Лиза Альтер - Непутевая Страница 19

Клем был маленьким, тщедушным юношей. Лохматые черные волосы лезли в серьезные не по годам карие глаза. Его родители принадлежали к племени таинственных темнокожих мелангеонов, населявших восток Теннесси задолго до появления белых колонистов. Их сторонники требовали объявить мелангеонов наследниками потерпевших кораблекрушение моряков-португальцев и дезертиров. Недоброжелатели считали их полукровками, потомками беглых рабов и «предателей-индейцев». Каждый был прав по-своему. Клойдов вся эта трескотня ничуть не интересовала. Они хотели забыть о гонениях, которым подвергались их предки, и спокойно заниматься своей фермой. Единственное, что напоминало об их индейском происхождении, это цвет их кожи.

У Клема был старший брат, Флойд. Даже ребенком — высоким, стройным, красивым — он отличался жестокостью. Этот чертов Флойд был нашим заклятым врагом. Его интересовало одно: как бы побольше напакостить, расстроить наши планы и помешать играм. Мы называли его «Флойд-гангстер». Частенько, придя в свой домик, мы подбирали с пола разбросанные комиксы и другие сокровища, а потом запирались и дрожали в углу, пока не понимали, что опасность уже миновала. Флойд — натуральный волк из «Трех поросят» — хитрил как мог, чтобы выманить нас из убежища. Однажды он поймал нас, привязал к деревьям, щекотал и щипал очень долго, пока не надоело, потом забрал у Клема ключ и стащил наши любимые комиксы про дядюшку Скруджа.

Несколько раз за лето местные фермеры собирались с семьями и путешествовали, ночуя в палатках, у огромного костра, играя на старинных инструментах и рассказывая друг другу удивительные истории. Я часто ездила с семьей Клема. Мы спали с ним в одном спальном мешке, а потом вдруг, когда нам было по девять лет, по каким-то необъяснимым причинам поняли, что так больше нельзя.

Однажды вечером мы разделись в своем домике. Я осталась в одних трусиках, а он — в мешковатых штанах. Мы придирчиво осмотрели друг друга, взяли краску, которую сделали из мармелада, разрисовали спины, животы и грудь, чтобы походить на индейцев.

— Когда тебе будет лет шестнадцать, ты уже не будешь расхаживать передо мной голой, — сказал Клем, рисуя вокруг моих сосков яркие концентрические круги.

— Ха! Буду!

— Хочешь пари?

— Да, — засмеялась я.

— Пять долларов?

— Идет!

После того как Клему исполнилось десять лет, отец стал поручать ему кое-какие дела. Я таскалась за ним хвостом, помогала чем могла. Однажды отец велел ему скосить сено. Я сидела рядом на тракторе, вертела от скуки головой и увидела скачущую с поля в лес олениху. На опушке она остановилась, оглянулась, зафыркала, а потом ловко перепрыгнула через колючую проволоку и скрылась в лесу.

Клем заглушил двигатель и решил проверить, почему в ровном ряду травы позади оказались пробелы. Мы спрыгнули на землю, пробежали немного и замерли: в окровавленной траве лежал маленький олененок. Он был еще жив. Клем нагнулся и поднял какую-то палку, с которой стекали длинные струйки черной крови. Это было крошечное копытце.

Нас парализовал ужас. Увидев, что мы бросили работу, подошел отец Клема.

— Бедняжка! — пробормотал он и вытащил из-за пояса нож.

— Постой! — крикнул Клем. — Мы с Джинни выходим его, па! Да, Джинни?

Я кивнула.

— Нет. Надо скорей избавить его от мучений. Нет ничего хуже медленной смерти. Он больше не может жить, как предназначил Господь. — Ловким ударом он вонзил нож в дрожащее горло олененка. Маленькое животное дернулось, закрыло глаза и замерло.

Мы с Клемом в ужасе смотрели, как его жестокий отец потащил истекающего кровью олененка в лес, а потом побежали за ним, выкопали в покрытой листвой земле могилу и, бормоча проклятия, похоронили и олененка, и его ножку.

Как-то в лесу недалеко от домика мы наткнулись на черную змею, пожирающую лягушку. Бедняжка отчаянно дрыгала лапками, но казалось невероятным, что ей удастся спастись. Клем помчался за своим армейским ножом и вонзил его в скользкое длинное тело. Когда змея перестала дергаться и затихла, он вытащил из ее пасти раздавленную лягушку. Она была мертва. Мы в отчаянии переглянулись, не сговариваясь, побежали в домик и заперлись там.

В детстве я дружила с девочками из семей переселенцев, и мы обычно играли в нашем бомбоубежище. Однажды кому-то пришло в голову устроить вечеринку. Каждая — нас было пятеро — должна была пригласить своего приятеля. Мне было некого приглашать, и я назвала имя Клема. Все демонстративно заохали и застонали от отвращения.

