Дороти Кумсон - Спокойной ночи, крошка Страница 2

Я мчусь за ним.

— Лео, не смей…

Но он не слушает меня. Зная, что ему нельзя этого делать, он тянется к ручке и распахивает дверь.

Коридор заливает ярким светом. Невыносимо ярким белым светом. Я закрываю рукой глаза, пытаясь защититься от этого света, но он пропитывает все вокруг и коридор начинает сиять.

С другой стороны двери, в белом свете, стоит… Нет, это не почтальон. Это какой-то высокий, болезненно худой мужчина в белом костюме, белой рубашке, белых туфлях. Даже галстук у него белый. Он тоже сияет. Только волосы у него черные, они зачесаны на пробор, одна прядь падает ему на лоб. Бледная, залитая исходящим от него светом кожа подчеркивает огромные карие глаза. Мужчина приветливо улыбается мне, словно пытаясь подбодрить. Затем он поворачивается к Лео, и его улыбка становится еще шире.

— Ты готов, парень? — спрашивает он.

Да, он говорит, но его губы не шевелятся. Он произносит эти слова в моей голове, в моем сердце. Я знаю этого человека, а он знает меня, только я почему-то не могу вспомнить, кто он.

— Да. — Лео кивает, ухмыляясь. Его губы шевелятся. — Да, я готов.

— Что происходит? — спрашиваю я.

— Ты, похоже, и правда готов, — говорит мужчина, глядя на Лео.

— Вы никуда его не заберете! — кричу я.

Мужчина поднимает голову, смотрит на меня, тепло, понимающе. И в то же время решительно.

— Ему пора, Нова. — Он так и не открывает рта.

Лео подбегает ко мне, обнимает меня, обхватывая меня своими ручками, прячет лицо у меня на животе, а потом отстраняется.

— Я буду скучать по тебе, мам. — Он улыбается. — Я буду очень-очень скучать по тебе.

Я протягиваю руки, пытаясь удержать сына, но мои руки проходят сквозь него. Лео больше нет рядом со мной. Он держит за руку того мужчину. Они такие разные, но в то же время очень похожи друг на друга. Я знаю, что Лео будет в безопасности с ним. Но я не могу отпустить его. Как я могу отпустить его?

— Куда вы его уводите? Он ведь даже не одет. Куда вы его уводите?

— Все в порядке, мам, — говорит Лео. — Я хочу уйти. Я готов. Я же уже сказал тебе, что готов. И я пойду в костюме.

Я качаю головой. Нет. Он не готов. Как мой малыш может пойти куда-то без меня? Он не готов. Я не готова.

— Я пойду с тобой, — говорю я.

Лео улыбается. Он машет мне рукой.

— Пока, мам. Пока.

— Но…

Я открываю глаза, пытаясь понять, где я, лихорадочно вспоминая, что произошло. В комнате царит полумрак, через жалюзи проникает оранжевый свет фонаря, белый свет льется сквозь квадратики матового стекла в двери. Я спала, но не ложилась в постель. Я обвожу взглядом комнату. Все кажется таким незнакомым… А потом я слышу сигналы приборов. «Пи… пи… пи…» Эти сигналы напоминают мне о том, где я.

Я смотрю на кровать. Лео все еще там. Все еще в кровати. Я выпрямляюсь на стуле, охнув от боли в спине. Шея тоже затекла, каждое движение отдается вспышками судорог. Но я не обращаю внимания на боль, я смотрю на своего малыша, пытаясь понять, не двигался ли Лео, пока я спала.

Мой сын лежит на спине, его глаза закрыты. Сейчас он остается в междумирье — не тут, но и не за гранью. Я подаюсь вперед, рассматривая его лицо.

Сон был таким ярким. Лео ходил, говорил. Мой сын ведь будет вновь ходить и говорить, правда? Правда?

Его веки опущены, губы приоткрыты, лицо расслаблено. Оно никогда не было так расслаблено, когда он спал. Я помню, помню до мельчайших деталей, как менялось выражение его лица, пока он спал, как подергивались его мышцы, пока он переживал увлекательнейшие приключения в мире снов, мире, столь же ярком, как и явь. А этот, этот… сон… совсем не похож на прежние. Мой малыш не похож на себя. Он редко сидит смирно, всегда что-то происходит, и он хочет обсудить это, хочет побегать, поиграть. Он никогда не сидит смирно.

«Все в порядке, мам. Я хочу уйти». На этот раз он взял того человека за руку. Этот сон все время повторяется, но на этот раз Лео и вправду собирался уйти.

Я смотрю на Кейта. Он обмяк на стуле, бритая голова склонилась к плечу. Кейт уснул. Он все еще в форме полицейского — наверное, пришел сюда сразу после дежурства. Я так крепко спала, что не слышала, как он вошел. Обычно я просыпаюсь, когда он приходит, и тогда он спрашивает, как прошел мой день, а потом я отправляюсь домой, чтобы хоть немного поспать на кровати, но сегодня я заснула до его появления. В памяти всплывают смутные образы: Кейт целует меня в лоб, гладит мою щеку. Я спала, но все равно почувствовала это.

