Лорна Мартин - Женщина на грани нервного срыва Страница 17

Кэти:

— Да, тебя видно насквозь. Южная Африка? Луиза, помнишь, что Фрейд говорил о шутниках?

Они рассмеялись и понимающе закивали. Я тоже рассмеялась и закивала с видом знатока, хотя понятия не имела, о чем идет речь.

Я попыталась вставить слово в свою защиту, но Луиза перебила меня прокурорским тоном:

— Если тебе кажется, что ты не преуспеваешь в какой-либо деятельности, ты тут же ее бросаешь. Это очередной тому пример.

И тут же, обращаясь к Кэти:

— Нет. Слишком вязкое.

Кэти согласилась:

— К нему бы сыра или шоколада… Лорна, все именно так. Сколько я тебя знаю, у тебя всегда одна стратегия: бейся или беги. И ты все время бежишь. Вспомни, сколько работ ты перепробовала. Ты нигде не способна прижиться. Ладно, моя версия — новозеландское «пино нуар».

— Точно, — откликнулась Луиза.

— Полнейшая чушь, просто бред. — Я покачала головой, словно не веря ушам, и процитировала свой излюбленный афоризм. Я написала его большими буквами на листе бумаги и повесила над рабочим столом, хотя и без того знала наизусть. — «Упорство. Ничто и никогда не заменит вам упорства. Талант его не заменит: в мире множество талантливых неудачников. Гениальность тем более: «непризнанный гений» — устойчивое словосочетание. Образование тоже не панацея: на свете полно образованных изгоев. Лишь упорство и решимость поистине всесильны». — Я гордо улыбнулась. — Обожаю эту цитату. Это мой девиз на все случаи жизни.

Кэти и Луиза обменялись многозначительными взглядами и расхохотались.

— Лорна, это прекрасный жизнеутверждающий афоризм, и не более, — сказала моя сестра. — Ты вечно восхищаешься чужими словами. Несомненно, они бывают замечательные, но помни, что словами можно играть. Их можно ставить в любом порядке и выражать все что угодно. За словами можно прятаться — но нельзя спрятаться от своих чувств. По крайней мере, навсегда. Например, можно сказать человеку: «Люблю, люблю, люблю». И себе можно сказать: «Я его люблю», «Я его люблю», «Я его люблю». Но если чувства в тебе нет, от слов оно не появится. Человек может ляпнуть что-нибудь — особенно под влиянием импульса, поэтому судить надо не по словам, а по поступкам.

Они закивали, как два китайских болванчика.

Луиза перечислила мои начинания, которые ни к чему не привели. Я загоралась очередной идеей, а потом, когда у меня не получалось достичь высот или не было хотя бы скромных успехов, все бросала. Я бегала, брала уроки игры на виолончели, занималась теннисом, пилатесом, йогой, изучала французский, немецкий, итальянский, гэльский, латынь, медитировала, рисовала, пыталась стать писателем, серфингистом, сноубордистом.

Всякий раз, когда я с головой отдавалась очередному «делу всей жизни», Луиза с утомленным видом предлагала мне хоть раз позволить себе побыть обыкновенной. Сделать что-то просто потому, что мне это нравится, а не потому, что я рассчитываю стать олимпийской чемпионкой или новой Жаклин дю Пре[8], тем более что мне это, скорее всего, не грозит. Мне казалось, что она болтает чепуху. Я считала, что средний результат — это все равно что провал. Я полагала, что она мне просто завидует. Если ты не стремишься взойти на вершину — значит, ты никчемный неудачник, заявляла я. Она смотрела на меня с жалостью, и на лице у нее было написано: «Ну как же до тебя достучаться?»

— Боже мой! — вскричала Кэти. — Помнишь тот забег? Гонку на десять километров? Вот уж был позор так позор.

Лет десять назад я пережила период сумасшедшего увлечения фитнесом. Я регулярно посещала бассейн, где неизменно выбирала самую быструю дорожку. Отчаянно пыхтя, нарезала круги по кварталу. Ловила свое отражение в витринах магазинов и видела стройную подтянутую спортсменку, которая вот-вот вырвется из мрака безвестности и побьет рекорд страны в беге на десять тысяч метров. Сейчас-то я понимаю, что это бред. К тому моменту я занималась бегом меньше полугода. Но моя одержимость лишила меня разума. Цель была проста: идеальная фигура и сопутствующие блага. А именно всемирная слава, безоблачное счастье, восхитительный бойфренд — секс-символ, невиданный успех и т. д. и т. п. Что ж, «первоклассной» фигуры я добилась, но при моем телосложении я больше напоминала русскую толкательницу ядра, нежели грациозную шотландскую гончую. Впрочем, к тому моменту мне уже было плевать — во мне ключом били эндорфины.

