Ксения Васильева - Удар с небес Страница 13

- Какое же чудо у меня сегодня в гостях! Я и не чаял...

И он пропустил Тинку вперед, направив её в гостиную.

Эта комната была ещё страшнее, чем первая.

Огромный стол, огромные стулья, черного цвета горка, с хрусталями, искусственными цветами, вазонами и черт его знает, ещё чем. На полу лежал тихий толстый ковер темного же цвета, обои в темных квадратах и вообще здесь от прямо-таки зловещей тьмы становилось плохо.

Казиев понял состояние Тинки.

- Досталось так от родителей ( врал он. Дали им с Улитой эту квартиру - больше, конечно, Тиму, - после того, как здесь перемерли все старые её обитатели-актеры, без наследников. Дали со всеми причиндалами, а заплатили они с Улитой вместе какую-то смешную сумму. Вот так было дело), как-то сначала не хотелось ничего менять, потом - привык, часто уезжал, некогда было заниматься домом, "моя дама" предпочитала жить у маман... А вот теперь я думаю, если суждено мне ещё раз ввести в свой дом хозяйку, пусть она здесь хоть потолки посшибает, я буду только рад...

Тинка подумала (но не сказала, конечно!), что "старуха" - Улита могла бы за их совместную жизнь хоть что-нибудь поменять. Как будто и не жила здесь никогда никакая женщина! ( Улита ненавидела эту квартиру. И всякое свободное время она проводила в маминой квартире, с мамой. Как будто не надеясь на долгую счастливую жизнь с Казиевым. Так оно и вышло)

На обед был плов в казане.

Казиев походя сказал, что предки его с Востока, и рецепт плова, - уже еле видимый на бумажке, - хранится как реликвия.

Плов был вкуснющий! Особенно после Егоровниных диетических "разносолов"!

На столе стояли блюда с овощами, фруктами, в розетках - икра, красная и черная, маслины, мидии, и чего только не было на этом столе!

И выпивка.

От английского джина "Гордонс" до сладчайшей испанской "Сангрии".

Тинка и не помышляла, что попадет на такое изобилие. Наелась она, что говорится, - от пуза, даже выпивать не хотелось. И не заметила, как за столом задремала.

Очнулась в другой комнате, - на софе, застеленной шкурой какого-то мягкого меха, прикрытая пушистым пледом.

Горел только ночник и никого, кроме нее, не было. Ну и хорошо, подумала она, завернувшись тепленько в плед и скрутившись клубочком.

В комнату тихо вошел Казиев, с бутылкой "Сангрии" и блюдом фруктов. Поставил все это на маленький столик у постели, сам же сел на край тахты и легонько тронул Тинку за белоснежное плечико, высунувшееся из-под пледа...

Она не пошевелилась. Тогда он уже более серьезно потряс её сквозь плед, за уязвимое местечко - бедрышко.

Тут ей ничего не осталось, как открыть глаза и сделать вид, что она только-только проснулась и пока ещё не понимает, где находится...

Казиев сладко, что совсем не подходило его гортанному голосу, произнес: выспалась? Я отнес тебя сюда, так ты даже не шелохну - лась, пора подкрепиться, дитя мое...

После такого обеда Тинке глаза воротило от этих бананов, ананасов, груш... Тем более от сладкой "Сангрии".

- Я не хочу ничего, - заявила она капризно, - можно мне немножко ещё поспать?..

- Нет, моя прелесть, иначе я умру от восторга и желания! - Прошептал Казиев и глаза его превратились в фары автомобиля, который наедет на тебя и ни на минуту не смутится, - потому что машина.

Она не успела ничего сказать, как с неё сорваны были майка, юбка и трусики, - то есть вся её одежка.

Казиев стоял перед нею тоже абсолютно голый и халат его валялся вокруг ног.

Фигура у него была поджарая, кожа смуглая и волосы росли лишь на животе, струйкой стекаясь вниз, где уже бушевало отдельное существо красное и грубое, которого Тинка сейчас так не хотела!

Но пришлось.

И вот она лежит под ним, распластанная как лягушка на столе экспериментатора, с раскинутыми ногами и руками, - и стонет от грубой страсти, снедающей Казиева.

Зубами он сжирает мягкую плоть её груди, руками сдавливает нежные белые бедра, а его сумасшедшее отдельное существо уже бьется в Тинке и творит невообразимое, уходя все глубже и глубже,

- до боли, до крика.

Но кажется её крики доставляют ему ещё большее наслаждение и Казиев с рыком тяжело падает на нее, - будто придавил Тинку упавший баобаб.

Некоторое время они лежат - не могучи отдышаться: он - от страсти, она - от неожиданности и боли, которая сейчас ещё пуль - сирует внутри нее.

До утра, Тинка думала, - не доживет. Чего только не вытворял с ней этот безумный Казиев!