Через два дня, вооруженные графином лимонада, пачкой «Ореос» и кучей пластинок, мы встречали своих рыцарей.

Кроме нас с Клемом, все были старыми друзьями, и мы почувствовали себя не в своей тарелке, когда они сразу предложили поиграть в бутылочку.

— Это банально, — заявила самая томная девочка. — Лучше в «Пять минут блаженства».

Все восторженно завопили, и нам с Клемом ничего не оставалось делать, как согласно кивнуть.

Оказалось, что каждая пара должна уединиться в маленьком туалете, пока остальные громко отсчитывают пять минут. Я не представляла, что можно делать в темноте целых пять минут. Настала наша очередь. Пылая от смущения, мы отправились в туалет. Клем прислонился к стене и проворчал:

— Неплохая вечеринка.

— Ага, — поддакнула я.

— Я вчера скосил треть поля.

— Здорово. А сколько стогов?

— Как и в прошлый раз.

— Молодец.

Мы посидели в неуклюжем молчании, пока не услышали:

— Эй! Время почти вышло! Кончайте!

Кончайте? Да мы еще и не начинали, не зная, что делать. Неожиданно Клем наклонился, решительно взял меня за подбородок и чмокнул в плотно сжатые губы.

— Ну вот! — горделиво сказал он и вытер рукавом рот. — Наверное, они этого хотели.

Дверь распахнулась.

— Поймали!

— А вот и нет! — промямлила я и выскочила из туалета.

После этого Клем стал моим заклятым врагом.

Я увлеклась футболом. Сначала играла с мальчиками из «Магнолии», стараясь попасть в другую команду, если приходил Клем. Не было для меня большего наслаждения, чем перехитрить защитника, наскочить на него и сбить с ног. Или схватить его, маленького, шустрого, за плечи и держать, пока не забьют мяч. Мы оба скрипели зубами и рычали от ненависти. Иногда Клему удавалось выхватить у меня мяч, сбить с ног и упереться коленом в живот. Стараясь не смотреть в лукавые карие глаза, я обвивала ногами его бедра и стискивала, как клещами, пока он не вскакивал, визжа от боли.

А потом с Клемом произошел несчастный случай. Он обрабатывал новое поле на склоне холма, как вдруг колесо трактора наскочило на невидимый сверху валун. Трактор перевернулся и сильно придавил Клему ногу.

Я навестила его в больнице. Он лежал весь в бинтах, с ногой, подвешенной к блокам и упакованной в гипс. Нам было не о чем разговаривать. Моя жизнь была заполнена футболом, а Клему он стал недоступен.

Так Клем Клойд ушел из моей жизни. Он часто ковылял вокруг школы в своих ортопедических ботинках с четырехдюймовым каблуком на поврежденной ноге; на постоянно мрачном лице выделялись злые глаза. Он стал носить ярко-голубые, с множеством бронзовых заклепок обтягивающие джинсы, наверняка сковывающие шаг, темно-зеленую майку и красную ветровку Флойда, привезенную им из Кореи. Ветровка была потрясающая: на спине кричащими желтыми нитками был вышит восточный дракон, а на груди — карта Кореи.

Словно желая утешить его за хромую ногу, тело Клема выросло, вытянулось, он казался даже стройным, если бы не волочил одну ногу, из-за чего одно плечо все время казалось ниже другого. Чтобы поменьше ковылять, он предпочитал грохотать на темно-зеленом «харлее», купленном на выигранные в конкурсе «Лучший мотоциклист штата» деньги. «Харлей» был украшен грязными флагами и двумя громадными хромированными трубами. На сиденье красовалась поддельная шкура леопарда, а с антенны свисал хвост енота. Иногда на голове Клема торчал помятый зеленый шлем с флажком конфедерации, а иногда он надевал только желтоватые защитные очки, и ветер развевал черные напомаженные космы.

Его репутацию разбойника с большой дороги здорово подмочил запах навоза. Из-за того, что ему приходилось помогать отцу в коровнике, от него в самом деле несло навозом, и кое-кто из учеников Халлспортской средней школы развлекался тем, что демонстративно затыкал нос, проходя мимо Клема.

Я стала чиэрлидером, Клем — хулиганом. Он никогда не здоровался со мной, хотя я вежливо кивала ему. Утром перед занятиями у каждого было свое место: я, Джо Боб и другие авторитеты сидели в Халлспорте, а Клем — во дворе, на своем леопардовом сиденье, среди таких же хулиганов, как он сам. Они курили «Лаки Страйк» и швыряли куда попало окурки.

После того как мы с Джо Бобом решили обмануть тренера и моего отца, я подошла однажды утром к ссутулившемуся в своем седле Клему, и как подобает чиэрлидеру, ослепительно улыбнулась: