Мулк Ананд - Гаури Страница 2

Мечты Панчи были прерваны Амру, который подошел к нему вместе с другими старейшинами деревни Большой Пиплан и повесил ему на шею еще несколько цветочных гирлянд.

— Красавец жених! — сказал величественный старый крестьянин Адам Сингх, который был другом покойного отца Панчи и который, собственно, и довел до конца переговоры о свадьбе. Он похлопал Панчи по спине и с шутливой важностью закрутил свои седые усы.

— Да, но оркестр, который с ним прибыл, имеет довольно жалкий вид, — заметил Амру, дядя невесты. — Посмотрите, как великолепно одеты наши оркестранты!

Не желая терпеть подобного унижения, Панчи уже хотел было как следует ответить ему, но как раз в этот момент Моти неистово замотал головой и оскалил зубы.

— Ой, ой, кажется, наш жених приехал на лошади подрядчика Бирбала! Это замечательно! — сказал Амру, испуганно отступив.

— Надеюсь, они привезли хорошее приданое для нашей Гаури, — сказал Канши Рам, золотых дел мастер, ехидный старец из Большого Пиплана, со злым, гладко выбритым лицом и прилизанными волосами.

При этом замечании впалые щеки дяди Панчи — Молы Рама — совсем ввалились и его лицо приняло сердитое выражение.

— Не обращайте на них внимания. Эти откупщики из Большого Пиплана вечно завидуют богатырям из нашей маленькой деревни, — сказал из своего паланкина чаудхри[4] субедар[5] Ачру Рам.

И поскольку встречающие со стороны невесты ничего не возразили на это довольно обидное замечание, спор на время прекратился.

— Сыграйте что-нибудь другое, Акбар Шах! — попросил дирижера парикмахер Булаки, который был сватом на этой свадьбе. Дирижер поднял свою палочку, и оркестр заиграл «Боже, храни короля!».

Свадебная процессия торжественно продвигалась вперед, возглавляемая размеренно шагавшим Моти, который наконец-то стал повиноваться театрально восседавшему на нем Панчи.

Оглушительные звуки, издаваемые оркестром Акбара Шаха, наполнили всех радостью, заставили забыть сомнения и подозрения, исторгли у всех восторженные крики.

— Чудесно! Чудесно! Какая великолепная свадьба!

Старейшины Большого Пиплана шагали во главе шествия. Жители деревни, мужчины, женщины и дети, с любопытством выглядывали из домов и лавок небольшого полуразрушенного базара, хотя жениха почти не было видно за гирляндами цветов. Особенно радовались предстоящим торжествам ребятишки. Они вертелись под ногами у взрослых, с нетерпением ожидая, когда дядя жениха начнет бросать медные монеты, как обычно принято на свадьбах. Их возбуждение передавалось старикам, и самые морщинистые лица озарялись доброй улыбкой. Теплый весенний вечер всем принес радость, и даже самые бедные жители деревни бросали жениху яркие цветы.

Панчи чувствовал себя священным быком, которому отдают в жены юную телку Гаури.

Свадебная процессия, состоявшая из сорока человек взрослых и детей, остановилась под тенью огромной смоковницы на постоялом дворе, примыкающем к храму богини Кали[6]. Наконец-то все смогли умыться и обмыть ноги, покрытые пылью трехмильного утомительного пути. Гостям поднесли высокие медные бокалы, наполненные сладким горячим чаем с молоком, и домашнее рассыпчатое печенье. Потом молодые люди играли в карты на площадке под высоким фиговым деревом и качались на качелях, подвешенных на одной из его крепких ветвей, а старики продолжали умываться из умывальников, сделанных в виде львиных голов. Воду в них таскали ведрами из колодца на постоялом дворе.

Панчи успел умыться прежде других и уже надел свой свадебный наряд — шелковую тунику, короткую вельветовую куртку, расшитую золотом, и узкие белые штаны. Теперь он был занят сложным делом — заново перематывал свой накрахмаленный розовый тюрбан, глядясь в японское зеркало, которое одолжил ему парикмахер… Его дядя Мола Рам, сидевший неподалеку, наряжал Никку.

Стоявший рядом парикмахер сказал сладким голосом:

— Как счастлив был бы благородный отец этого юноши, если бы мог присутствовать на свадьбе сына.

— На все воля божья, — притворно вздохнул Мола Рам, для которого смерть старшего брата явилась в свое время сущим облегчением, так как у них не было раздела и отцовское наследство целиком досталось ему. — Пусть боги хранят этого мальчика! Его отец и мать оставили свое сокровище на мое попечение. И теперь, когда он вырос, я должен исполнить мой последний долг по отношению к нему — женить его. Пусть никто не упрекнет меня, что я заботился только о собственных детях и был для Панчи плохим дядей.

