Мор Йокаи - Золотой человек Страница 15

Тимар урезонивал собаку, называя ее «мадемуазелью», «добрым дружком», объяснял ей, что охота есть охота и где это видано, чтобы собака вместо дичи хватала охотника. Лучше пусть разыщет в кустах бекасов. Но Альмира не поддавалась ни на какие уговоры.

Кончилось это опасное происшествие благополучно: из глубины острова на звук выстрелов прибежала хозяйка и еще издалека окликнула Альмиру. Только тогда пес отпустил свою жертву.

— Простите, сударь! — оправдывалась женщина, прибежавшая к месту происшествия кратчайшим путем — через кусты и канавы. — Я забыла вас предупредить, чтобы вы не стреляли: Альмира не переносит выстрелов. Как я могла об этом забыть!

— Пустяки, сударыня! — смеясь, ответил Тимар. — Из Альмиры вышел бы превосходный егерь. Но, как видите, я все же подстрелил пару бекасов и думаю, они пригодятся на ужин нашим гостям.

— Я сама их найду, а вы ступайте к своей лодке. Только, пожалуйста, оставьте ружье на судне. Если Альмира опять увидит его в ваших руках, то, поверьте мне, вы быстро его лишитесь. Она не любит таких шуток.

— Я уже испытал это на себе. Превосходный пес! И какая силища! Не успел я и глазом моргнуть, как уже был положен на обе лопатки. Хорошо еще, что пес не перегрыз мне горло, как тому волку.

— Нет, Альмира людей не кусает. Если человек сопротивляется, Альмира хватает его за руку и зажимает, как тисками, пока мы не подоспеем. Итак, жду вас, сударь, до свидания!

Не прошло и часа, как корабельная шлюпка с новыми гостями на борту причалила к острову.

По дороге от барки до берега Тимар не умолкая рассказывал Тимее об Альмире и Нарциссе, пытаясь отвлечь девушку от страха перед качкой. Стоило ей ступить на берег, как всем ее страданиям сразу пришел конец.

Тимар шел первым, показывая дорогу. Тимея следовала за ним, опираясь на руку отца. Двое матросов и Фабула замыкали шествие, неся на носилках мешки с товаром для обмена.

Еще издали они услыхали лай Альмиры. Лай был приветственный: так собаки встречают добрых знакомых, дружелюбно помахивая при этом хвостом.

Альмира настигла их на полдороге, обнюхала каждого, сначала Фабулу, потом двух матросов и затем Тимара. Приблизившись к Тимее, пес зарекомендовал себя с лучшей стороны, ласково лизнув ей руку. Но когда дело дошло до Эфтима, собака притихла и долго обнюхивала его. С этой минуты пес не отставал от него ни на шаг, то и дело вытягивал свою длинную морду и недовольно фыркал, тряся головой и хлопая ушами. Альмира явно испытывала неудовольствие от встречи с этим человеком.

Хозяйка домика поджидала их на веранде и, как только процессия показалась в саду, громко позвала:

— Ноэми!

Из глубины сада вышла молодая девушка. Она шла между рядами высокой малины, как по зеленому туннелю. Лицо у нее было почти детское, тонкий девичий стан облегала белая открытая блуза. Подобрав подол цветастой юбки, она несла в нем только что сорванные плоды.

Девушка, появившаяся из зеленой левады, походила на фею из сказки. Когда лицо ее было спокойно, оно уподоблялось белой розе, когда же девушка смущалась, лицо было цвета алой розы. Выпуклый чистый лоб говорил о большой душевной доброте, а густые шелковые брови и выразительные синие глаза в сочетании с маленькими губками воплощали саму скромность. Густые золотистые волосы были уложены вокруг головы и позволяли разглядеть прелестные маленькие уши. Девушка, казалось, олицетворяла собой необыкновенную чистоту и свежесть. Возможно, черты ее лица не могли бы служить моделью для скульптора, — запечатленные в мраморе, они не показались бы даже красивыми. Но в жизни девушка была необыкновенно привлекательна. Чем больше человек вглядывался в нее, тем больше подпадал под ее обаяние.

Блузка ее соскользнула с одного плеча, но, как бы для того, чтобы прикрыть наготу, на ее плечо уселась белая кошка, прижавшись мордочкой к лицу своей хозяйки. Девушка была босая, ее маленькие белые ноги ступали по ковру, по царственному ковру из бархатистых трав. Осенний сад уже был расцвечен голубой вероникой и алыми капельками герани.

Эфтим, Тимея и Тимар остановились на краю малинника, поджидая идущую к ним навстречу молоденькую островитянку.

Девушка приветствовала гостей и пригласила их отведать свежесорванные груши. Это был настоящий «бергамот». Повернувшись к Тимару, она предложила ему выбрать первому.

Шкипер взял самую крупную, желтую грушу и протянул ее Тимее.

