Лесли Пирс - Секреты Страница 22

После расстояния, показавшегося ей милями, дорога круто повернула направо и вверх на маленький городок на холме, который она так долго видела перед собой. И еще перед ней была протоптанная дорога, которая уходила влево к морю, и она подумала, что это вполне может быть дорога к Винчелси-Бич.

Несколько минут она колебалась, боясь выбрать из двух дорог неверную, а потом заметила на некотором расстоянии от себя мужчину на велосипеде, спускавшегося с холма.

Он был старый, на нем были странные бриджи в клетку и поношенная шляпа, завязанная под подбородком. Когда он подъехал ближе, Адель помахала ему, чтобы он замедлил ход.

— Вам что-то нужно, мисс? — спросил он, останавливаясь, затормозив при этом ногой, вместо того чтобы нажать на тормоза.

— Вы знаете Керлью-коттедж в Винчелси-Бич? — спросила она.

— А почему вы его ищете? — поинтересовался он, и его живые голубые глаза просверлили ее.

Адель этот вопрос показался странным.

— Потому что я хочу увидеть мистера и миссис Харрис, которые живут там, — ответила она.

— Вы не увидите мистера Харриса, он умер лет десять назад или больше, — ответил мужчина с ухмылкой. У него была очень странная манера разговора, совсем не похожая на то, как люди разговаривали в Лондоне.

— А миссис Харрис? — спросила она.

— Она еще там живет. Но она не любит гостей.

Адель упала духом.

— Но я проделала такой путь от Лондона, — сказала она.

Он разразился странным кудахтаньем, и Адель даже не поняла, был ли это смех.

— Тогда вам лучше сразу вернуться назад, — посоветовал он. — Здешние дети думают, что она ведьма.

Адель еще больше упала духом и покачнулась на ногах от крайней усталости и разочарования.

— Просто скажите мне, куда идти, — сказала она голосом, который был чуть громче шепота. — Я не могу вернуться, пока не увижу ее.

— Вверх по той дороге, — сказал он, перекинул ногу через раму велосипеда и поехал дальше.

Адель вдруг пришла в совершеннейший ужас. Местность была бесплодной, на мили вокруг лишь низкорослая трава и овцы. Рай был далеко на горизонте, даже другая деревня на холме, казалось, была не менее чем в полумиле отсюда. Дул резкий ветер, он продувал через платье, спутывал волосы и жег глаза. Она знала, что впереди море, и все же не видела его еще, как не видела и зловеще кричавших птиц.

Здесь не было той нежной деревенской красоты, которую она заметила сегодня раньше. Даже овцы, которые паслись здесь, выглядели странно — они были худыми и маленькими, с черными мордами. Это был суровый пейзаж, плоская, как блин, местность, и ей она показалась сухой, как пустыня. Любой, кто выбрал это место для жилья, должен был быть таким же; и с упавшим сердцем она поняла, что не встретит здесь бабушку из книг со сказками, которая примет ее с распростертыми объятиями.

Но она уже не могла вернуться назад, поэтому, спотыкаясь, прошла мимо двух полуразвалившихся коттеджей, которые были ненамного лучше хибар. Потом она увидела Керлью-коттедж.

Он был одноэтажным, покрытым черным просмоленным гонтом, как домики, которые она заметила внизу на набережной в Рае. Окна были маленькими, у двери было решетчатое крыльцо, а земля вокруг была усыпана камешками. И хотя домик был довольно аккуратным, из трубы шел дым, — а это означало, что кто-то был дома, — он совсем не выглядел приветливым.

Ей стало понятно, почему дети думали, что здесь живет ведьма. Коттедж имел вызывающий вид: он словно бросал вызов ветру, чтобы тот разнес его, или наводнению, чтобы оно смело его. Явно ни один нормальный человек не захочет жить в таком унылом, отдаленном месте. Воспоминания о сошедшей с ума матери, привязанной к стулу, были еще очень свежи в ее памяти, и ей казалось вероятным, что в любой момент эта дверь откроется и на пороге появится безобразная карга.

Ни забора, ни ворот не было, и дорога к двери была сложена просто из старых кусков дерева. Какое-то время она стояла и думала, достаточно ли у нее храбрости, чтобы пройти по ним.

Но у нее не оставалось выбора. Поэтому, собравшись с духом, она подошла к двери и постучала.

— Кто там?

Резкий и раздраженный голос за дверью заставил Адель отступить на шаг.

— Я ваша внучка, — крикнула она в ответ.

Адель ожидала, что дверь со скрежетом откроется, в нее просунется длинный острый нос и тощая как у скелета рука высунется и схватит ее. Но ничего похожего не произошло.

