Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга первая Страница 19

Лишь нечеловеческое усилие над собой заставило отказаться от этой мысли.

— Все! Препоручите свою душу Господу, аминь! — воскликнул Тюрло, уже не сомневаясь в своей победе. — Впрочем, мне наплевать, Господу или дьяволу — главное, уж на сей раз вы от меня не уйдете!

Он сделал вид, будто целится Жаку в плечо, но тут же молниеносным жестом опустил шпагу, направив острие прямо в грудь противника. Потом слегка расставил ноги, готовясь к мощному рывку, в который хотел вложить всю тяжесть своего тела.

Точно во сне, Жак понял его замысел, предугадал обманный маневр. Не будь он так измотан, он мог бы без труда парировать удар, отразив его наотмашь, но кисть была словно налита свинцом и уже не подчинялась его воле. Он видел, как на него надвигается шпага соперника. Ему было уже некуда отступать. И он инстинктивным движением скользнул вниз по полуразвалившейся стене, машинально, словно в последней попытке защититься, протянув вперед руки.

Д’Ажийяр зажмурился. Водрок закрыл руками лицо.

Мгновение спустя они услышали хрип, какое-то странное бульканье, глухой удар о землю тела, потом душераздирающий вопль.

Кавалер оказался первым, у кого хватило храбрости открыть глаза и посмотреть, что произошло. И тотчас же он воскликнул:

— Боже, бедняга! Не может быть!

Тут и Водрок огромным усилием воли заставил себя отнять руки от лица и бросить взгляд на соперников поединка. То, что он увидел, заставило его буквально остолбенеть от изумления. Жак, пошатываясь, все еще сжимая в руках шпагу, стоял, прислонившись к стене. Лицо его было мертвенно-бледным, и казалось, он вот-вот рухнет без чувств.

Но у ног его, издавая хрипы, лежал Тюрло. Из горла его струею лилась кровь. Тело еще судорожно подергивалось, но глаза уже подернулись смертельной пеленою…

Водрок бросился к брату и припал к его груди.

— Я уже считал вас мертвым! — задыхаясь от волнения, признался он.

— Я тоже… — слабым голосом, едва слышно ответил Жак. — Он сам напоролся на мою шпагу…

Шпага виконта сломалась, наткнувшись на ветхую стену.

— Полно! — воскликнул Пьер. — Значит, все-таки есть на свете Божеское Правосудие!

— Да, но существует еще и королевское, — заметил кавалер. — И боюсь, оно ничуть не менее беспощадно.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Жак показывает свой истинный характер

Припав на одно колено, д’Ажийяр склонился над телом виконта, все еще бьющимся в судорогах.

— Думаю, — заметил он, — ему не смог помочь бы даже сам королевский лекарь. Это был честный поединок, Дюпарке… — Он замолк, но потом поспешно добавил: — Я всегда относился к вам с большим почтением. Позволительно ли мне будет дать вам один совет? Не задерживайтесь более здесь… Надеюсь, вы меня поняли?

Жак вставил в ножны шпагу.

— Нет, честь не позволяет мне оставить его в таком состоянии. Я не из тех, кто отказывает в помощи поверженному врагу… Мой брат найдет карету и…

— Хоть мне и неизвестны причины дуэли, но я знаю вас как благородного дворянина. А потому повторяю: вы сражались на равных и победили в честном поединке. Вам не в чем себя упрекнуть. Но это никак не помешает тому, что, не пройдет и часа, вас уже будут повсюду разыскивать. Я сам позабочусь о Тюрло…

— Но в таком случае, — возразил Жак, — все неприятности лягут на ваши плечи.

— Обо мне можете не беспокоиться… Будь я на вашем месте, Дюпарке, я взял бы доброго коня и как можно скорее бежал в Голландию.

— Кавалер совершенно прав, — вступил в разговор Водрок. — В этой истории вся вина лежит на Тюрло. Ведь это он вызвал вас на дуэль, и к тому же сам он в подобных обстоятельствах никогда так нелепо не поставил бы себя под удар. Поверьте, брат, если бы фортуна не была к вам так благосклонна, уж кто-кто, а виконт-то не мучился бы ни малейшими угрызениями совести…

Водрок поднял плащ брата, накинул ему на плечи и почти силой потащил прочь.

— Единственное, о чем я попросил бы вас, — добавил кавалер, — заскочите по дороге ко мне и прикажите моим людям, чтобы они незаметно, не возбуждая излишнего любопытства, прислали сюда мою карету. Думаю, Дюпарке, будет даже лучше, если этим делом займется ваш брат. А вы, не теряя времени, готовьтесь к отъезду. Я же постараюсь скрывать печальный исход этого поединка так долго, как только смогу…

Протянув для рукопожатия руку, Дюпарке шагнул в сторону д’Ажийяра.

