое детей. Одна — вечная официантка, другой вообще лоботряс. Оба с мерзким характером. И при этом она уверяет, что у нее никогда в жизни не было никакого кризиса.

На старых фотографиях она всегда улыбается во весь рот. На ней юбка колокольчиком, тяжелые волосы забраны кверху, и ямочки на щеках — такие глубокие, что в них можно засунуть палец. А теперь она совсем не похожа на себя в молодости.

Однажды я заметила, как она в предбаннике рассматривает в зеркале свою голую фигуру.

— Грудь — как уши у гончей, — сказала она и не засмеялась. Даже не улыбнулась.

Йоуни подошел ко мне сзади и положил руки мне на бедра.

— Сара, — прошептал он мне на ухо. — Пойдем спать.

Я подошла к кровати и присела на край.

— Закрой глаза, — сказал он.

Я закрыла. Он двигался по комнате. Мне показалось, словно маленькая рыбка с дрожащим плавником прошмыгнула во мне от крестца к шее.

Йоуни вернулся к кровати. Он взял меня за талию и поставил на корточки поверх одеяла, так что мои руки уперлись в спинку кровати.

— Не шевелись, — тихо сказал он.

Я не двигалась. Он стал медленно задирать на мне юбку. Я вздрогнула от его прикосновений и крепче прижалась к спинке кровати.

— Не шевелись, — повторил Йоуни более грозным тоном.

Откуда-то доносились звуки оживленного разговора. На улице засигналила машина. Йоуни закончил с юбкой и медленно вошел в меня. Я скорчилась от боли. Я вся превратилась в узкую ноющую щель, но Йоуни не останавливался, пока его член не проник в меня до конца. Наконец он сказал: «Можешь открыть глаза».

Я открыла. Около кровати стояло огромное зеркало. Оно было таким большим, что мы оба без труда помещались в нем. Я посмотрела на себя: спина крючком, попа торчком, глаза как две черные пульсирующие точки.

— О, Йоуни, — простонала я. — О, мой Йоуни.

Его ладонь на моей ягодице — это было самое грандиозное зрелище, какое я когда-либо видела. Мы не были красивыми. Мое лицо было покрыто пятнами, волосы Йоуни торчали, как смычки над оркестровой ямой. Мы были безобразны. До смешного безобразны. Я ясно видела, как блестящий член равномерно двигается взад-вперед, и впервые почувствовала, что это в какой-то степени возбуждает меня. Действие само по себе. Новое измерение?

Но потом все прошло. Йоуни двигался, и двигался, и двигался, и я устала и больше ничего не чувствовала. Он заметил это и сказал: «Давай-ка, милая, обслужи себя сама». Я сделала, как было велено.

В комнате — диван и широкий дубовый стол. Я привязана к столу толстой веревкой. Она так туго затянута, что мне тяжело дышать.