Дверь широко открылась, и на пороге показалась женщина, странно одетая в серые мужские брюки, растянутую блузу и тяжелые ботинки. Ее лицо напомнило Адель конский каштан, который слишком долго держали в теплом месте, из-за чего он обветрился, став темно-коричневого цвета, и покрылся морщинами, Ее седые с голубоватым отливом волосы были гладко зачесаны назад, но глаза были ясные, красивого голубого цвета, точно как у матери Адель.

— Как ты сказала, кто ты такая? — спросила она, и ее тонкие бледные губы вытянулись в настороженную прямую линию.

— Я Адель Талбот, ваша внучка, — повторила она. — Роуз, моя мама, больна, и я пришла, чтобы найти вас.

Адель показалось, что она стояла там вечно перед этой женщиной, которая уставилась на нее так, будто у нее было три головы. Но она уже не могла сконцентрировать взгляд, в ушах зашумело, и вдруг все вокруг нее закружилось.

Адель пришла в себя после того, как ей в лицо брызнули водой, открыла глаза и обнаружила, что лежит на спине, а женщина наклонилась над ней и держит в руках чашку.

— Пей! — велела она.

Адель подняла голову и слабо потянулась рукой к чашке, но рука слишком дрожала, чтобы взять чашку, и женщине пришлось поднести ее к губам девочки.

— Ты потеряла сознание, — сказала она резко. — Так как ты говоришь, кто ты такая?

Адель повторила свое имя.

— Мою маму зовут Роуз, — добавила она. — Роуз Талбот сейчас, но она была Роуз Харрис.

У женщины дрожали губы, но было ли это от эмоций или просто от старости, Адель не могла понять.

— После того как ее забрали в больницу, я нашла письмо в ее вещах, на котором был этот адрес. Вы моя бабушка?

— Сколько тебе лет? — спросила женщина, придвигая свое орехово-коричневое лицо ближе к лицу Адель.

— Двенадцать, — сказала Адель. — Мне будет тринадцать в июле.

Женщина положила себе руку на лоб, вонзив ногти в кожу, жестом, который Адель сотни раз видела у мамы. Иногда это означало: «Я не могу сейчас с этим справиться», а иногда: «Убирайся с глаз моих сама знаешь куда». Это не было хорошим знаком, но Адель понимала, что в ее положении отступать нельзя.

— Они поместили меня в приют, — выпалила она. — Но там случились плохие вещи, поэтому я убежала. Я не знаю, куда мне идти, мне просто некуда идти.

Женщина все еще не сводила глаз с Адель, и ее густые брови сошлись вместе, будто от удивления.

— Какие плохие вещи? И где твой отец?

Ее тон был холодным и подозрительным, и вдруг Адель не выдержала напряжения, которого ей стоило притворяться и вести себя как взрослая, и начала плакать.

— Я не нужна ему, он сказал, что я не его ребенок, — сказала она сквозь всхлипывания. — А мистер Мэйкпис пытался делать со мной грязные вещи.

— Ради всего святого, перестань реветь, — сказала резко женщина. — Я не могу этого выносить. Вставай и заходи в дом.

Адель лишь на мгновение секунды увидела Керлью-коттедж, прежде чем снова потеряла сознание. Она будто зашла в магазин со всяким хламом на вокзале в Кингз-кросс — затхлый запах старых книг и мебели, мрачная комната, напиханная вещами-сувенирами из прошлого.

Хонор Харрис уставилась на лежащую на полу девочку и пришла в такой ужас, что не знала, как поступить. Ее сердце опасно билось, и давно похороненные чувства угрожали подняться в ней и выплеснуться наружу. Она на мгновение взглянула на дверь, думал, не побежать ли за помощью, но обращаться за помощью было не в ее характере, поэтому она встряхнулась, подняла девочку и положила ее на кушетку.

Это простое движение, когда она подняла девочку, вернуло к Хонор ее природный инстинкт защитить любое раненое животное. Кожа девочки была сильно опалена солнцем, она была грязной, волосы спутаны, и когда Хонор сняла с нее носки и туфли, то невольно охнула. Ноги выглядели как куски сырого кровоточащего мяса, и было ясно, что она прошла очень долгий путь, чтобы добраться сюда.

И все же после беглого осмотра Хонор поняла, что обморок был вызван скорее не болезнью, а истощением и голодом. В какой-то мере она почувствовала облегчение, потому что не могла позволить себе пригласить врача, да и не хотела этого.

Чайник уже стоял на плите, и вода была достаточно горячей, чтобы помыться, поэтому она взяла таз, фланелевую тряпку и полотенце. Стянув с девочки грязное платье и оставив ее в майке и трусах, она приступила к мытью.