Дэвид Лоуренс - Влюбленные женщины Страница 17

— Какой ужас! Сделайте что-нибудь! — завизжал Холлидей, отворачивая вмиг позеленевшее лицо.

— Тебе нехорошо? — поинтересовался участливо молодой человек. — Тебе нехорошо, Джулиус? Не обращай внимания, парень, ничего особенного не произошло. Не доставляй ей удовольствия, пусть не думает, что совершила подвиг. Не доставляй ей такой радости — ведь именно этого она и хочет.

— О-о! — визжал Холлидей.

— Его сейчас вырвет, Максим, — предупредила Минетта. Учтивый русский юноша встал и, взяв Холлидея под руку, куда-то увел. Бледный, весь съежившийся Беркин с недовольным видом наблюдал за этой сценой. Раненый молодой человек отошел от их столика, подчеркнуто не обращая внимания на кровоточащую рану.

— На самом деле он страшный трус, — сказала Минетта Джеральду. — Джулиус находится под его сильным влиянием.

— Кто он такой? — спросил Джеральд.

— Да просто еврей. Терпеть его не могу.

— Впрочем, до него нам дела нет. А вот что случилось с Холлидеем?

— Джулиус — самый отчаянный трус на свете, — воскликнула Минетта. — Стоит мне взять в руки нож, и он тут же гвохается в обморок. Он меня ствашно боится.

— Гм, — хмыкнул Джеральд.

— Они все меня боятся, — продолжала она. — Только еврей пытается хорохориться. Но он тоже большой трус: просто его волнует, что о нем подумают другие, а Джулиусу на это наплевать.

— Да уж, герои, — добродушно проговорил Джеральд.

Минетта посмотрела на него долгим, долгим взглядом. Она была очень красива, лицо ее пылало, и она была сведуща в темном, страшном знании. В глазах Джеральда вспыхнули два крошечных огонька.

— Почему тебя зовут Минеттой[22]? Потому что ты похожа на кошку? — спросил он.

— Думаю, да, — ответила девушка.

Улыбка еще сильней обозначилась на его лице.

— Действительно, сходство есть… или с молодой пантерой.

— Господи, Джеральд! — с отвращением произнес Беркин.

Оба с тревогой посмотрели на Беркина.

— Ты весь вечер молчишь, Вуперт, — слегка пренебрежительно пожурила его Минетта, чувствуя себя под защитой другого мужчины.

Вернулся Холлидей, вид у него был несчастный и больной.

— Минетта, — проговорил он, — прошу, не делай больше таких вещей. Ох! — И Холлидей со стоном опустился на стул.

— Шел бы ты лучше домой, — посоветовала девушка.

— Я хочу домой, — сказал Холлидей. — Но разве другие не идут тоже? Поедем с нами, — предложил он Джеральду. — Я буду очень рад. Поедем — прекрасно проведем время. Эй! — Он оглянулся, ища взглядом официанта. — Вызови мне такси. — И вновь застонал. — Господи, как же мне плохо! Минетта, взгляни, что ты со мной сделала!

— Ну почему ты такой идиот? — произнесла она с угрюмым спокойствием.

— Но я вовсе не идиот! Ох, как плохо! Поедем, все поедем, это будет так чудесно. Минетта, ты едешь? Что? Нет, ты должна ехать, да, должна. Что? Девочка, дорогая, ну, не надо начинать все сначала. Я чувствую себя просто… ох, как же скверно, ох!

— Тебе нельзя пить, и ты это знаешь, — холодно произнесла она.

— Говорю тебе, выпивка здесь ни при чем, виной всему твое гадкое поведение, Минетта, и больше ничего. Как мне плохо! Либидников, давай поедем домой!

— Он выпил всего один бокал, всего один, — послышался быстрый приглушенный голос русского юноши.

Все направились к выходу. Девушка держалась подле Джеральда и, казалось, двигалась в такт с ним. Он это чувствовал, испытывая дьявольское наслаждение, что он определяет движения их обоих. Желание, рвущееся из темных уголков его существа, цепко держало ее на крючке, ему передавалось ее тайное, никем не замечаемое нежное волнение.

Все пятеро втиснулись в одно такси. Первым забрался Холлидей и опустился на сиденье у дальнего окна. Затем села Минетта и рядом с ней Джеральд. Было слышно, как русский юноша говорит шоферу, куда ехать. Они сидели в темноте, тесно прижавшись друг к другу, и физически ощущали быстрое и мягкое движение автомобиля. Холлидей стонал и высовывался из окна.

