Фред Стюарт - Титан Страница 2

Убийца остановился в лучшем отеле острова. Несмотря на то, что он родился в Дюссельдорфе, в семье армейского капитана, в 1925 году, теперь в его кармане лежал швейцарский паспорт, а с персоналом отеля он объяснялся по-французски. Он выдавал себя за некоего Луи Арно, текстильного дельца, приехавшего из Женевы. Цель приезда — отдых. Его комната с куполообразным потолком имела собственную террасу, выходившую на пляж, по которому тем утром ему довелось прошагать пару миль, встретив по пути лишь тунисца-рыбака и бедуина-погонщика скота. Кухня в отеле была превосходная, но с наступлением вечера он не пошел обедать, а остался у себя в номере. Прежде чем загнуть, он установил будильник на своих ручных часах на одиннадцать. Когда сигнал разбудил его, он скинул с себя все вплоть до плавок и в течение сорока минут ломал свое тело упражнениями, специально составленными для него одним австрийским гимнастом.

Приняв душ, он отыскал свой чемодан из верблюжьей кожи и достал оттуда квадратный прорезиненный сверток. В следующую минуту из этого свертка появился на свет черный водолазный костюм, который он и натянул на себя. Ласты, маску, специальные присоски и водонепроницаемую кобуру с автоматическим браунингом 22 калибра и глушителем он решил донести до пляжа в руках.

В тех случаях, когда предстояла «большая» работа, как сегодня, он не использовал редких типов оружия, которые легче выслеживала полиция. Для поражения с близкой дистанции пушка 22 калибра вполне годилась. При попадании в лоб пуля не выходит через затылок, а рикошетит внутри, быстро превращая человеческие мозги в собачьи консервы.

Убийца уже знал, что к десяти вечера в отеле становится пустынно: после обеда на Джербе нечего делать, кроме как ложиться в постель и заниматься любовью.

Он выключил у себя свет, вышел из комнаты, спустился в пустой сад во дворе и пошел в сторону пляжа. На улице стояло самое начало марта, и поэтому ночь была прохладной. Но ветра не было, и мелкие средиземноморские волны лениво набегали на песок. Облака наползали на луну, похожую на отрезанный кусок дыни. Редкие лампы ночного освещения отеля и удаленные бортовые огни яхты были скудными источниками света.

Убийца натянул ласты, приладил маску и вошел в воду. Когда стало выше колен, он оттолкнулся от дна и поплыл к «Сизпрей». До яхты было около пятидесяти ярдов.

Старик вяло ковырял вилкой салат в столовой своей яхты. Ник Флеминг никогда в жизни не убивал времени, но само время убивало его, и ему это было хорошо известно. Однако о смерти он думал без раздражения. Семьдесят пять лет жизни на этой планете — срок более чем достаточный. Напротив, он скорее ждал смерти как акта, способного удовлетворить любопытство. Крайнее любопытство. Если это будет просто забытье, как он был убежден более чем вполовину, то смерть явится квинтэссенцией всех земных удовольствий. Если же правы ортодоксальные религии и эта минута станет началом отчета за земные дела… Что ж, «разбирательство» в отношении него обещает быть интересным. Но телесная слабость в нем, живом человеке, вызывала обиду. Ему все еще приносил наслаждение секс. Правда, после перенесенного недавно легкого сердечного приступа врачи посоветовали ему «потише двигаться», а ведь соблюдение этой рекомендации отнимало значительную часть удовольствия от любовных утех. Секс — не такая уж веселая шутка, если тебе известно, что он может отправить тебя в могилу. Об этом Ник очень сожалел, потому что любил свою третью жену так же пылко, как и первую. Он всегда любил с той же страстью, с какой жил.

В одиннадцать он лег в двуспальную постель в своей хозяйской каюте. Некоторое время он пробовал читать, потом погасил свет и постарался уснуть. Ему очень недоставало сейчас присутствия жены. Его мысли обратились к прошлому, к истории их любви. Он стал вспоминать свою жизнь, которая была переполнена — в сравнении с жизнью среднего человека — минутами волнений и опасности. Именно благодаря винтовкам, патронам и танкам, выпускавшимся его компанией, он оказывался в самом центре великих событий и потрясений XX века. Именно им он был обязан своим богатством и могуществом.

Две мировые войны, корейская, теперь еще эта роковая ошибка — вьетнамская… Причем с каждой новой войной роль, которую играл в них Флеминг, все возрастала. Он был знаком со многими первыми фигурами XX столетия, находился в центре самых глобальных в историческом масштабе событий века.

