Барбара Делински - Наслаждение и боль Страница 23

— Я знаю.

— Только испеки ирландский бисквит, идет?

— Угу… пропитанный ирландским виски, как любит ваша бабушка. — Никто не делает ирландский бисквит без ирландского виски — Аманда усвоила это с первого же дня, как ее ввели в клан О’Лири. И никто не станет его есть — во всяком случае, из членов семейства О’Лири уж точно — без того, чтобы не выпить за Ирландию и ирландцев.

— Мама будет в восторге! — прощебетала Кэтрин. — Это она дала тебе рецепт?

— Нет, Мэри-Энн.

— A-а, тогда ладно. Мэри-Энн готовит его, как надо. Кстати, ты помнишь, что взбитые сливки ни в коем случае нельзя класть? Нужно непременно сделать настоящий крем. Готовый, из банки, не годится. Он обязательно должен быть свежим. Если честно, я как-то раз решила сэкономить время и взять готовый, так вот, можешь поверить мне на слово, разница чувствуется моментально. Я готовила этот бисквит раз сто, не меньше, так что будут вопросы — звони, хорошо? Значит, до воскресенья, идет?

— Приду обязательно.

Аманда швырнула трубку, от души желая, чтобы день рождения ее свекрови был в любой другой день, только не в это воскресенье. Нет, дело было вовсе не в том, что она имела что-то против семьи Грэхема. Если честно, она обожала всех его сестер, братьев, их жен, мужей и особенно многочисленных племянников. Проблема была в Дороти. И манера Кэтрин указывать, что и как, — а ее хлебом не корми, дай покомандовать, — не имели к этому никакого отношения, тем более что Кэтрин всегда решала, кто что будет готовить. Дело было совсем в другом — Аманда очень сомневалась, что Дороти придет в восторг, узнав, что именно ей, жене Грэхема, поручено готовить семейный ирландский бисквит О’Лири.

Штука в том, что Дороти так и не приняла Аманду. Той всегда казалось, что Дороти подспудно именно ее винила в том, что первый брак Грэхема оказался неудачным. Что было довольно странно — учитывая, что Грэхем с женой развелись за несколько лет до того, как на его пути появилась Аманда. Даже долгий и утомительный процесс аннулирования церковного брака и тот был завершен задолго до их свадьбы в Гринвиче.

Правда, будь Аманда католичкой, Дороти, возможно, отнеслась бы к ней совсем по-другому. Принимая в расчет данное обстоятельство, помочь тут могло только рождение ребенка. Но это было легче сказать, чем сделать.

На нее вдруг разом навалилась свинцовая усталость. С трудом волоча ноги, Аманда миновала прихожую, где не горела ни одна лампа, прошла в гостиную и без сил рухнула на ближайший диван. Он был на редкость мягким и удобным, совсем не похожим на те простые и строгие кушетки, которые так любила ее мать. Может быть, поэтому, когда они с Грэхемом ездили по магазинам в поисках мебели для своего нового дома, Аманда, увидев этот, влюбилась в него с первого взгляда. Грэхему диван тоже понравился, но его любовь носила чисто физический характер — до этого он придирчиво пересмотрел множество диванов, предварительно попрыгав на каждом, чтобы решить, какой удобнее, но по поводу этого они с Амандой сошлись сразу же.

Вот и сейчас Аманда удобно откинулась на спинку, как всегда делал Грэхем, позволив дивану принять ее в свои мягкие объятия. Свет она не стала включать — царившая в гостиной темнота так успокаивающе обволакивала ее измученную душу, как диван — усталое тело. Душевно Аманда устала ничуть не меньше, чем физически. Сейчас ей очень нужен был Грэхем. И совсем не нужно то, что обычно влекло за собой его появление.

Услышав, как на кухне открылась дверь, Аманда решила, что, в сущности, все еще не так уж и плохо — в конце концов, муж не настолько равнодушен к ней, раз, заметив, что она вернулась, решил спуститься вниз.

— Мэнди? — услышала она его голос.

— Я тут, в гостиной, — откликнулась Аманда.

До нее донеслись его шаги — сначала глухие, из кухни, где пол был выложен плиткой, затем погромче, когда он шел через прихожую, там пол был деревянным. Шаги Грэхема замерли под аркой, заменявшей дверь в гостиную. Аманда знала, если оглянется, то даже в темноте сможет разглядеть мужа, занимавшего весь проход. Сколько раз она вот так же смотрела на него, сидя на этом же самом диване. Она еще помнила, как голодный огонек вспыхивал в его глазах, что значило, что Грэхем сгорает от страсти и готов овладеть ею тут же, прямо на восточном ковре гостиной. Впрочем, любовью они занимались везде — в каждой комнате. И не так уж давно это было, с грустью подумала она. А вот в последнее время — только в спальне, причем строго по графику — укладываясь в постель каждые сорок восемь часов, и именно в те строго определенные дни, когда созревала яйцеклетка и зачатие было наиболее вероятным.

