Елена Богатырева - Обреченная на счастье Страница 3

— Вы меня с кем-то путаете.

И собралась откланяться. Но старичок снова заговорил:

— Одну минуточку. Вы точно были здесь. Пятнадцать лет назад. Кафе «Павлин».

Эти слова меня буквально оглушили. Вот то, что так отчаянно пыталась припомнить одна часть меня, тогда как другая сопротивлялась стремлению детей утопиться. Это было и не кафе даже, а какой-то картонный павильон, затейливо расписанный красками, необыкновенно яркими по тем временам. Осенью он выглядел как заморская бабочка на нашей пожухшей грядке. Он стоял в самом дальнем уголке парка, на отшибе. Сколько я потом ни расспрашивала друзей и знакомых, никто о таком кафе ничего не слышал, хотя в парк они, в отличие от меня, время от времени заглядывали. Так я ничего толком не узнав, решила, что «Павлин» этот залетел в наши холодные края только для того фантастического разговора, который у меня там состоялся. А потом упорхнул, пропал, исчез навсегда. Это был последний островок той сказочной жизни, которую я некогда вела, и он исчез вместе с последними воспоминаниями о ней. Я жила теперь под серым питерским небом, и не стоило вспоминать, что родом я из далекой восточной страны, где на каждого жителя приходится по гектару благоухающих роз и где солнце светит двенадцать месяцев в году.

В лице моем, очевидно, что-то дрогнуло, потому что старичок очень обрадовался и затараторил.

— Ага, значит, я не ошибся и это все-таки вы. Как хорошо! Понимаете ли, возраст — раз, зрение с каждым годом все хуже и хуже — два, а потом на покой мне пора, сколько можно стоять здесь с этими весами, — говорил он, обходя скамейку и приближаясь ко мне. — Я вас так давно жду. Честно говоря, уже всякую надежду потерял, что вы снова когда-нибудь сюда заглянете.

— Вы меня ждете? — не поняла я.

— Разумеется. Угораздило же тогда попасть в этот «Павлин» вместе с вами. Впрочем, я не жалуюсь. Ведь это помогло мне пережить трудные годы перестройки. Я не жалуюсь, вы не подумайте. В принципе, я очень даже рад. Только вот не знал, что один стаканчик минералки выльется для меня потом в пятнадцать лет ожидания…

— Вы меня знаете? — Я вглядывалась в лицо старика, пытаясь безрезультатно узнать в нем кого-нибудь действительно мне знакомого. — Мы разве встречались?

— Нет, нет, — старик замотал головой, — мы с вами совсем не знакомы. Вы, скорее всего, и не заметили меня тогда, в «Павлине». Какое вам было дело до пожилого человека, который зашел туда просто выпить воды. Вы были увлечены совсем другим… Но я понимаю, я вас очень понимаю, — разулыбался старик. — И его я тоже понимаю. И теперь мне не жаль, что пятнадцать лет я вглядывался в женские лица понапрасну.

В этот момент на меня с двух сторон обрушился шквал детей. Они хватали меня за руки, трясли и куда-то тянули, рассказывая наперебой, вероятно, о том, что происходило на автодроме. Слова сливались в радостных воплях, оставляя простор для воображения: я сама должна была догадаться, насколько здорово каждые пять секунд устраивать «аварии». На лице старика появилась чуть заметная улыбка сожаления:

— Ваши?

— Сегодня мои. Я их прогуливаю, — сказала я, отбиваясь от детей.

Старик повеселел и заторопился, потому что дети навалились и стали оттаскивать меня в сторону кафе-мороженого.

— Ну тогда позвольте мне самое главное… То есть я хотел сказать, позвольте мне в столь волнительный момент — ведь я ждал вас пятнадцать лет! — вручить вам вот это.

Он протянул мне полиэтиленовый пакет.

— Нет, что вы, спасибо, не надо, — говорила я ему.

— Сейчас, подождите, скоро уже, — повторяла я в это же время детям.

Странный старик стал вызывать у меня смутные подозрения, и я уже не так сильно сопротивлялась детям, тянущим меня по парку, поэтому расстояние между нами начало увеличиваться. Тогда он вытянул правую руку вперед, а вторую, с пакетом, прижал к сердцу и бросился за нами:

— Нет, вы не поняли, подождите ради Бога. Я от неожиданности все напутал и ничего не объяснил вам. Подождите же, не бегите, я старый человек, мне вас не догнать, ну Господи, остановитесь же на минуту.