Она уже не понимала, где она, - на потолке? Свернута змеей?.. Когда под утро, он, хуркая как загнанный конь, отвалился от нее, она осталась распростертой и недвижной. Ни одна косточка, даже под страшным приказом, не сдвинулась бы в ней.

Господи, Родя, где ты? Милый, довольно темпераментный, но НОРМАЛЬНЫЙ!

Казиев выкурил подряд две сигареты, выхлебал (опять на ум шел конь) огромную пивную кружку воды и повернулся к ней. Видимо, с желанием поцеловать её или обнять...

Она дернулась от него, насколько могла, и заплакала.

Он привстал на локте и всмотрелся в её лицо, искаженное плачем.

- Ну вот мы и плачем! Какие мы ещё крошки маленькие! Ничего, скоро страшный серый волк дядя Тим научит крошку настоящей любви и крошка будет плакать только слезами счастья!

Он не стал притрагиваться к ней, только набросил на её истерзанное тело плед.

Потом быстро, одним махом вскочил с постели и вышел.

Тинку затрясло от страха. Что ещё придумает этот маньяк? Надо скорее выбираться отсюда, домой! Но вот дома-то своего у неё здесь нет, он далеко, в Тбилиси, у мамы с папой!

И Тинка зарыдала в голос и затряслась так, что тахта заходила ходуном.

Казиев вернулся свежий, волосы мокрые, чресла обтянуты банным полотенцем, на плечи накинут синий шелковый халат.

Он улыбался, сиял и был похож на озорного мальчишку.

А жертва его "игр" обреченно смотрела на него снизу вверх. Казиев по-хозяйски откинул плед, погладил её тело, осмотрел как врач, и сказал, да, с тобой так нельзя пока. Ты очень нежна, моя принцесса.

На что Тинка шепотом ответила: княжна...

- Ну, вот видишь, - ты княжна, а я - серый мужлан и нет мне прощенья. Но все-таки может быть?

И он надел на её тонкий пальчик тяжелое кольцо, которое тут же соскользнуло на простыню.

Казиев покачал головой, - попробую найти что-нибудь поизящнее. Просто это кольцо моей мамы и я его очень люблю.

Сейчас он был просто симпатичный молодой мужчина, нежный и чуть-чуть насмешливый.

Следующее кольцо, которое он принес, было много тоньше и с бриллиантом, не очень большим, правда.

Оно подошло к среднему пальцу Тинки.

Перстенек более-менее примирил её с ночным кошмаром.

И она спросила, - сдуру, конечно: а со своей женой вы тоже так?..

О, Боже! Если бы она знала, какую ярость вызовет её невинный вопрос. Лицо его исказилось и стало сразу старым и жутким.

- Моя бывшая жена - дура и мерзавка. Никогда больше не упоминай о ней, я рассержусь.

Тинка изругала себя за этот вопрос, она вовсе не хотела, что - бы он сердился, - это, наверное, пострашнее того, что с ней было в ночи.

- Но хватит, мой розан. Я принесу тебе завтрак. - Мягко улыбнулся Казиев. - Перестань меня бояться.

Завтракали они уже весело.

От рюмки виски Тинка развеселилась и у неё прекратились боли. На подносе лежали всякие вкусные вещи, вплоть до жареных пи - рожков, которые Тинка немыслимо любила, рядом сидел Великий режиссер и влюбленно смотрел на нее...

Жизнь оказалась не страшной, а приятной.

Хотелось бы, конечно поговорить с ним о чем-нибудь более конкретном, киношном, но Тинка решила, что ещё рано.

И у Казиева тоже была своя задумка: удержать этот экзотический цветок как можно дольше около себя и показать во всем блеске всем свою новую героиню. Девочка, конечно, малоподвижна и не сильно, скажем так, умна, но это все поправимо. Еще пара-тройка таких ночей и двигаться она научится только так. А ум её ему не нужен. Он сам не дурак. Была у него одна слишком умная... И где она? А этой... Что он ей скажет, то девочка и сделает. Она из подчиняющихся. И к тому же экзотическая красавица! Пожалуй, привяжется, - не отвяжется.

Отвяжется, подумал он со смешком, никуда не денется. Не таких выкидывали, - если, конечно, надоест. Но пока он очарован.

Он повалился на спину на тахту, прикрыв полой халата возбужденную плоть, пусть до времени успокоится грузинская княжна - богатства которой, поди, - два барана да две козы?..

- Ласточка, - сказал он, ласково поглаживая её по белым стоячим холмам грудей с невинно торчащими как бутончики розанов - сосками. (Не удержаться... Нежна как подтаявшее мороженое). - Ласточка моя, а что бы ты сказала, если бы я предложил тебе роль, заметь, не рольку, а роль, - в своем новом фильме, а?

Тинка, как не было ей больно, привскочила на тахте, прикрывшись пледом. Таким образом она лишила Тима удовольствия от игры с любимой игрушкой, а себя спасла от нависшей над нею опасности.

- Ой, я была бы так счастлива!