Я поворачиваюсь к Лео. Интересно, осознает ли он, что происходит вокруг? Один из нас всегда сидит рядом с ним. Смотрит на него. Ждет. И ждет. И ждет.

Слышит ли Лео сигналы аппаратуры? Слышит ли он, как я здороваюсь с ним, рассказываю ему последние новости, читаю ему книги, прощаюсь? Знает ли он, что сегодня четверг? Его второй четверг здесь?

Проникают ли осколки нашей реальности в мир его сна, понимает ли он, что существует иной мир кроме того, в котором он очутился? Или он заперт в этом междумирье? Спрятан там, укрыт, заперт? Где-то далеко. Я не смогла бы вынести мысли о том, что это так. Что он застрял в междумирье и не знает, что я здесь, что я жду, когда он вернется.

«Я хочу уйти. Я готов, мам».

Я вытираю глаза, массирую щеки, пытаясь окончательно проснуться.

«Я готов уйти».

Прошло уже тринадцать дней, и я думала, что мое тело привыкнет сидеть на этом стуле часами, шея не будет затекать, не будет протестовать против подобного обращения вспышками боли всякий раз, как я пытаюсь шевельнуться. Я встаю, подхожу к постели, не глядя на капельницы и проводки, соединяющие Лео с приборами, и смотрю на моего мальчика. Моего сыночка. Из-за него я открывала глаза по утрам и выбиралась из кровати каждое утро в течение последних семи с половиной лет, даже когда мне не хотелось этого. Мой мир вращался вокруг Лео с того самого дня, как он родился, а теперь мои планеты сошли с орбит и воцарился хаос. Я нежно глажу лоб Лео кончиками пальцев, осторожно, будто пытаюсь не разбудить его. Даже сейчас я инстинктивно стараюсь не тревожить его. Хотя именно этого мы и хотим. Разбудить его.

Его темные волосы топорщатся, они постепенно отрастают. Медсестра срезала его прекрасные густые локоны и побрила ему голову восемь дней назад. Кожа цвета карамели гладкая, и только у основания черепа осталась ранка. Там они просверлили кость, чтобы прочистить три кровеносных сосуда и предотвратить кровотечение. Они сказали, что операция прошла успешно. Я смотрела на хирурга, на его зеленую шапочку, на маску, опущенную на шею, на безукоризненно чистую зеленую форму.

— Успешно? — переспросила я.

Врач кивнул. Он объяснил мне, что аневризма, о которой они беспокоились, не разорвалась и больше не представляет угрозы для жизни Лео.

— Успешно, — повторила я, слыша свой голос словно со стороны.

Кейт тогда опустил ладонь мне на руку, чтобы поддержать меня. Видимо, хирург вкладывал в это слово какое-то другое значение, чем я. Мой мальчик так и не пришел в себя, к миру по ту сторону грани он был ближе, чем к нашему, он не разговаривал, не встал на ноги, его глаза были закрыты, лицо не двигалось. Но операция прошла успешно.

— Спасибо, — сказала я, чувствуя, как большая теплая ладонь Кейта касается моих пальцев.

Хирург был не виноват в том, что не понимал значения слова «успешно». Это слово означало, что Лео вновь станет нормальным. Оно означало, что они скажут мне, когда мой мальчик проснется.

Я возвращаюсь к стулу с коричневой обивкой, забираюсь на него с ногами и смотрю на Лео.

Вот в таком мире я живу теперь. В мире, где слово «успешно» обозначает вот это. В мире, где все сны, которые я вижу, рождаются из предощущения, нет, из понимания, которое неуклонно растет во мне, пускает корни, и они все длиннее день ото дня. Из понимания того, что, возможно, Лео готов уйти. И я готова его отпустить.

— Посмотли на зывотик той тети! — сказал Лео.

Мама закрыла глаза и поцеловала его в макушку: «Ш-ш-ш…»

— Посмотли на зывотик той тети! — повторил Лео, показывая пальцем.

У тети действительно был большой животик. Круглый, как футбольный мяч, только больше, как мамина подушка.

— Тише, тише. — Мама поцеловала его пальчик.

— Мамочка! Посмотли на зывотик той тети!

Но мама не смотрела. Она нажала на кнопку, и, как обычно, послышался звонок — такой же, как на его пожарной машинке. И автобус остановился. Как обычно. Мама взяла его коляску и свою большую сумку. Она позволила ему перепрыгнуть со ступеньки на ступеньку, чтобы выбраться на тротуар. Потом мама разложила коляску и раздвинула ремешки, чтобы Лео сел. Но Лео хотелось пройтись.

— Я пойду нозками, — сказал он. — Нозками!