Теперь она не обернулась, даже не шелохнулась, когда он вошел.

— С тобой все в порядке? — встревоженно спросил он, и в голосе его была такая нежность, такая забота о ней, что глаза Аманды тут же наполнились слезами.

— Да…

— Чаю хочешь?

— Нет. Спасибо. — Не поднимая головы, она протянула мужу руку. Сейчас ей не хотелось ни спорить, ни ссориться с Грэхемом. Она любила его.

Казалось, этот жест примирения обрадовал его. Бросившись к ней, он торопливо прижал ее руку к губам, потом молча опустился возле нее на диван, не выпуская ее руки. Губы Грэхема, которые он не отрывал от ее пальцев, были теплыми.

— Ты работал? — спросила она, свернувшись клубочком возле него и чувствуя, как его тепло окутывает ее, точно пуховое одеяло.

Прижав руку жены к груди, Грэхем сполз пониже и удобно вытянул вперед длинные ноги.

— Пытался. Только ничего не вышло. Поэтому я плюнул на это и пошел пройтись. Только-только вернулся и сразу же заметил твою машину.

— Странно… А я тебя не видела. — Должно быть, она обогнала его, когда сворачивала за угол, решила Аманда.

— Я бродил в лесу. Прошел чуть ли не до самого кладбища. К сожалению, не встретил ни одного привидения. Даже самого захудалого.

Они часто шутили по поводу этого самого леса, который начинался сразу же за задним двором Танненволдов и простирался на несколько акров до самого пустыря, никому не принадлежавшей заброшенной земли. Этот лес сплошь зарос болиголовом, и с годами он превратился в непроходимую чащу, где среди елей, дубов, кленов, берез уже шагу ступить было нельзя, а под ногами не видно было земли — так здесь разрослись папоротники и лишайники всех мыслимых и немыслимых размеров и форм. Тут отовсюду веяло древностью, сразу за лесом начиналось всеми забытое кладбище с надгробиями, настолько старыми, что порой невозможно было разобрать полустертые надписи на позеленевших от времени каменных плитах. Это дало повод Аманде с Грэхемом изощряться в придумывании самых невероятных историй о призраках и привидениях, причем они не гнушались и преувеличений, пугая друг друга тем, что духи умерших, подслушав весь тот бред, который они несли, наверняка обидятся и, чего доброго, примутся являться к ним по ночам.

Когда-то в здешнем лесу стояли и дома, и какой-нибудь праздный гуляка, не подозревающий об этом, рисковал провалиться в каменный мешок, служивший некогда погребом. Но это было еще не самое страшное. Гораздо хуже было другое — что какой-нибудь мальчишка-сорвиголова в поисках приключений мог решиться вскарабкаться на единственное строение, еще возвышавшееся посреди опушки леса, — на башню, сложенную из тех же самых грубо обтесанных каменных плит, из которых были сложены низкие стены, пересекавшие лес во всех направлениях. Башня шириной не менее двадцати футов уходила конусом вверх, суживаясь до пяти. Винтовая лестница, некогда бывшая внутри, давно исчезла, оставив после себя кое-где полуразрушенные ниши в стене, ставшие вместилищем для опавших листьев и всякой живности, что, однако, нисколько не отпугивало любителей опасных восхождений. Из внешних стен башни, изрядно покосившейся от времени, торчали скобы, за которые можно было цепляться руками.

За годы эта башня так обросла бесчисленным количеством страшных историй и легенд о мертвых животных, найденных внутри (и не только животных!), что вполне могла бы конкурировать с кладбищем с его бесчисленными байками о привидениях. Правда, ни одна из этих легенд не имела под собой никаких оснований. Кем могла быть построена эта башня — индейцами или первыми переселенцами, одному Богу известно. Никто этого не знал, как не знал и того, забредает ли туда кто-нибудь. Точно известно было только, что даже те, кому удалось взобраться наверх, самостоятельно спуститься не могли. Такое случалось постоянно, и, кстати, не только с детьми. Спасатели, приезжавшие сюда с лестницами, чтобы вернуть на землю незадачливых смельчаков, достаточно часто обнаруживали там взрослых. Но, что гораздо хуже, с каждым таким восхождением, с каждой спасательной операцией камни стены, и без того ветхие, шатались все сильнее. Во время недавнего землетрясения, хотя и не слишком сильного, из стены вывалилось несколько крупных камней. Казалось бы, это должно было стать кое для кого грозным предостережением, но куда там! И хотя власти города давно уже подумывали о том, чтобы снести проклятую башню, стоило только в очередной раз затронуть этот вопрос, как поднимался такой шум, что у них опускались руки. Общее мнение было таково: если уж в здешних местах и водятся привидения, то там им самое место.