Анастасия Вербицкая - Ключи счастья. Том 2 Страница 29

Она даже выронила флакон с духами, и он глухо стукнулся о ковер. Полуоткрыв губы, она глядит перед собой.

Когда она выходит на воздух, ей кажется, что она сейчас упадет, — так велика слабость от бессонной ночи и страданий. Но губы ее стиснуты. И сухие глаза горят. Ей вспоминаются слова пастуха девушке в «Сказке»:

«Но разве ты не знала, что желанье убьет мою любовь?»

Штейнбах подходит к телефону и слышит голос со станции: «Сейчас с вами будут говорить из Петербурга». Он ждет напряженно. Сердце глухо стучит.

Наконец. Ее голос. Слабый, усталый.

— Марк, ты? Здравствуй. Как Нина?

— Здорова. А ты, Маня?

— Я устала, Марк. Когда вернешься?

— Когда ты позовешь. Миг молчанья.

— Почему не пишешь?

— Не умею, Маня. И… нечего сказать Еще секунда тишины.

— До свиданья, Марк, — печально звучит издалека голос.

Конец.

На один миг соединенные таинственной властью, перелетев сотни верст, коснулись их души друг друга. И опять между ними города и тысячи чужих жизней, безмолвные леса, снежные поля, печальные деревни.

Несомненно, она страдает. Он как сейчас видит ее лицо, когда она бежала из красной гостиной. Лицо раненого человека, которому надо кричать от боли, чтобы не задохнуться.

Значит, она обманулась? Но почему же она не зовет его? Почему она не сказала ему: «Вернись! Я так несчастна!» Ни в радости, ни в печали она не хочет быть с ним.

Он еадится у гаснущего камина.

В доме тихо. Нина засяула после обеда. Отдыхает дядя Фрау Кеслер читает у себя.

Он смотрит в огонь. Потом подбрасывает поленья. Камин потихоньку разгорается. Если б так же легко можно было согреть стынущую душу!

Он боролся с тоской, как с врагом, ища дела, восстановил забытые связи, разыскав людей, с которыми недавно шел рука об руку. Ничто ни помогало. Оставались ночи.

Прошла неделя. Он ждал, что она позовет его. Не безумие ли это было? Когда женщина полюбила другого, ей тягостна, ей ненавистна чужая страсть.

В отчаянии Штейнбах встает и подходит к окну.

В этой комнате прошлое обступило его. Тени вышли из углов. На этой тахте тогда, накануне приезда ее жениха Нелидова, она обвила руками его голову и они пережили еще раз вдвоем краткий миг земного счастья, высший миг слияния души и тела, полное растворение одного в другом. И разве это не была любовь? Истинная, высокая, чистая? И она поняла это сама впервые в тот великий миг. Она сказала ему новым, глубоким и трепетным голосом: «Я люблю вас обоих, Марк. Разным, о, каким разным чувством! Но одинаково сильно, глубоко и прекрасно».

Это она говорила тогда. Но что осталось от прежнего?

Он сумел победить Нелидова. Но прошлое не возвращается. Своими глазами видел он ее удивительное лицо, ее горящие глаза там, в толпе маскарада. И эти глаза глядели с ожиданием и жаждой. Не на него. На другого.

Штейнбах злобно стискивает руки. Голос Мани разбудил в нем все, что он старался усыпить: ревность, месть, жажду счастья, отчаяние.

Забвенья! Забвенья! Оглушить себя, одурманить. Лишь бы не слышать этот усталый голос. Лишь бы забыть эти пламенные глаза, устремленные на другого. Лишь бы не быть одному эту ночь. Еще одну долгую, бессонную ночь.

Он звонит.

— Андрей, я ухожу. Не ждите меня к обеду.

— Вы вечером в театр, Марк Александрович?

— Нет, бинокля не надо. Не забудьте только положить мне ключ от дома в карман пальто.

Он идет по линии бульвара, сдвинув брови, глядя перед собой бесцельно, весь отдавшись тоске воспоминаний. С опушенных, сказочно прекрасных деревьев тихо слетает иней.

Вон в том переулке, налево, она жила, и он пришел под окно, чтобы отнять ее у Нелидова. Штейнбах останавливается и смотрит туда. И сейчас живут там ее близкие. Вчера он видел их и просидел с ними весь вечер. И ему сладко было говорить с Петром Сергеевичем об успехе Мани, об ее заработке. Анна Сергеевна растроганно вспоминала о щедрости Мани. Она давно уже расплатилась с братом и все-таки каждый месяц высылает им деньги. Анна Сергеевна с восторгом говорила о Нине. Слава Богу! Маня завоевала себе жизнь. За нее теперь уже нечего бояться.

Если бы они слышали сегодня ее усталый голос.

