Паркинсон Кийз - Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1 Страница 27

А вот Кэри к своему отчиму относилась совершенно иначе, нежели к брату. В известном смысле она была ему даже большим другом и компаньоном, нежели Люси, ибо малышка просто ходила за ним по пятам, пока мать тщательно приглядывала за прислугой и вообще занималась огромным домом; когда же Кэри стала постарше, она начала ездить с Клайдом верхом повсюду, куда бы он ни направлялся — объезжать плантацию или просто прокатиться по берегу реки. Люси больше не ездила верхом. Она с самого начала отказалась от этого: несмотря на мнение врача, что вряд ли еще сможет иметь ребенка, она все же надеялась подарить Клайду его собственного сына. Однако ее надежды оказывались тщетными… Она еще долгое время цеплялась за них, и вновь повторяющиеся разочарования были единственной тучей, омрачавшей ее счастье, а она не могла и не хотела терпеть над собой ее постоянную тень. Врач рекомендовал ей совершенно отказаться от поездок верхом: в основном, ее здоровье было в порядке, таким оно и останется, если она не будет утомляться. Но, управляя даже не норовистой, а послушной лошадью, она очень легко может устать, поскольку поездки верхом слишком тяжелы для ее ограниченных сил.

Поэтому с Клайдом повсюду ездила Кэри. Он рассказывал ей о местных событиях, об управлении Синди Лу; он знакомил ее с землей, с ее традициями, когда они объезжали урожаи вдоль полос, разделяющих поля. Клайд брал с собой Кэри на пробные дамбы, которые возводились, чтобы защитить поля от весеннего половодья. Было очевидно, что он безумно любит девочку. В самом деле, ему никогда не надоедало прогуливаться вместе с ней по округе, разглядывая то и дело меняющуюся панораму ландшафта, открывая ребенку секреты местности, указывая на ее великолепия. И действительно, вдвоем они всегда обнаруживали что-нибудь удивительное, что-нибудь необычное, чтобы потом вместе же обсудить увиденное…

Разумеется, осенью их внимание часто привлекал сахарный тростник, на который они смотрели, чуть ли не затаив дыхание, временами издавая восторженные возгласы при виде рядов высоченных стеблей, падающих на землю под ударами сверкающих ножей. Позже, в середине декабря, когда приближалось время помола, их внимание переключалась на черный табак. Для Кэри черный табак являл собой самое интересное, во всяком случае, был намного более захватывающим зрелищем, нежели сахарный тростник, и девочка наблюдала за черным табаком с самого посева до его уборки.

Девочку интересовало все. Она выискивала любые предлоги для того, чтобы зайти на склад, причем по нескольку раз на дню — понаблюдать, как пакуется табак после обработки прессом. То и дело слышалось: «Ну, пожалуйста, папочка! Ну, можно мне посмотреть?!» Правда, иногда Клайд отказывал ей, но все же чаще Кэри добивалась своего. Ведь он души в девочке не чаял и не мог отказать ей ни в чем.

Источником бесконечной радости для маленькой Кэри были также дикие животные, водившиеся в окрестностях. Клайд не мог сам как следует ознакомить Кэри со всеми этими птичками и зверушками, поскольку родился и вырос не в сельской местности, однако он прилагал всяческие усилия, чтобы узнать о них от Люси, соседей и негров, и потом с гордым видом передавал новообретенные познания Кэри. Он делал это, как только узнавал что-либо новое.

Но больше, чем звери и птицы, изумляли Кэри человеческие существа, обитающие здесь. Например, Моппи, сморщенная негритянка, всегда носившая бесформенное одеяние из ситца и три шляпы, насаженные друг на друга. Всякий раз, когда Моппи встречала Клайда с Кэри на берегу, она срывала с головы сразу две шляпы, переворачивала их и протягивала одну Клайду, а вторую Кэри, при этом произнося только: «Подайте!» — каким-то льстивым, вкрадчивым голосом. Клайд всегда бросал в протянутую ему шляпу серебряный доллар, а другой доллар протягивал Кэри, чтобы та могла подать его Моппи. И тогда костлявая негритянка бормотала благословения, которые должны быть ниспосланы на их головы, и приговаривала, что все ее заклинания — истинная правда и непременно сбудутся.

Кроме Моппи с ее тремя шляпами была еще некая Милли Сью, настолько же толстая, насколько Моппи — худая. Милли никогда ничего не клянчила и всегда держала в огромной черной руке маленький белый цветочек. Милли Сью была замечательна тем, что могла обойти многочисленные пчелиные улья и ни разу не быть ужаленной. К пчелам она обращалась не иначе, как «мои маленькие родственнички». Иногда Клайд с Кэри заходили в хижину к Милли, чтобы узнать, будет ли она собирать у своих пчелок мед пальмы сабаль, и если получали утвердительный ответ, то просили Беллу испечь кукурузные оладьи на завтрак. Ведь ничто в мире не может сравниться с кукурузными оладьями, политыми медом.

Еще они часто встречали на берегу торговку лекарственными травами тетушку Вики, которая собирала листья сассафраса[31], а потом толкла их у себя в хижине, предварительно высушив в тени. Еще она искала на болотах всякие травы, а из них варила лекарственные отвары, весьма высоко ценящиеся в округе. Кэри была очень здоровой девочкой, но в редчайших случаях ее недомогания тетушка Вики немедленно приходила в Синди Лу с каким-нибудь из своих отваров, и Люси, не колеблясь, поила им дочку. Эти отвары не приносили ей ничего, кроме пользы, и всегда помогали.

Люси совершенно не старалась оберегать Кэри от шумной и суматошной жизни, происходящей вокруг, и Клайда это радовало. Девочка непринужденно чувствовала себя среди женщин, набивающих матрасы черным мхом, готовящих еду или гладящих тяжелыми утюгами одежду. Еще свободнее ощущала себя Кэри среди их детишек. Она любила играть с негритятами, резвящимися прямо на земле пыльных дворов, и они отвечали ей такой же любовью. А появление на свет каждого нового розово-коричневого ребенка приводило Кэри в неистовый восторг, хотя ее неизменно озадачивало, что их матери бывали подчас не очень-то довольны этим прибавлением, не говоря уже о случае, когда Ма Лу, четырнадцатилетняя дочка Джинни Лу, делавшая восхитительных сахарных лошадок для всех ребятишек округи, внезапно явилась домой с малышом. Тогда Джинни Лу долго ворчала, как это плохо, что Ма Лу нашла в кустах мальчика, но что поделаешь, в наше время все девушки — грешницы.

— Моппи, наверное, тоже пожелала счастья Ма Лу, — с завистью сказала Кэри Клайду. — Но уж точно — она пожелала ей счастья большего, чем мне. Мне ведь так сильно хочется братика! И я ищу, ищу его в кустах и никак не найду там никакого ребеночка. Ничего, в следующий раз, когда я встречу Моппи…

В отличие от Клайда, Кэри любила землю, ее урожаи и все, ее населяющее, намного больше, чем реку. Клайд мог бы, конечно, научить девочку любить и реку, если бы чаще и подробнее рассказывал о ней или однажды взял бы Кэри с собой в одну из поездок на пароходе, чтобы показать все красоты и чудеса реки. Но он все еще помнил ту, довольно безобидную историю во время своего свадебного путешествия, которая, однако, могла иметь нехорошие последствия. Поэтому не хотел рисковать, чтобы не состоялись какие-нибудь неожиданные встречи или открытия и, не дай Бог, у Кэри не появились какие-либо подозрения. Даже по прошествии стольких лет Люси никогда ни о чем не вспоминала, однако он прекрасно понимал, что она о чем-то догадывается. И он был благодарен Господу, что Кэри полностью доверяет ему и с ней уж ему никогда не выпадет подобного испытания. Когда отмечался первый рейс Люси Бачелор, Кэри не исполнилось еще и трех лет. Она была слишком мала, чтобы принимать участие в торжествах по поводу спуска Люси. Но ее взяли на борт полтора года спустя, когда на воду спустили Кэри Пейдж. Шлюпки были разрисованы огромными павлинами, на ветру гордо трепетали флаги, а приход Кэри был возвещен выстрелом из пушки. Такова была ее первая остановка в Синди Лу. Все было весьма зрелищно, почти театрально. Кэри тогда даже сделала малюсенький глоточек шампанского из чаши, из которой потом пил капитан, а затем и все присутствовавшие на празднике. Однако спустя несколько лет Кэри призналась, что все происходившее тогда было для нее лишь страшным смешением шумов, радостных восклицаний и колокольного звона. Это единственное, что ей запомнилось из праздника. Когда же пароход подошел к берегу под восторженные вопли веселых пассажиров и команды, Кэри, до смерти уставшую, водили по пароходу из одного конца в другой. Но ничего, кроме этой страшной усталости, она не запомнила. Потом, когда спустя два года на воду спустили Софи Пейтон, в центре всеобщего внимания оказалась не Кэри, а ее бабушка. Большинство гостей казались Кэри глубокими стариками, и она удивлялась их безудержному веселью, хотя смутно догадывалась, что, наверное, так оно и должно быть…

Втайне Клайд одобрял такую реакцию дочери, поэтому впоследствии прекратились веселые высадки на берег и помпезные спуски на воду, ибо его интерес переключился с плавучих дворцов на буксирные суда и баржи, а они не нуждались в рекламе. Когда менялись какие-либо условия, Клайд всегда поступал только так, чтобы было выгодно лично ему, и, хотя он уже построил и запустил три превосходнейших парохода, ставших самыми прославленными на Миссисипи, и делал на них огромные деньги, несмотря на расширение сети железных дорог и мрачные предсказания его потенциальных противников, он всегда был готов переключить свое внимание на какую-нибудь иную форму транспортировки по реке. В результате он основал внутригосударственную судоходную компанию, назвав ее «C&L», вкладывая деньги в новую флотилию пароходов, ходивших под флагом его дома; кроме того, он открыл весьма солидный офис в Новом Орлеане, близ набережной Бьенвилль-стрит, где находился целый штат сотрудников: начальник порта, стюард, бухгалтер и целый сонм канцелярских работников. Выгода от этого предприятия, как и от всех предыдущих, сказалась немедленно и была весьма впечатляющей. И когда начали прибывать огромные партии товаров и продуктов — таких, как зерно из Миссурийского речного бассейна, железо и уголь из Питтсбурга, хлопок с Юга, — он по-прежнему сбивал цену железнодорожникам, получая огромную процентную прибыль.