Нора Лофтс - Цветущая, как роза Страница 16

Эли протянул свою большую заскорузлую руку и неловким жестом положил ее мне на плечо. Я вздрогнул от удивления и страха, что он мог угадать мое состояние, почувствовать, что я люблю Линду, и проникнуться жалостью ко мне. Но когда он забрал руку и осторожно опустился на высокий стул, я понял, что мои опасения напрасны. Эли был удручен потому, что ему приходится порочить передо мной моего отца.

- Ну, давайте же, - резко поторопил его я. - Оставим это. Видит Бог, я уже давно не питаю к отцу никаких чувств. Расскажите, что случилось на летней ярмарке.

Эли начал свой рассказ, и чистая комната с блестящим полом и видом, открывающимся на улицу через маленькие оконные рамы, померкла перед моими глазами. Если однажды мне довелось поразить Натаниэля Горе описанием портрета Эли, то трудно сказать, в какое изумление его поверг бы рассказ Эли. Или, может, это мое воображение дополнило повествование, само по себе голое и невыразительное, картинами Хантер Вуда с темными тучами предрассудков, сгущающимися над ним, запахом зрелой пшеницы и тмина, разносимых по округе башмаками ярмарочной толпы.

Я ясно представил, как все это произошло. Джошуа Сибрук был старым чудаком с безумными выходками. Он приехал неведомо откуда и поселился в доме, в котором когда-то жила и умерла старая Мэдж. Деревенские жители в те времена различали два типа ведьм - безвредных и злых, и Мэдж принадлежала к первым. Люди старались не обижать ее, мало кто осмеливался пройти ночью мимо ее дома, но в случаях болезни или иного несчастья приходили к ней и глотали ее зелье, повторяли за ней заклинания, дарили ей что-нибудь и уходили с надеждой. И то ли благодаря везению, то ли вследствие ее мудрости, больные оставались довольны, и ее терпели. Ее даже приглашали в имение лечить меня. Я сам этого не помню, потому что был слишком мал, но слышал, как об этом говорили. Она дала прислуге, приставленной для ухода за мной, бутылку едкой мази, которую надо было втирать в мою ногу. Это не помогло, но и не причинило никакого видимого вреда, что, по-моему, можно было бы сказать о большинстве ее лекарств.

Отец Линды, с его странностями и по причине того, что он обосновался в доме Мэдж, неизбежно должен был унаследовать ее репутацию. Он собирал или для него собирали - травы и растения в лесу и вдоль дороги. Вероятно, еще задолго до того, как я покинул Маршалси, к нему обращались за снадобьями больные, и, когда лечение помогало, он снабжал посетителя запасом лекарственных средств. Никто не жаловался, так могло продолжаться годами, и он мог создать себе довольно прочную репутацию, как это удалось сделать Мэдж, если бы не один прискорбный случай. Старик только оправился после приступа, когда к нему пришла женщина с просьбой помочь ее сыну, которого мучил удушающий кашель - "порча легких", как называют деревенские люди болезнь, когда человек кашляет кровью. Джошуа осмотрел мальчика, "оттянул веки, постучал по грудке, подержал за руку", - рассказывал Эли, и затем, отправив ребенка в сад, открыто заявил матери, что ее сына не спасут никакие снадобья и настойки. "Он долго не проживет", - сказал Сибрук серьезно, и мать, чрезвычайно рассерженная, ушла. Но вот в чем была загвоздка. Мальчик был одним из тех, от кого Джошуа в свое время спас моего пса Квинса, и при этом он говорил мальчишке какие-то неприятные слова. Отказ дать лекарство и тот факт, что ребенок, действительно, умер через две недели после визита к старику, - вот вам и сюжет для убежденного охотника за ведьмами.

С этого момента на Джошуа пало подозрение. Пришла пора летней ярмарки, Грин и Маршалси заполнились толпами людей и лавками со всевозможными товарами. Веревками был отгорожен загон для поросят, установлена привязь для проведения конкурса лошадей. На скорую руку приготовили эль для участников ярмарки, более крепкий, чем обычно. Издалека и из близлежащих селений пешком, верхом и на телегах стекался народ на величайшее гулянье года. Линда с отцом тоже пошли на свою первую экскурсию по лавкам торговцев. И даже если они и замечали недоброжелательные взгляды и шепот, следовавшие за ними, то это нисколько не смущало их. Но я думаю, что они вовсе не замечали этого. Старика интересовали люди вокруг, лекарские товары, книжная лавка, а Линда, могу поклясться, не сводила глаз с лент и кружев, с тюков муслина и парчи, которые разбрасывал перед покупательницами торговец материей. В конце концов, они очутились у ларька с лекарствами. Человек, одетый в костюм моряка, расхаживал взад-вперед с попугаем на плече. Яркая птица монотонно выкрикивала одну и ту же фразу: "Зачем страдать? Зачем страдать?" И люди, привлеченные необычным смуглым лицом моряка и диковинной говорящей птицей, прислушивались к скороговорке торговца и про себя повторяли слова попугая: "Зачем страдать?"