Воспоминания утратили четкость. События смешались в его стареющем мозгу, словно ингредиенты в густом вареве, которое зовется Временем. Но на самом дне этой чаши одно воспоминание осталось нерастворенным в общей массе: то холодное ноябрьское утро на рубеже века, когда мать взяла его с собой в запретный викторианский особняк в Пенсильвании. В тот мрачный дом, который хранил тайну начала его жизни.

Это воспоминание никогда не потускнеет.

Последние десять ярдов до яхты убийца преодолел под водой и вынырнул на поверхность только под нависающей кормой «Сизпрей». Глянув в небо, он едва не разразился проклятиями: облака отплыли от лунного серпа в сторону, сведя на нет всю его маскировку. Убийца перестал быть невидимкой. Но по-прежнему все было спокойно, и с палубы его не было видно.

Нащупав на поясе небольшой мешочек, он вытащил из него четыре присоски, две из которых закрепил на коленях, а остальные две на руках. Прилепившись к белому корпусу яхты, он медленно и неслышно стал тянуть себя наверх. Словно муха по стеклу. Он поднимался по диагонали, чтобы обогнуть нависающую корму. Наконец его голова сровнялась с палубой и он осмотрелся вокруг.

Один из вооруженных телохранителей-греков стоял на корме и курил сигарету.

Одной рукой убийца покрепче ухватился за край палубы, прочно зафиксировал себя в этом положении, а другой рукой стал доставать пистолет. Он прицелился охраннику в левый глаз. Благодаря глушителю при выстреле раздался лишь слабый хлопок. Охранник повалился на палубу.

Рывком поднявшись на палубу, убийца снял ласты. Затем, босоногий, он устремился вперед. Еще наблюдая в бинокль с берега за передвижениями матросов и миссис Флеминг, он уяснил себе, что хозяйская каюта располагается в носовой части, на основной палубе. Открыв нужную дверь, скользнул в узкий коридор, освещенный ночными бра. Коридор вывел в салон, а затем в хозяйскую каюту. Убийца неслышно опустил вниз ручку двери.

Она оказалась не заперта. Попав в кабинет Ника, он быстро пересек его в темноте в сторону спальни. Левой рукой неслышно открыл дверь, крепко держа пистолет в правой. Комната была погружена во мрак, впрочем, лунного света, проникавшего через иллюминаторы, было достаточно для того, чтобы разглядеть лежавшего в постели человека. Старик выглядел слабым и болезненным.

Для убийцы Ник Флеминг был сейчас не более чем куском мяса.

Он подошел к кровати, остановился от нее футах в четырех и стал медленно поднимать браунинг.

Он прицелился спящему старику в голову.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ «ЭНИГМЫ»

1900–1918

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Двенадцатилетний мальчик был красив: густые черные волосы, голубые глаза, словно льдинки, тонкий острый нос, четко очерченный рот, бледная чистая кожа, порозовевшая на осеннем ветру. Он выглядел жалко в своих залатанных плисовых брючках, черном шерстяном пальтишке, рваных варежках и длинном вязаном шарфе красного цвета, обернутом вокруг шеи. Он был очень смущен, если не сказать напуган, тем что мама вела его сейчас за руку по каменной дорожке, упиравшейся в особняк Флемингов.

— Мама, зачем мы туда идем? — спросил Николас Томпсон по-русски, как и всегда в разговорах с матерью, полурусской-полуеврейкой Анной Нелидовой-Томпсон.

— Увидишь, — резко ответила она.

Пятнадцать лет назад, в 1885 году, эта женщина покинула родной Киев и эмигрировала в США. Сейчас ей было тридцать шесть. Годы замужества за Крэгом Томпсоном, уэльским шахтером, и бедняцкая жизнь притупили когда-то яркую красоту Анны. Ее темные волосы раньше времени поседели, кожа, некогда такая же нежная, как и у сына, начинала покрываться морщинами. Но даже в поношенном пальто и дешевой шляпке из соломки она оставалась женщиной, на которую оборачивались мужчины. Правда, сейчас, когда она тянула своего сына вверх по каменным ступеням крыльца особняка, в ее глазах сверкали такая решимость и такой гнев, что от нее в страхе убежал бы любой повеса.

— Мама, мне страшно!

— Тебе нечего бояться, — ответила она, остановившись перед двустворчатой дверью из стекла со свинцовой сеткой внутри. Это был порог самого большого дома во всем Флемингтоне, штат Пенсильвания. Она дернула за шнурок звонка. Тяжелые облака застилали небо, северный ветер завывал в трубах этого кирпичного особняка, являвшего собой пик викторианского уродства. В это холодное ноябрьское утро 1900 года все здесь — и высокие кирпичные стены, и огромные витражные стекла окна слева от ворот, и крыша мансарды, выложенная сварочной сталью с орнаментом, — олицетворяло в глазах мальчика малопонятное ему колоссальное могущество, власть первой семьи в городе, семьи Флемингов.