Лариса Шкатула - Пленница французского маркиза (Книга 1) Страница 3

Итак, едва только княгиня оделась и отправилась с визитами, Соня решила опять заняться своим проектом родословной. Для этого ей понадобился большой лист бумаги вместо черновика, на котором она стала бы вычерчивать свое древо.

Она решила послать Агафью в кладовку, где у Астаховых хранились куски обоев, которыми недавно оклеивали стены в гостиной. Вообще, петербуржцы предпочитали пользоваться штофными - тканевыми - обоями. Их привозили из Китая, и уже несколько лет княгиня пользовалась ими, уверяя других, что это очень модно. На самом деле, они обходились намного дешевле, а выглядели вовсе не хуже штофных.

Обратная без рисунка сторона бумажных обоев как раз подошла бы Соне для её работы.

Однако, вместо того, чтобы немедля пойти и принести то, за чем посылала её княжна, строптивая горничная, которая, кроме всего прочего, следила и за хозяйственными расходами в доме, вдруг заартачилась и стала препираться с нею. Мол, обои дорогие, говорят, что и не китайские, а японские, привезенные из дальнего-далека. И куплены по случаю. А ну как где приклеенный кусок оторвется или испачкается, да понадобится заменить, а такие точно попробуй потом достать...

Словом, Софья не выдержала и закричала:

- Ежели ты, Агафья, тотчас же не принесешь то, за чем я тебя посылаю, то я за себя не ручаюсь!

И, надо сказать, она вполне была готова залепить этой поперечнице хорошую затрещину.

Та, кажется, поняла, что дразнить княжну и далее становится небезопасным, уже собралась бежать в кладовую, как Соня вдруг передумала. Схватила горничную за руку, оттолкнула с дороги и отправилась в кладовую сама, бросив той на ходу:

- Не смей ходить вслед за мной!

Потом она думала, что этот её порыв, видимо, был не иначе сообщен свыше.

Растерянная Агафья осталась стоять в гостиной, досадуя на себя, а Соня пошла в кладовую перебирать сложенный там хозяйственный хлам.

В кладовой хранилось столько кусков всевозможных обоев, что на их обратной стороне можно было бы вычертить не одно древо, а целый лес. Здесь имелись даже куски обоев, поверх которых на стенах давно наклеили другие.

Соня и не стала брать японские - раз уж они такие дорогие! - а потянулась за рулоном обоев, которыми была когда-то оклеена гостиная комната.

Так получилось, что тянулась-то она правой рукой, а левой оперлась на старый глиняный горшок, в котором виднелось какое-то засохшее содержимое. Горшок из-под её руки выскользнул, княжна потеряла равновесие, упала грудью на полку, поневоле опершись обеими руками о каменную стену за нею.

Ей показалось, что камень под рукой подался. Но, поскольку такого быть не могло, подумала мимоходом, что у неё просто закружилась голова. Даже потрясла ею для верности и руки от каменной стены убрала. А когда взглянула на стену поверх свертков, мешковины, горшочков, коими были уставлены полки, не поверила своим глазам: стена медленно отходила в сторону, открывая черную пустоту.

Хотя Соня и была человеком неробкого десятка, в первый момент она едва не закричала от страха. Но дыра в стене не закрывалась и из неё отчетливо тянуло пылью и затхлостью. Позвать Агафью? Но та непременно расскажет все матери. Надо ли об этом ей знать?

Идти одной, вроде, боязно, но вдруг там ничего страшного нет? Можно ведь просто постоять на пороге, посмотреть, а для этого, как известно, нужна свеча.

Сделав самое равнодушное лицо, Соня отправилась в кухню и попросила у кухарки Груши свечу и спички. Агафья-Агриппина, которая примостилась здесь же у стола и о чем-то с обидой Груше рассказывала, украдкой фыркнула: мол, что можно в кладовой высвечивать, когда в раскрытую дверь падает вполне достаточно света.

Теперь надо было скрыть то, что она собиралась сделать, от Агафьи, потому что Соня подозревала, строптивой девчонке ничего не стоит потащиться следом под каким-нибудь надуманным предлогом.

Княжна отыскала в той же кладовой моток веревки и привязала ручки двери к одной из поперечных перекладин полок. Потом пригнулась - полки преграждали путь к открывшемуся проему - со свечой в руке поднырнула под них и оказалась на пороге большой комнаты с каменными стенами и каменным полом, который покрывал толстый слой пыли. Похоже, что о существовании её не подозревал никто из ныне живущих в доме, в том числе сама маменька.

