Миранда Гловер - Шедевр Страница 3

Я приняла душ и начала одеваться. Нужно было спрятать настоящую меня под слоем косметики: я выглядела как настоящее пугало. Поэтому я надела парик из длинных черных волос, накрасила губы ярко-красной помадой и нацепила новое произведение своей лучшей подруги, дизайнера Петры Луцианы. Приводя себя в порядок, я мысленно пыталась изобрести способ остановить Кенни, но ничего конкретного, кроме основной идеи, в голову не приходило. В принципе, если я смогу бросить в ту же воду камень побольше, от которого пойдут более широкие круги, я тем самым отвлеку внимание от жалкой гальки, закинутой Кенни, и вызову интерес к себе сегодняшней. Если бы только я могла придумать проект, способный пробить брешь в этой глупой тривиальной истории о подростковом романе, тогда, возможно, пресса надолго перестала бы интересоваться Кенни и не стала бы копаться в моем прошлом. Телефон зазвонил снова, и я почувствовала спазм в животе, но на этот раз звонила Сара.

— Мы заедем к тебе в семь.

— Ты, кажется, запыхалась, — сказала я.

— Я только что слезла с тренажера, — пропыхтела она. — Пыталась прийти в форму перед предстоящей выставкой.

Сара Карр и Рут Ламант — две мои хорошие подруги. Они работали в паре, представляли новое популярное в мире искусства течение — творческий союз, вроде Гилберта и Джорджа или братьев Чепмен, только были гораздо моложе и красивее первого и, в отличие от последнего, не имели склонности к половым извращениям. И, насколько мне известно, в их привычку также не входило обезображивание произведений старых мастеров. У девчонок имелось и другое преимущество — они умели петь, — скорее как артисты кабаре, чем как профессиональные певицы, но зато их номера включали различные акробатические трюки. Некоторые подвергали сомнению их причастность к искусству, но в средствах массовой информации все понятия смешались и границы стерлись. Искусство, фотография, кино, мода, пресса — все мы стали жертвами одного плавильного котла. Если говорить о расовых отличиях, то каждый из нас слишком занят собой, чтобы обращать внимание на кого-либо еще. Что касается искусства, мне кажется, мы все хотим забраться на чужую территорию, поскорее украсть самое ценное, а другим оставить лишь прах.

— У тебя напряженный голос, — заметила Сара. — Все в порядке?

— Да, все прекрасно, — соврала я. — Просто я немного озабочена своим новым проектом.

— А как ведет себя Эйд?

— Что ты имеешь в виду? — Я знала, что в моем голосе прозвучало раздражение, но ничего не могла с собой поделать.

— Вчера, когда я его встретила, он выглядел чрезвычайно подавленным.

Мне не нравилось, когда Эйдан кому-то рассказывал о наших личных проблемах. Думаю, его подавленное состояние объясняется моим творческим застоем или же сложностями в наших отношениях, но насчет последнего я сомневаюсь. С тех пор как я отчаянно пытаюсь создать новую работу, между нами выросла стена. Я ушла в себя, и отношения сделались совсем мрачными.

— На него сейчас сильно давят, — неубедительно объяснила я.

— Я понимаю, ведь он столько вложил в твой успех, — сочувственно ответила Сара. — Но послушай, Эст, в конце концов, ты — единственная, кто может распоряжаться твоим талантом, запомни это. Эйдан всего лишь твой мальчик на побегушках.

Положив трубку, я закончила одеваться, затем снова вышла на террасу и принялась ждать. Сара права относительно Эйдана, но я значила для него нечто большее, чем источник дохода, или, по крайней мере, я так считала. Мне требовался свежий воздух, необходимо было развеяться и все обдумать. Телефон опять запищал. К моему облегчению, это было сообщение от Эйдана. Я нажала на кнопку и прочитала: «Прости, я пошутил — я никогда не продал бы тебя, Эст; ты мой шедевр. Целую, Эйд».

Я смотрела на эти слова, не веря своим глазам. Прочитала сообщение еще раз, потом резко захлопнула панель телефона и посмотрела на дугообразные террасы внизу. Затем мой взгляд устремился в ночное небо. Я вызвала сообщение и перечитала его. «Я никогда не продал бы тебя». Мне показалось, что в этих словах что-то есть, начало новой темы: все, что касается моего искусства, сводилось сейчас к моей стоимости. Все хотели получить кусочек меня: Кенни, Эйдан, журналисты, коллекционеры, галерея Тейт, публика. Возможно, это то, что я так безуспешно пыталась понять: моя истинная ценность. Я должна найти способ решить этот вопрос в своем следующем проекте. Если бы я только могла сконцентрироваться! Вместо этого я ощущала себя взволнованной и запутавшейся. Я решила выбросить Кенни Харпера из головы, хотя бы на неделю. Ему, вероятно, не терпится заключить еще одну сделку с «Кларионом» и сообщить мне об этом во время следующего телефонного разговора. Но он также хочет подождать, не назову ли я ему цифру побольше. Если дела обстоят именно так, то у меня есть семь дней, чтобы составить план сокрушительного нападения. Если смотреть на вещи с положительной стороны, Кенни оказывает мне своего рода услугу. Как бы там ни было, я больше не чувствовала беспокойства. Мой ум заработал. Я знала, что необходимо найти решение, и поскорее.