— Что вы, Рам-джи[7], — льстиво сказал парикмахер, — ведь вы действительно сделали все для Панчи-лала. Вы не только потратились на его свадьбу, но даже вернули ему его землю!

Панчи искоса взглянул на дядю. Конечно, Мола Рам отдал ему землю, но лишь после того, как заложил большую часть ее, с которой собирали почти весь урожай. Он заметил, что при упоминании о земле лицо дяди вытянулось.

— Видите ли, Булаки Рам, мой брат не оставил после себя ни единой драгоценности… — сказал Мола Рам. — Он и его жена отдали все в залог ростовщику. И теперь специально для свадьбы я одолжил Панчи серебро, которое берег для Никки. Скажу вам по секрету, у нас совсем немного драгоценностей для невесты…

— Ничего, что их мало, если только они золотые, — ответил Булаки.

— Боюсь, родители невесты будут немного разочарованы, если они рассчитывают получить дорогое приданое, — сказал Панчи, усердно укладывая последнюю широкую складку на своем тюрбане.

— Вот что я скажу, брат Панчи-лал… — начал было парикмахер, но Панчи прервал его.

— Для вас — Банси-лал, — сказал он, раздраженный раболепством свата.

Накручивая один конец тюрбана, он придерживал губами другой. Когда он заговорил, все сооружение рухнуло. Но не только это вывело его из себя. По его мнению, теперь, когда он собирался стать мужем достойной девушки, человеком, имеющим собственные права, уж такой-то человечишка, как парикмахер, должен называть его настоящим именем — Банси-лал, а не кличкой, данной ему еще в детстве. Его назвали Панчи-Попугаем, потому что он имел привычку повторять все, что говорят взрослые, — ему хотелось, чтобы его тоже считали большим. Теперь он чувствовал себя вполне взрослым и считал, что заслуживает большего уважения.

— Ах, Панчи, ведь Булаки Рам для тебя все равно что родной дядя, — упрекнул его Мола Рам. — Ты не должен говорить с ним в таком тоне.

Но Панчи уже был снова поглощен укладкой своего тюрбана. Он опять уставился в зеркало и вдруг понял, что этот глупый цирюльник дал ему выпуклое зеркало, искажающее его лицо. Вот обида! И как это он забыл свое зеркальце. Ну ладно, сойдет и так — он решил относиться к подобным мелочам философски.

— Вы, хавалдар-джи[8], весь ваш род всегда был покровителем моей семьи, — начал парикмахер. — И можете быть уверены в моей преданности. Конечно, для этой свадьбы я не мог сделать многого. Но, господин мой, вы не должны меня осуждать. Как я ни старался, мне не удалось уговорить тестя и тещу вашего племянника принять всех ваших гостей больше чем на одну ночь. Вы ведь знаете: сейчас для всех настали тяжелые времена, даже здесь, в Большом Пиплане. Дождей не было, урожай ожидается плохой, пахать в засуху тоже нельзя. Вы, в Малом Пиплане, почти все служили в армии и получаете пенсию, вам есть на что жить в трудные времена, а у нас все сидят без гроша. Вот и приходится отказываться от обычного гостеприимства. И раз уж вы сами сказали, что приданое у вас небогатое, вы должны понять…

— Это оскорбление! — отрезал Мола Рам.

— Но, господи, вы ведь привели с собой столько гостей. А у нас весь урожай пропадет, если не будет дождя…

— Что ты мне толкуешь об урожае! У нас в Малом Пиплане дела обстоят не лучше! Но мы люди порядочные и все же привезли приданое, хотя мне и пришлось заложить самую плодородную землю Панчи! Надо же нам было связаться с этими злыми людьми! Эта Лакшми — сварливая баба, а ее двоюродный брат, мошенник Амру, — настоящий сводник!

— Дядюшка! — взмолился жених. — Сюда идет чаудхри Ачру Рам…

— Тебе-то что! А с каким лицом я покажусь перед нашими, если нас попросят убраться после одной лишь трапезы? Ведь наши родные и друзья столько потратили на наряды… не забывай, что и деньгами немало дали…

— Не сердитесь, господин мой! — скулил парикмахер. — Это не моя вина. Но Амру упрямый человек… Они считают, что делают вам большую честь, отдавая эту девушку… Они говорят, что ваша каста ниже…

— Они многое говорят, — с горечью возразил Мола Рам. — Как я жалею, что затеял эту свадьбу, и все для того лишь, чтобы терпеть такое унижение!

— В чем дело, чем вы так взволнованы? — спросил подошедший чаудхри субедар Ачру Рам, присев возле Молы Рама.