Повинуясь какому-то странному влечению, Штейнбах вчера сказал им, что Маня его невеста и что свадьба их состоится в недалеком будущем. «Слава Богу! Слава Богу!» — твердил взволнованный Петр Сергеевич, порывисто шагая по столовой. А Анна Сергеевна заплакала, как она плачет всегда, от горя и от радости, все равно. Но почему заговорил он об этом, когда сам перестал в это верить?

Он вышел вчера из этого дома, где ничто не изменилось. Он перешел тогда улицу и стал против квартиры Ельцовых, глядя на то окно. Как тогда. Потом пошел к бульвару по той же стороне, как шел тогда. А она бежала вон там, по тротуару. Бежала, смятенная и враждебная, охваченная проснувшейся страстью к нему. К нему! Бежала, покорная его воле, бессильная стряхнуть с себя гипноз своего влечения. А потом вот тут, на бульваре, они сели. Да, на эту самую скамейку. И она почувствовала, что ей уже не уйти от него. Никогда не уйти.

Но она ушла. На этот раз надолго ли? Вернет ли он ее своей любовью?

Штейнбах садится на знакомую скамью. Снежинки тают на его губах.

Но тоска гонит его дальше. И он идет опять, опустив голову, как бы ища следов на этой дороге, где прошла его Любовь. Знаешь ли ты дорогу назад? Ты, изменчивая, не ведающая пощады!

О, если б встретить ее снова, эту юную, прекрасную любовь! Если б в чей-нибудь душе еще раз вызвать желание! Если б упиться в последний раз обманом! Час перед закатом — прекраснейший час нашей жизни. Не потому ли, что ночь близка, краски неба пылают так щедро?

Его скорбные глаза глядят вверх, словно следя за исчезающим видением.

Легкое восклицание доносится до его слуха.

— Погодите, одну минутку погодите…

Кто это говорит? Слабый, почти детский голос…

Штейнбах останавливается.

Перед ним маленькая, хрупкая фигурка. Ее можно было бы принять за девочку-подростка, если б не длинное платье. На ней черная короткая каракулевая жакетка. В тени барашковой шляпы с широкими полями бледное личико с огромными глазами кажется совсем маленьким и призрачным. Рука в теплой перчатке робко ложится на рукав Штейнбаха, и слабый голос говорит:

— Вы так прекрасны! Дайте мне еще раз взглянуть на вас и запомнить ваши черты!

Он смотрит на нее пристально и сам чувствует, как хищен его взгляд. Нет. На искательницу приключений она совсем непохожа. В руке у нее футляр от скрипки. Как жаль, что она некрасива! Одно мгновение они молча глядят в зрачки друг другу. И он ясно читает в этом лице. Да… да… нельзя ошибиться. Из глаз этой девушки глядит на него Мечта.

— Позвольте предложить вам руку, — говорит он, приподымая шляпу. — Вы идете из Консерватории?

— Нет, я ушла оттуда час назад. Я гуляла, — отвечает она просто и доверчиво, как будто знала его годы. — Вы заметили деревья? Они как в сказке нынче. Завтра задует ветер, иней опадет. И они опять будут голыми и жалкими. Мне больно расстаться с ними.

«Как Маня прежних лет, — думает он. И сердце его тихо и сладко стучит. — Как девочка Маня, любившая меня».

— Тогда сядем здесь или пройдемся, — вкрадчиво говорит он.

— Да-да, я так рада! Но ведь вы спешили куда-то?

— Мне некуда спешить…

Она внимательно смотрит на его портфель. Ее поразил очевидно звук его голоса. Но чуткость художественной натуры не позволяет ей ни на одну минуту заподозрить его в рисовке. Не лгут с таким лицом. Она это чувствует.

— Как это странно! — говорит она, садясь рядом с ним на скамье. — Когда я проснулась нынче, моя подушка была вся залита слезами. Это я плакала от счастья. И с утра я ждала чего-то большого, чего-то важного. Постойте. Почему вы улыбнулись? Вы думаете, что я ненормальная?

— Нет-нет, говорите.

— Я устала ходить, я решила вернуться домой. Но какой-то голос шепнул мне: «Пройди еще один раз, в последний раз… Я пошла и встретила вас. Вы верите в предчувствия?»

— Верю.

Она смолкает и с восторгом смотрит на него.

«Она не так некрасива, как мне это показалось в первую минуту, — думает Штейнбах. — Неправильное, скомканное личико, вздутые губы. Но как хороши глаза! Таинственные, бездонные, зловещие и что-то знающие, чего другим знать не дано. Глаза истерички. Они делают это лицо значительным и необычайным…»

Вдруг дрожь пробегает по ее худеньким плечам.

— Вы озябли? Позвольте, я доведу вас до дому. Вы далеко живете?

— На Остоженке. Да, я, должно быть, простудилась. Я так давно на воздухе. Я все ждала, — говорит она, совсем просто, как говорят об обычном.

— Позвольте вам представиться. Адвокат Берг.

— А меня зовут Лия.

— Дайте мне вашу скрипку. Вы давно учитесь?

— В этом году я кончаю.