— Кавалер, — растроганно проговорил он, — у вас верное, благородное сердце. Благодарю вас от всей души. Надеюсь, наступит день, когда и я смогу отплатить вам за дружбу…

— Если вы и вправду хотите сделать мне приятное, друг мой, то скройтесь, и как можно скорее!

Молча они пожали друг другу руки. Когда настал черед Водрока попрощаться с кавалером, он лишь проронил:

— До встречи, кавалер…

И, не мешкая более, оба торопливой походкой покинули скорбное место.

Париж просыпался, таверны были уже открыты. Некоторое время Жак и Пьер шагали бок о бок, не проронив ни единого слова, а когда добрались до набережной, Водрок остановился и проговорил:

— Здесь я должен покинуть вас, братец, мне надо зайти домой к д’Ажийяру. А вы, что вы собираетесь теперь делать?

— Сам не знаю, — ответил Жак. — По правде говоря, не думаю, чтобы побег в подобных обстоятельствах был поступком, достойным дворянина.

— Уж не думаете ли вы, что для вас было бы куда достойней угодить за решетку?

— Я не могу не думать о д’Ажийяре, на чьи плечи лягут все неприятности, связанные с этим поединком.

— Оставьте мысли о д’Ажийяре, у него достаточно связей, при дворе, чтобы самому уладить это дело… По-моему, Жак, вам бы следовало сейчас заехать к нашему дядюшке и рассказать ему обо всем, что случилось. Ему хватит влияния, чтобы защитить вас. Думаю, стоит ему подать прошение королю, и он сможет добиться вашего прощения. А пока вам лучше не попадаться на глаза патрулям!

Дюпарке, казалось, все еще размышлял, не зная, как поступить. Потом наконец решился:

— Вы совершенно правы. Я поеду к дядюшке. В любом случае он даст мне мудрый совет.

И, крепко обнявшись, братья разошлись в разные стороны.

Постоялый двор «Латинские ворота», что располагался на улице Жунер, давал приют как пешим, так и конным: Белен д’Эснамбюк занимал здесь комнату на втором этаже. Ее удачное расположение позволяло ему время от времени бросать взор на особняк Конде. Напротив размещались конюшни принца, и доносившееся оттуда лошадиное ржание то и дело нарушало сон мореплавателя. Слов нет, Белен предпочел бы морское безмолвие, но очень уж нравилась ему огромная комната этого постоялого двора, где ему было удобно и где он мог расставить вокруг тысячи всяких вещиц, напоминающих ему о его далеких морских странствиях.

Когда Жак добрался до улицы Жунер, служанки гостиницы все еще отмывали с полу грязь, оставленную подгулявшими ночными посетителями.

Дабы заявить о своем присутствии и избежать удара проворно мелькавшей швабры, Жак нарочито постучал подметками сапог о порог двери. Тотчас же перед ним появилась пухлая женщина с туго перетянутой талией и черными от грязи руками.

— Надеюсь, дядюшка мой еще здесь?

— Мы его еще не видали. Извольте подняться наверх, сударь, должно быть, он у себя…

Жак миновал залу, прошел через внутренний дворик, где громко хрюкали свиньи, нырнул в низкую дверь и нащупал засаленный канат, с его помощью постояльцы в кромешной тьме поднимались по лестнице. С десяток узких, выщербленных от времени ступенек привели его наконец к дверям комнаты, где обитал Белен д’Эснамбюк. Он громко постучался и тут же, едва заслышав голос дядюшки, вошел внутрь.

Тот, уже одетый, в камзоле и в сапогах, сидел за огромным столом, на котором было видимо-невидимо всяких диковинных вещиц.

Жак давно знал их наперечет. Там были образцы дерева, неведомого в Европе, привезенные с Сен-Кристофа и с Мадинины, окрещенной Мартиникой, золотые самородки, буссоли, астролябии, обломки поперечных балок с первого судна д’Эснамбюка. Был там кувшинчик, наполовину заполненный какой-то пунцовой жидкостью, которая была не чем иным, как «руку», — той самой краской, какую умели делать только индейцы-караибы и которой покрывали с головы до ног свои тела. Лежали среди них и пучки разноцветных перьев, и бусы из ракушек и стекляшек, и каменные томагавки, и точеные кремни, и отравленные ядом наконечники стрел. На бумажных страницах толстой книги отпечатались желтоватые очертания диковинных листьев. И среди всего этого нагромождения вещей с пером в руке сидел Белен д’Эснамбюк, трудясь над начертанными им же самим картами и набросками кораблей и снабжая их множеством всевозможных пояснений.

Когда Жак вошел в комнату, мореплаватель был настолько поглощен работой, что даже не обернулся. Однако стоило ему услышать мрачное приветствие: «Добрый день, дядюшка», как старик тут же с приветливой улыбкой на устах вскочил с кресла. И сразу раскрыл объятья навстречу юноше, к которому питал самую нежнейшую привязанность.