В ответ на это обе девушки, не сговариваясь, недовольно дернули плечом. Тимея — из зависти к тому, что белая кошка не покидала своей хозяйки, а Ноэми было немного обидно, что Тимар не принял от нее первого плода.

— Ах ты недогадливая! — укорила ее мать, стоя в дверях кухни. — Не могла положить фрукты в корзинку? Кто же угощает прямо из подола, глупая ты девчонка!

При этих словах девушка вспыхнула как маков цвет и побежала к матери, которая что-то тихо, чтобы другие не слышали, стала ей выговаривать, а потом, поцеловав в лоб, громко сказала:

— Ну ладно, ступай, вели матросам сложить их поклажу в кладовую, а в мешки насыпь кукурузной муки, банки наполни медом, корзины — фруктами да отбери для гостей двух козлят.

— Не хочу я козлят трогать, — прошептала в ответ Ноэми, — пусть сами ловят.

— Глупая! — ласково произнесла мать. — Разводить скотину любит, а вот резать — не заставишь. Хорошо, пусть сами отберут. Никому не будет обидно. Ну, я пошла стряпать.

Ноэми позвала за собой матросов и ввела их в кладовую и погреб, помещавшиеся в скалистом углублении с плотно пригнанной дверью. Скала была самой высокой точкой острова, состояла она из известняка и доломита. В ней было много больших и малых впадин и углублений, которые изобретательно использовались людьми: самая большая пустотелая полость с отверстием над головой предназначалась для кухни и очага, глубокая впадина была превращена в погреб, маленькое углубление на вершине — в голубятню, остальные каменные дупла служили зимними и летними кладовками. Люди обжили посланную богом скалу, как перелетные птицы обживают свои гнезда.

Ноэми умело и справедливо провела с матросами обмен. В знак успешного завершения торговли она налила каждому мужчине по ковшу вишневого сока и на прощанье попросила матросов не забывать их остров и при попутном ветре снова наведаться к ним. Потом Ноэми вернулась на кухню и принялась накрывать стол перед верандой. Покрыла его тонкой соломенной рогожкой, положила к четырем тарелкам ножи, вилки и ложки.

А где же пятый прибор?

Сама Ноэми уселась за так называемый «кошкин стол». Маленькая деревянная скамейка стояла перед ступеньками веранды. Ноэми поставила на нее глиняную миску, положила ложку, вилку и нож, а по бокам расставила деревянные плошки для Альмиры и Нарциссы. Ножей и вилок к плошкам не полагалось. После того как большое блюдо с едой обошло стол с гостями, во главе которого сидела хозяйка дома, оно попало на «кошкин стол». Ноэми справедливо разделила еду между своими друзьями: кусок помягче достался Нарциссе, кость — Альмире, последнюю порцию Ноэми взяла себе. Животные до тех пор не имели права притронуться к еде, пока молодая хозяйка «кошкина стола» как следует не остудит ее. Как ни глотала слюну Альмира и сколько ни ластилась, мурлыча, к девичьему плечу Нарцисса, Ноэми была неумолима.

Хозяйка острова, исходя из доброй, а может (как знать?), из дурной венгерской традиции, изо всех сил старалась отличиться перед гостями. Уж очень ей хотелось доказать Тимару, что ее кухня не зависит от охотничьих трофеев. Бекасов она приготовила в щавелевом соусе, но предупредила Тимара, что это еда для женщин, а для мужчин специально приготовлено рагу из поросятины. Тимар с удовольствием отведал это блюдо. Эфтим же даже не прикоснулся к нему, отговорившись тем, что сыт. Тимея тоже быстро встала из-за стола. Это никому не показалось странным. Во время еды Тимея то и дело оборачивалась назад, с нескрываемым интересом наблюдая за трапезой второй компании. Поэтому, когда девушка, внезапно встав из-за стола, присела на корточках к лестничной ступеньке рядом с Ноэми, никто особенно не удивился. Известное дело, девушки легко находят общий язык.

Правда, Тимея не понимала по-венгерски, а Ноэми, в свою очередь, не знала греческого. Но посредницей между ними оказалась Нарцисса: кошка в равной степени понимала сколько по-венгерски, столько и по-гречески.

Хитрое животное прекрасно чувствовало, что хочет, сказать ей незнакомка, когда, ласково произнося два слова: «horaion gation»,[3] — она нежно гладила спинку Нарциссы. Из рук Ноэми кошка перебралась к Тимее и, вытянув шею, стала тереться белой мордочкой о белоснежную кожу незнакомки. Открыв свой красный ротик с острыми, как иголки, зубками, жмурясь от удовольствия, кошка разглядывала незнакомую девушку своими блестящими, светящимися зрачками. Потом кошка взобралась на плечи Тимеи, осторожно прошлась вокруг ее шеи и опять перескочила к Ноэми, а оттуда снова обратно.