Джеральду казалось, что Минетта, сидя рядом, тает и нежно переливается в него темным, наэлектризованным потоком. Ее естество заполняло его вены притягательной тайной, оседающей у основания позвоночника источником невиданной мощи. В то же время ее голос, когда она обращалась к Беркину и Максиму с ничего не значащими словами, звучал звонко и беззаботно. Но ее и Джеральда объединяли тишина и некое темное, магнетическое ощущение друг друга во мраке. Она нащупала его руку и на краткий миг крепко ее сжала. Жест был таким откровенным и одновременно таинственным, что кровь в нем взыграла, а сознание помутилось — он уже не отвечал за себя. В то же время голос ее по-прежнему звенел, как колокольчик, с легким оттенком иронии. Когда она откидывала голову, ее роскошные волосы скользили по лицу Джеральда, и тогда его сотрясала дрожь, как от легкого электрического разряда. И все же, к его величайшей гордости, ему удавалось сдерживать у основания позвоночника неудержимо рвущуюся наружу силу.

Они приехали на тихую улицу, прошли по садовой дорожке к одному из домов. Им открыл дверь смуглолицый слуга. Джеральд изумленно воззрился на него, полагая, что тот может быть человеком их круга — к примеру, уроженцем Востока с оксфордским дипломом. Но нет, он был просто слугой.

— Приготовь чай, Хасан, — приказал Холлидей.

— Мне найдется комната? — спросил Беркин.

В ответ слуга только расплылся в улыбке и что-то пробормотал.

Джеральд чувствовал в отношении слуги некоторую неуверенность: высокий, стройный и сдержанный, он выглядел совсем как джентльмен.

— Кто ваш слуга? — спросил он у Холлидея. — Шикарно выглядит.

— О да! Это потому, что на нем чужая одежда. На самом деле он далеко не так шикарен. Мы подобрали его на улице, он голодал. Я привел его сюда, а один мой друг дал ему свой костюм. Он может быть кем угодно, только не тем, кем вам кажется; его единственное достоинство в том, что он не говорит по-английски и ничего не понимает, и потому абсолютно безопасен.

— Он очень нечистоплотен, — быстро и тихо проговорил русский юноша.

В этот момент слуга появился в дверях.

— Что тебе надо? — спросил Холлидей.

Мужчина заулыбался и робко пробормотал:

— Хочу говорить хозяин.

Джеральд с любопытством наблюдал за этой сценой. Стоявший в дверях мужчина был красив, хорошо сложен, держался с достоинством, выглядел благородно и элегантно. И все же был наполовину дикарем, с глупым видом скалившим зубы. Холлидей вышел в коридор, чтобы поговорить с ним.

— Что? — послышался его голос. — Что? Что ты говоришь? Повтори. Как? Ты хочешь денег? Хочешь еще денег? Но зачем они тебе? — Араб что-то смущенно забормотал в ответ. Холлидей вернулся в комнату, тоже глупо улыбаясь.

— Он говорит, ему нужны деньги, чтобы купить нижнее белье. Может кто-нибудь дать мне шиллинг? Спасибо, шиллинга хватит, чтобы купить все необходимое. — Холлидей взял деньги, протянутые Джеральдом, и снова вышел в коридор, откуда донесся его голос: — Больше денег не требуй, ты и так получил вчера три шиллинга и шесть пенсов. Больше просить нельзя. Неси поскорее чай.

Джеральд огляделся. Обычная лондонская гостиная в доме, приобретенном вместе с обстановкой — разностильной, но не лишенной приятности. В ней находилось несколько деревянных скульптур с западных островов Тихого океана; необычный вид этих скульптур вызывал беспокойное чувство, в них было нечто от человеческих эмбрионов. Одна скульптура изображала сидящую в странной позе женщину с выпирающим животом, которая, похоже, испытывала сильную боль. Молодой русский объяснил, что она рожает, сжимая концы ремня, свисающего с плеч, и тем самым усиливая схватки. Искаженное, недоразвитое лицо женщины вновь вызвало у Джеральда представление о зародыше, мимика лица была очень выразительной, передавая впечатление от сильнейшего физического переживания, когда сознание отключается.

— Эти скульптуры довольно непристойны, — сказал Джеральд неодобрительно.

— Не знаю, — быстро пробормотал русский юноша. — Никогда не понимал значение слова «непристойность». Мне кажется, они очень хороши.

Джеральд отвернулся. В комнате висели также две современные картины, написанные в футуристической манере, стоял большой рояль. Завершала убранство вполне приличная мебель, обычная для сдаваемых лондонских домов.

Сняв шляпку и жакет, Минетта уселась на диван. Было очевидно, что она здесь давно своя, но сейчас чувствует себя не в своей тарелке, не совсем понимая свое положение. В настоящий момент она ощущала связь с Джеральдом, но не знала, как относятся к этому другие мужчины, и размышляла, как лучше вести себя в подобной ситуации. Она решила довести приключение до конца. Сейчас, в одиннадцать часов, отступать уже нельзя. Лицо ее пылало, словно в схватке, во взгляде были сомнение и одновременно сознание неизбежности происходящего.