Зачем, действительно, если не было такого недуга человеческого тела, от которого этот человек не имел лекарства? Болезнь суставов, порча легких, паралич, ожоги, парша и чесотка, - все это он брался излечить. Торговец быстро распродавал свой товар, потому что с готовностью протягивал средство любому, кто сумел преодолеть смущение и попросить его. Затем он сказал:

- А теперь у меня есть нечто специально для дам. Вы, пузатые мужики, можете проходить мимо, если, конечно, вам не известна какая-то особа, нуждающаяся в подобном средстве по известной вам причине, прохвосты вы эдакие! Ведь у всех дам бывают небольшие неприятности...

Он продолжал болтать.

Все это мне было очень знакомо, Эли, естественно, не описывал всех подробностей, но в этом не было никакой нужды. Начиная с того самого лета, когда Шед смастерил мне железную подкову, я не пропускал ни одной летней ярмарки. Мне были известны хитрые намеки, которыми торговец подхлестывал интерес толпы к своему товару, и я помнил последнюю фразу его речи:

- Но я знаю, насколько стеснительны дамы, поэтому, красотки, можете идти своей дорогой, развлекаться, а мой помощник и я будем все время рядом. Присмотритесь к нам повнимательнее, чтобы узнать нас в толпе, и одного слова на ушко, одной монетки в ладошку будет достаточно, чтобы заполучить это чудодейственное средство.

И в этот самый момент Джошуа Сибрук заговорил во весь голос:

- Женщина, купившая эту дрянь, рискует страдать больше, чем от любых мук деторождения.

Знахарь пришел в неописуемую ярость. Лекарства от суставов и зубной боли продавались открыто и стоили всего несколько пенсов, но снадобье, которое он предлагал от женского недуга, обычно продавалось тайно, словно контрабанда, и поэтому стоило намного дороже. Женщины, пробиравшиеся подальше от столпотворения, украдкой совали шиллинг или даже два в ненароком протянутую руку и не требовали сдачи. Джошуа посягнул на его лучший товар. И сойдя со своего помоста, торговец принялся поносить противника. К нему присоединились несколько жителей Маршалси, и вскоре их брань переросла во всеобщее возмущение. И стоило только кому-то из толпы крикнуть: "Топи колдуна", как произошло непоправимое.

- Меня там не было, парень, не тянет меня на ярмарки. Это все рассказала мне Линда, и, пусть она заносчива, но врать не станет. Эсквайр был там тоже - это мне сказал Джем Флауэрс - и он не только не остановил их, парень, а даже подзадоривал толпу. Им так и не удалось дотащить старика до реки, потому что он был такой старый и дряхлый, что умер от ударов еще на ярмарочной площади. А грум твоего отца, Джим, был из первых, кто пинал его ногами и наносил удары.

Во все это очень легко верилось.

- Продолжайте, - попросил я.

И Эли продолжил свой рассказ:

- Девушка чуть не обезумела от горя, и когда старый плотник Куллум получил заказ от твоего отца на роскошный гроб для старика, она отправилась в мастерскую сама и выбрала самый простой гроб, поклявшись, что продаст все в доме, чтобы заплатить за него. Миссис Хант, с фермы Хантов, такая заботливая женщина, пришла, чтобы успокоить девушку, уговорить ее поспать немного, но та все рыдала и рыдала, не двигаясь с места.

Ко дню похорон, люди уже начали сожалеть о содеянном, и на похороны все пришли трезвые и спокойные. А отец твой не заявился, зато Джим, грум его, околачивался там все время, пока кто-то, видевший как он вонзил свое колено в печенку старика, не сказал, что лучше бы ему убираться подобру-поздорову.

В ту самую ночь я поздно работал на своей земле в Лайер Филд. Это как раз по соседству с их домом. И вдруг услышал истошные крики девицы. Я подумал, что ее мучают кошмары, что она там совсем одна, и поспешил к ней, но застал там твоего отца, срывающего с девушки ночную рубаху, а она заходилась от крика. Он ведь громила - твой отец, но во мне так взыграла кровь, что я одним ударом вышиб его на дорогу. Бедняжка припала ко мне в слезах, она говорила, что верила этому человеку, а он участвовал в убийстве ее отца. Она все повторяла и повторяла: "Заберите меня отсюда, заберите меня". Она рассказала, что ты поехал подыскать ей пристанище, и сказала, что знает твой адрес в Лондоне. Я знал, что меня ждет в Маршалси после того, как я нанес эсквайру такой удар, кроме того, я все еще жил надеждой на то, что ты рассказал мне о мистере Горе. Поэтому я продал весь свой скот, сел вместе с ней в экипаж, и мы отправились в Лондон. Мы разыскали то место в Нью Кат - никогда не пойму, какое помутнение разума заставило тебя поселиться в таком неблагопристойном месте, - а толстуха сказала нам, что ты умер. "Унесли сегодня утром", - вот как она сказала. Ну, тогда девушку, как громом поразило. Она лишилась друга, единственного своего друга, так повторяла она.