Ларри Макмертри - Вечерняя звезда Страница 28

— А сейчас-то что с тобой происходит? — спросил Тедди. — Ты вошла в дом уже раздраженной. Теперь ты нашлепала нашего ребенка.

— Я устала от твоего внимания к таким вещам, Тедди, — прервала его Джейн. — Займись своими делами.

— Да, но Шишарик — это тоже часть моих дел, — отметил Тедди.

— Знаешь, меня в детстве шлепали, но я в убийцу не превратилась, — упорствовала Джейн. — Сколько еще учебников по грамматике санскрита ты позволишь ему испортить, прежде чем он перестанет? Ты и сам прекрасно знаешь, что он делает это только потому, что не хочет, чтобы мы учились. Ему нужно все наше внимание, а получить его он не может. Если я хочу изучать санскрит, мой ребенок мне не помешает. Мне не нужен ребенок, который, как у других, командует своими родителями.

— И все равно я не считаю, что правы те родители, которые шлепают своих детей, — стоял на своем Тедди. Ему стало немного грустно. Он не собирался доказывать свою правоту в этом споре, и причиной этого была давно известная ему истина: возможно, Джейн не умела убедить кого-то так, как он, но у нее было гораздо больше эмоциональной энергии, с помощью которой она в нужный момент могла отстоять все, что угодно. Он слышал, как Шишарик возится в шкафу, стукаясь башмачком о дверцу. Ему, в сущности, было не больно. Он даже не испугался, и два шлепка по попке, которые Джейн дала ему, возможно, даже и никак не отразились на его самочувствии. Они совершенно не шли ни в какое сравнение с теми жалящими шлепками, которые отец Тедди отвешивал ему самому в пять или шесть лет. Отец отвешивал их с такой злобой, словно Тедди был в ответе за все зло, творившееся в мире: за смерть матери, за войну во Вьетнаме, за все что угодно. Что-что, а отец бил его гораздо сильнее. Он вспоминал эти шлепанья как неясный, но зловещий поворот в своей жизни, хотя, разговаривая потом со многими неудачниками, он никак не мог определить, когда же произошел этот поворот, после которого вся его жизнь переменилась. Она пошла туда, где его ожидало что-то страшное. Страх остался в нем с тех самых пор.

— Просто я не хочу, чтобы он боялся нас, — пытался объяснить Тедди, видя, что Джейн все еще смотрит на него сердито. — И кроме того, поймал его на месте преступления я, а не ты.

— Конечно, вот тебе и следовало нашлепать его не сходя с места. Но ты же этого не сделал! Грязную работу ты оставил мне.

— Ты полагаешь, он понимает, что ты отшлепала его за книгу? — спросил Тедди.

— Слушай, я не хочу больше говорить об этом. Я бы хотела, чтобы Шишарик знал, что к нему отнеслись по справедливости, вот и все.

Как раз в этот момент позвонили в дверь. Шишарик выбрался из шкафа и побежал к двери. Он любил встречать гостей. Глядя сквозь занавеску из бамбуковых палок, которая висела на двери, на пороге он увидел Большую Бабулю и Рози.

— Черт, — воскликнул Тедди. — Я совсем забыл, что бабуля сказала, что они с Рози, наверное, заедут к нам.

Джейн подошла к двери и впустила обеих женщин в дом. Аврора подхватила Шишарика на руки и расцеловала много раз, потом передала его Рози. Та проделала с ним то же самое. Аврора заметила на прекрасном личике малыша следы слез.

— Это он смеялся так, что у него потекли слезы, или наоборот? — спросила Аврора.

— Это я нашлепала его, — призналась Джейн. — Тедди меня не одобряет. Вы обе, похоже, имеете жизненный опыт. Что вы думаете по этому поводу?

— А что за преступление он совершил? — поинтересовалась Аврора. Она обмахивалась веером — кондиционер в ее старенькой машине выбрал совершенно неподходящий момент для того, чтобы перестать работать. Она обратила внимание, что Тедди выглядел так, словно защищался от кого-то. У нее было врожденное стремление становиться на сторону своей родни, когда только это было возможно, а Тедди был ее родней, хотя здравый смысл был не самой сильной его стороной. Достаточно часто, когда речь шла о делах домашних, она оказывалась на стороне Джейн.

— Он второй раз за месяц утопил наш учебник санскритской грамматики, — отрапортовала Джейн. — Он терпеть не может, когда мы занимаемся.

Шишарик, заметив, что мама больше не дышала, словно зверь, потянулся к ней. Джейн взяла его на руки.

У Тедди полегчало на душе. Но он не мог отделаться от ощущения, что его одурачили.

— Что же, я и сама была ревнивым ребенком, — вспомнила Аврора. — Мне не нравилось, когда моя мамочка занималась музыкой — она играла на фортепиано, и играла прекрасно. И все же, мне казалось, что я гораздо прекрасней. Я, помню, втыкала карандаши между клавишами. Поэтому, я думаю, Джонатан демонстрирует свою ревность честно. Все дело в генах.

— Черт побери, да если бы я не шлепала своих детей, они попали бы в тюрьму еще до детского садика, — сказала Рози. — Я их шлепала, шлепала и шлепала. Но я сомневаюсь, чтобы я стала шлепать вот этого малыша. Он такой милый.

Аврора смотрела, как между Джонатаном и его высокой, красивой мамой происходил процесс примирения. Она держала его на руках, стоя посреди маленькой квартирки, которая ей всегда казалась чересчур аккуратно прибранной. Ей хотелось посмотреть, было ли в их спальне все так же аккуратно, или же причиной того, что дверь туда всегда была плотно прикрыта, был полный беспорядок в ней? Ей даже хотелось бы, чтобы там был полный беспорядок, так же как и в ее собственной спальне. Она никогда не чувствовала себя в своей тарелке, когда бывала в квартире Тедди и Джейн. Элемент порядка в этом жилище всегда выводил ее из себя.

В квартире все было очень просто: старая кушетка, которую она отдала им, столик, который они купили на распродаже, и неплохой, но все же потертый ковер, который они привезли из поездки в Афганистан, и полки, полные книг. Она никогда не могла понять, почему эта квартира выводила ее из себя. Может быть, потому, что все здесь призывало к сдержанности, а сдержанность была как раз тем качеством, к которому Аврору никогда не тянуло, хотя воспитывали ее неподалеку от Йойла, славившегося обилием сдержанности.

— Как насчет холодного чая со льдом? — спросила Джейн. — Вы обе выглядите слегка перегревшимися.

— Принимаем предложение, по крайней мере, я согласна, — сказала Аврора. — Моя машина опять подвела меня. Правда, Рози предупредила меня об этом.

— Я все еще пытаюсь уговорить ее купить пикап «датсун», но пока мне это не удается, — пожаловалась Рози.

Аврору беспокоило то, что Тедди дрожал мелкой дрожью. Он старался выглядеть спокойным, но, присмотревшись попристальней, можно было заметить, что руки у него слегка тряслись. Аврора заметила это, когда Джейн принесла охлажденный чай, и Тедди протянул руку за своей чашкой.

Шишарик, который проявлял больше интереса к Большой Бабуле, нежели к Рози, подошел к ней и показал свой кубик с четырьмя греческими буквами. С Рози он не стал бы церемониться — он не сомневался, что та точно его похвалила бы. А вот с Бабулей было сложнее. Он преподнес ей кубик с долей почтительности — ведь если ей не было интересно, ей не нужно было брать кубик в руки.

— Вам бы пора заговорить, молодой человек, — пожурила его Аврора, принимая кубик и притворяясь, что пристально рассматривает его. — Приносить мне кубик с греческими буквами было бы хорошо для годовалого малыша, но вы уже не годовалый малыш. Мне, честное слово, кажется, что вам пора с большей ответственностью подойти к необходимости словесного общения.

Шишарик взглянул на маму, как бы обращаясь к ней за советом. Бабуля была такая забавная и могла выдувать изумительные пузыри из волшебной шкатулки, которая находилась у нее в ванной, но бывали минуты, когда он просто ее не понимал. Она всегда разговаривала с ним так, словно он тоже был Большой, хотя его папа долго этого не поддерживал. Папа беседовал с Шишариком с такими интонациями, с какими все Большие обычно разговаривают с маленькими. И эти интонации Шишарику нравились гораздо больше. Мама тоже обычно разговаривала с ним с такими интонациями, кроме тех минут, когда она сердилась и превращалась в зверя.

Но у Большой Бабули были старые глаза, и старые глаза не были похожи на глаза его родителей. Глаза Большой Бабули, казалось, видели его насквозь, даже когда она играла с ним. Иногда, когда она так смотрела на него, Шишарику хотелось спрятаться в шкафу, несмотря на то что он любил Большую Бабулю. Особенно нравилось ему бывать у нее в спальне. Она приносила волшебную банку из ванной и разрешала ему попрыгать на своей кровати. Старый Большой человек, который жил у Большой Бабули в спальне, не одобрял этих прыжков, но Большая Бабуля не обращала на него никакого внимания и продолжала выдувать мыльные пузыри или говорить по телефону. Шишарику разрешалось прыгать до изнеможения.

— Вы доиграетесь, если ваш ребенок начнет говорить по-гречески, — сказала Аврора, возвращая Шишарику кубик.

— Вы так и не сказали, что вы думаете о шлепанье, — напомнила ей Джейн. — Вы полагаете, что я причиню вред Джонатану, если время от времени буду шлепать его по попке?