2

Когда мы приехали, презентация Билли была в самом разгаре. На узкой улочке толпилось множество людей, которые не смогли миновать привратника и попасть внутрь; они пили легкое пиво и передавали друг другу сигареты. Сара заплатила шоферу, пока я отправляла Кэти сообщение. Когда я получила ответ, мы взялись под руки — Сара с одной стороны от меня, Рут с другой — и шагнули вперед. В нашу сторону повернулись заинтересованные лица, сверкнула вспышка фотоаппарата, еще одна, целый фейерверк вспышек. Мы привыкли к повышенному вниманию и наслаждались тем эмоциональным подъемом, который давала популярность. Мы улыбались и даже хохотали, направляясь к специальному входу. Вдали от своей квартиры я почувствовала себя лучше, — в толпе есть ощущение безопасности, а людей здесь было предостаточно.

Появилась лукавая как лиса Кэти и провела нас внутрь. Следующая дверь вела в главный зал. Мы, проталкиваясь сквозь толпу, вошли и оказались на одной из выставок Билли. Пространство заполняли два разбитых автомобиля, через открытые двери были видны человеческие внутренности, выпирающие из хорошо сымитированных тел; перед одной из машин сидел кролик, в свете фар его глаза казались остекленевшими. Из приемника другого автомобиля раздавались режущие слух звуки какой-то попсовой мелодии, музыку почти заглушал гул голосов. Гости были тесно прижаты друг к другу и почти не смотрели на выставленные в полуосвещенном помещении экспонаты. Никого не интересовали предметы выставки, все были слишком увлечены тем, что смотрели в спины друг другу, обмениваясь злобными сплетнями и обсуждая последние сделки. Я заметила знакомые лица, среди них — Линкольна Стерна, своего старого приятеля, ставшего художественным критиком, который сейчас был занят ядовитым обменом мнениями с двумя скульпторами — давними друзьями Билли и «аборигенами» галереи — почетное звание, которого удостаивались лишь те, кто был с Эйданом Джероком с самого начала.

Я хлопнула Линкольна по плечу, он обернулся и, увидев меня, кокетливо улыбнулся. С возрастом его имидж блондина с мальчишеским лицом стал более выраженным. Он мог бы сойти за младшего брата Дэвида Хокни.

— Ты обещал пообедать со мной, — сказала я.

Линкольн поднял руки, моля о прощении, но было видно, что его ум в этот момент что-то просчитывает.

— Я уезжаю в Милан. Может быть, на следующей неделе в нашем любимом заведении?

Я кивнула.

— Нам надо поговорить, — добавила я.

Он знал о чем, но изобразил невинную ухмылку. Линкольн поместил критическую статью обо мне в «Санди Таймс» без моего согласия. Между нами существовал негласный договор: он всегда был первым, кому я рассказывала новые эксклюзивные подробности о ходе моей работы. Статья впервые нарушила этот договор. Мне было непонятно, что Линкольн таким образом приобретает, кроме дистанции, образовавшейся между нами. Прежде чем он успел сказать что-то в свое оправдание, кто-то схватил меня за руку и повис на ней. Я узнала пальцы Эйдана, взвешенную силу его пожатия, и повернулась.

Он выглядел немного обеспокоенным, но, казалось, был рад меня видеть.

— Все в порядке, Эстер? Могу ли я похитить тебя на минутку?

— Конечно, — ответила я.

— Встретимся в моем кабинете, я скоро подойду, — продолжил он. — Билли только что грозился разделаться с каким-то журналистом из «Артфьючер», который раскритиковал выставку в пух и прах.

Эйдан ушел, а я взяла протянутый Кэти бокал вина. Билли всегда был готов поучаствовать в стычке. Когда-нибудь ему сильно достанется. Я огляделась вокруг. Линкольн был полностью поглощен беседой с фатоватым молодым человеком в полосатом костюме — либо он работал в деловом центре Лондона, либо старался одеваться с претензией на оригинальность. Я так и не поняла, какое из двух предположений было верным, но на самом деле это не имело никакого значения.