На мгновение у княжны мелькнула мысль, что открывшаяся дверь - путь к тем самым несметным богатствам, о которых болтал когда-то Петербург, и на которые в глубине души надеялась юная Мария Владиславна, когда выходила замуж за князя Астахова.

Да и у самой Софьи сердце сладко заныло только при одном упоминании о них. Она всегда старалась казаться равнодушной, когда заходила речь о нынешнем стесненном положении их семьи, но в глубине души признавалась себе, что чувствовать себя бедной ей не нравится.

Впрочем, оглядевшись, Соня решила, что богатства здесь попросту никто не стал бы прятать. Она преодолела три каменные ступени - потайная комната оказалась несколько ниже остальных покоев их дома - и подняла вверх свечу. Как ни странно, пламя её слегка колебалось. Очевидно, в комнату откуда-то поступал воздух.

С этим она разберется потом, но теперь...

Для чего предназначалась эта комната, Соня могла догадаться. На огромном каменном столе под слоем пыли все ещё угадывались соединенные вместе колбы и реторты - по её представлениям типичные принадлежности алхимии. Так вот где её дед, Еремей Астахов, изготавливал свои чудодейственные мази и притирания, о которых до сих пор с сожалением говорят престарелые красотки.

Каменный стол, очевидно, нужен был деду для приготовления на нем всевозможных растворов, достаточно ядовитых, чтобы прожечь например дерево. Только вот как затащили сюда эту неподъемную глыбу?

Мастерская алхимика. Потайная комната. Наверное, его опыты представлялись современникам не только таинственными, но и кощунственными, иначе почему он стал бы от всех её прятать?

Понятно, почему комнату не нашел отец. Не только потому, что найти её было непросто. Скорее всего, князь Николай Астахов-старший ничего этакого попросту не искал. До того ли ему было? Он все время занимался добыванием денег. И вряд ли верил, что их можно добыть алхимией.

Вначале ему пришлось приложить все силы к тому, чтобы содержать свой выезд - карету и трех лошадей, а потом и в попытках сохранить для семьи хотя бы этот дом. Два имения, оставшиеся от деда, пришлось вначале заложить, а потом и продать.

По этой же причине он женился поздно, на девушке небогатой. Да и разве пошла бы за него богатая?

Своего первенца отец тоже назвал Николаем и на смертном одре взял с брата слова назвать сына так же. Свое решение он никак не объяснил, но Николай ему это пообещал.

Как человек, увлекающийся историей, Соня с таким решением отца была не согласна. Если старшего сына в семье все потомки станут называть Николаем, это создаст путаницу будущим биографам...

Эк, она завернула! А с чего вы взяли, ваше сиятельство, что история рода заинтересует ещё кого-то?

Оказывается, уйдя в свои мысли, она все ещё топталась на пороге потайной комнаты. Неужели дед был последним, кто входил сюда? Почему все-таки он ничего не сказал о ней своему сыну?

Услужливая память пришла на помощь. Дед умер неожиданно, довольно молодым - всего тридцати шести лет от роду. И, кстати, дедом при жизни он так и не стал. Его сыну Николаю, Сониному отцу, исполнилось тогда десять лет. Понятное дело, дед не стал ему ни о чем таком рассказывать, ждал, когда ребенок подрастет.

Да и думал ли он, здоровый мужчина в полном расцвете сил, о скорой смерти? Вряд ли.

Еремей Астахов, по свидетельству современников, упал... с лестницы в императорском дворце! В хрониках тех лет нет упоминания о сием прискорбном случае. Подумаешь, свернул шею придворный лекарь!

Семейство императора жило тогда в Летнем дворце, который и на дворец-то не шибко походил. Так, средних размеров двухэтажный дом. На первом этаже были покои императора Петра, на втором - его жены Екатерины, в отличие от нынешней самодержицы, названной историками Екатериной Первой.

Еремей Астахов упал с лестницы второго этажа, где как раз находились покои императрицы, причем свидетелей этого падения не оказалось, а сам пострадавший не мог ни о чем свидетельствовать, так как к моменту его обнаружения был уже мертв.

Голова его оказалась слишком сильно разбитой; он с самого начала не имел никакой надежды выжить. Вызванный из Немецкой слободы лекарь сказал: "Расшибся насмерть". С тем все и успокоились.

А Соня вспомнила хранящийся у неё дневник покойного отца. Тот заключение врача повторил, но уже с жирным вопросом на полях. Значит, князь Николай Еремеевич в чем-то усомнился или что-то новое о гибели отца узнал... Нет, не узнал. Он был слишком дотошным, чтобы о таком сведении в своем дневнике не упомянуть. Но Соня прочла сей труд от корки до корки и ничего такого не нашла.