Но детей занимали только их собственные вопли, поэтому он остановился и достал из пакета нечто, завернутое в газету. Старик сдирал газету, Даша тянула меня за руку по направлению к кафе, а Митя толкал в спину. Я подумывала о том, как бы смыться от приставучего дедушки, поэтому уже поддавалась детям, но все-таки посматривала, что же такое он достает из пожелтевшей газеты. Когда расстояние между нами достигло пятнадцати-двадцати метров, он сорвал последнюю обертку и поднял над головой что-то металлическое. И я остановилась. И уверенно пошла к нему, не замечая, что с двух сторон по асфальту за мной волочатся дети. Я еще плохо видела, что это такое, но что-то подсказывало мне, что это, возможно, единственная вещь на свете, ради которой стоит вернуться назад.

Глава 3

Послание из прошлого

Это была она. Та самая ваза из древней страны Согдианы. Второй такой не существовало. Я держала ее обеими руками и больше ничего вокруг себя не видела.

Согдиана, наверно, была красивейшей страной в мире. Я это заявляю с уверенностью, хотя видела только ее руины тысячи лет спустя. Семь красавцев-озер с прозрачной ледяной водой, дно которых усыпано разноцветными камушками, и ты можешь разглядеть каждый из них. Серпантином вьется узкая дорога в гору, и каждый виток — новое озеро. Говорят, седьмое, там, наверху, совершенно красное. Вот только редко кто туда поднимается. Но те, кто был там, утверждают, что это настоящее чудо.

Когда я очнулась, дети стояли молча и смотрели на меня во все глаза.

— Ал, — тронула меня за локоть Даша, — ты где?

Я выплывала из воспоминаний, взгляд мой, наверно, наконец приобрел осмысленность, потому что Даша спросила:

— Ал, ты в порядке? Прошло?

— Что прошло?

— Ну вот это. — И Даша закатила глаза к небу и расплылась в блаженной улыбке, копируя то, что, очевидно, минуту назад произошло со мной.

— Да, — сказала я не очень уверенно. — Сейчас.

И тут только сообразила, что старичок исчез.

— Где он?

Митя и Даша сразу поняли, о ком идет речь, и стали оглядываться по сторонам. Увы, они засмотрелись на несвойственные мне гримасы, завладевшие моим лицом, и не заметили, куда пропал странный старик. Они даже побегали немного вправо и влево, но его и след простыл.

— Никого, — удивленно сказал Митя. — Может, он за каким-нибудь деревом спрятался?

— Нормальные люди за деревьями не прячутся! — заявила Даша со знанием дела и посмотрела на меня. — Что будем делать?

— Будем есть мороженое, — ответила я, осторожно опуская вазу в свой пакет. — Пошли.

И мы двинулись по парковой дорожке. Митя скакал впереди, а Даша, задумавшись о чем-то, шла со мной рядом. Над парком замаячили тучи. Пора было закругляться и переходить к стереозрелищам. В кафе я закупила детям снеди, себе взяла кофе, положила локти на стол, подперла руками подбородок и застыла в такой позе, очевидно, надолго. Потому что когда очнулась, кофе подернулся тонкой корочкой льда, Митя изнывал от скуки, а Даша очень заботливо спросила:

— Опять — это?

Я посмотрела на часы, вздрогнула, бросила детям клич следовать за мной и опрометью бросилась к выходу. До начала киносеанса оставалось двадцать минут. Пробегая через мостик над речкой, я обратила внимание на то, что никаких весов и никаких странных старичков там уже не стояло. Ну что ж! Значит, в кино. Машину мы поймали сразу у выхода из парка и успели занять свои места в кинотеатре за секунду до того, как погас свет. Теперь, когда дети заняты и совершенно точно будут сидеть как пришпиленные ровно два часа, у меня появилось время подумать о том, что же произошло.

Надо сказать, что я никогда не вспоминаю прошлое. Это мой принцип. Не потому, что было в нем что-то плохое или что-то сложилось не так, как мне бы хотелось. Нет. Просто, проснувшись однажды тусклым ленинградским утром под хмурым ленинградским небом, я решила, что прошлого не вернуть, а новая жизнь только начинается. Поэтому глупо вспоминать то, что прошло, лучше думать о том, сколько прекрасного ждет тебя впереди. И вот с тех пор я только тем и занималась, что прогоняла видения прошлого, когда они без разрешения вторгались в мои сны или всплывали в памяти. И действительно, в моей жизни, если присмотреться (особенно с помощью какого-нибудь хорошо увеличивающего прибора), было много хорошего. Много того, к чему я привыкла, что не сразу назовешь неудобным и неприятным. Однако, увидев вазу в руках у незнакомого старичка, я поняла, какие чувства испытывают люди, когда им сообщают, что те, кого они давно похоронили, живы. И вот теперь я сидела и думала о том, насколько сильна моя связь с небом Востока, и еще о том, как, однако, быстро воскресли все мои воспоминания о нем, как только я позволила им сделать это. Но все эти мысли были беспредметны, а я в последнее время привыкла думать конкретными образами.