Я почти излечилась от своей физкультурной мании, когда в «развлекательной» гонке на десять километров меня обошла марафонская бегунья Данди Дженни восьмидесяти девяти лет. Это был первый забег в моей жизни, и я была, скажем так, несколько разочарована. Я-то уже представляла себе заголовки в местной прессе (что-нибудь типа «Сенсационный рекорд новичка») и фотографии: завернутая в одеяло, рыдающая от счастья, я принимаю золотую медаль, чек на кругленькую сумму и букет цветов, а моя рельефная мускулатура блестит под утренним солнцем.

Когда меня обставила спортсменка-прабабушка, я почувствовала, что грядет мой смертный час. К лицу прилила кровь. Пот катил с меня градом. Детское масло, которое я втерла в волосы, чтобы они лежали гладко и не вились (для фотосессии), текло в глаза и туманило взгляд.

Постанывая и отдуваясь, я продолжала тащиться по Грейт-Вестерн-роуд. Самое страшное, что я предупредила о своей грядущей победе всех, включая Луизу и Кэти, и настоятельно попросила их быть у финишной черты в десять тридцать утра, чтобы стать свидетелями моего триумфа. Я пересекла черту в одиннадцать тридцать восемь под номером три тысячи пятьсот сорок девять. Всего было три тысячи шестьсот участников.

Сейчас подруги вспомнили все это и расхохотались.

Луизе пришел на память еще один случай, когда, по ее словам, я повела себя как ребенок. Я была корреспондентом газеты «Геральд» в Глазго. Там ввели новую систему оценки сотрудников, и мой редактор присвоил мне рейтинг. Неплохой, но не выдающийся. Одним словом, средний. А я только что вернулась из командировки — провела неделю в страдающей от голода и болезней Малави. Я сделала очень прочувствованный, как мне казалось, материал (сама ревела, когда читала). Поэтому скромная оценка моих способностей меня слегка рассердила. Я ворвалась в кабинет начальника, размахивая язвительным, но безупречно сформулированным заявлением об увольнении. Редактор был удивлен.

— Я ведь не говорю, что ты плохо работаешь. У тебя такой же рейтинг, как и у остальных, — средний.

— В том-то и дело, — прорыдала я. — Средний. Средний. Всего-навсего средний.

Многие воспоминания заставляют меня кривиться от стыда. Это — одно из них.

Возможно, Луиза и Кэти в чем-то были правы.

— Прояви настойчивость, в кои-то веки, — взмолилась Луиза. — Ведь речь идет не о том, чтобы просто проверить себя, — но о том, чтобы открыть себя заново. Понять, что ты за человек.

Иногда эта парочка меня бесит, но я хотела доказать им, что я не из тех, кто бросает дело на полпути. Значит, придется дать терапевтихе еще один шанс. А куда деваться?

— А знаете, девочки, — Луиза милосердно сменила тему, — у нас в апреле намечается вечеринка. Будет много симпатичных врачей.

Муж Луизы, Скотт, работает в приемном отделении «скорой помощи» Королевской больницы Глазго.

— На одного из них, Лорна, я бы обратила твое особое внимание. Он недавно приехал в город, и он совершенно неотразим.

Во-первых, мне не нужен мужчина. Во-вторых, один врач в моей жизни уже есть. В-третьих, почему семейные люди все планируют за несколько месяцев?

— Отлично, — сказала я, поднимаясь. — Пойду возьму себе еще вина.

Пожалуй, литра два будет в самый раз.

МАРТ

Король и я

Утро понедельника выдалось пасмурное, сырое и ветреное. По дороге к доктору Дж. я решила, что сегодня обязательно попробую лечь на кушетку. Мы не поднимали эту тему с самого первого сеанса. Тогда я спросила, лечь мне или сесть, а она ответила: «Делайте так, как считаете нужным», совершенно сбив меня с толку. Накануне вечером я посоветовалась с Кэти. Она сказала, что «лежачие» пациенты поначалу волнуются намного сильнее, чем «сидячие», но зато потом больше расслабляются, свободнее говорят о своих фантазиях и страхах и быстрее обнаруживают в своем подсознании скрытые силы, которые определяют наше поведение.

— Лежа на кушетке, ты не видишь психотерапевта, не можешь отследить его реакцию. Ты как бы находишься целиком в его власти.

Я тут же поклялась, что не буду такой, как все. Не буду чувствовать себя беспомощной. Мне были отчаянно необходимы какие-то перемены. До сих пор мне казалось, что за прошедшие месяцы я вывернула перед ней душу наизнанку, но внезапно я поняла, что не сообщила ей ничего такого, чего не говорила бы другим людям. Оставалось или бросить психотерапию, или попробовать новый подход, который, возможно, позволит ей вскрыть мою броню.