Ирина Тарасова - Не бойся, малышка Страница 30

— Если преступление страшное, то, конечно, совесть замучит.

— А твоя, значит, совесть чистая, как простыня? — пошутил он.

— Да, — не замечая его игривого тона, серьезно ответила она. Перед ее глазами встало улыбающееся лицо Нинки и светлые, чуть навыкате глаза Пугача. — Да, — повторила она, как будто хотела убедить в этом саму себя.

— Счастливая… — вздохнул Максим. — Или просто молодая. Чем старше человек, тем большего ему уже не исправить.

— И много… не исправить?

— Наверное…

Он замолчал. Вновь ему привиделись молящие, полные ужаса глаза, скрюченные судорогой руки, захлебывающийся рот.

— Тебя что-то мучает, я это чувствую. Расскажи мне об этом, — сказала Таня. Она придвинулась к краю кровати, тронула его за плечо. — Расскажи, — повторила она. — Иначе это разъест тебя изнутри, как ржавчина.

Он усмехнулся, встал с пола, прошелся к окну.

— Рассказывать нечего. Давно было… Быльем поросло.

— И все равно не можешь забыть.

— Не могу, — выдохнул он. — Помнишь, рассказывал, как Витальку из воды вытаскивал?

— Помню, вы реку переплывали. Что-то не так?

— Так, только не совсем, — сказал Максим и снова замолчал, словно ночь поглотила все его мысли.

Таня тоже молчала, боясь помешать ему. Наконец Максим снова заговорил:

— Парень с нами учился в Суворовском. Не больно, конечно, мы его любили… Он был из приюта, сирота. Карась мы его звали. Хлюпик, нос вечно в соплях, цыпки… И вот плыву я, значит… чувствую, кто-то за руку хватает, потом всей тяжестью — на плечи. Я — нырк и с головой под воду. Изворачиваюсь, стараюсь сбросить, а он вцепился, не отпускает. Не помню уж как, я отцепился, вынырнул. Дышу, а в горле, в носу вода жжет. Оглядываюсь — рядом он, Карась. Глаза бешеные, руками по воде колотит, кричать не может — рот уж под водой. Я — от него. Раз, два, три… гребу, машу руками-ногами, и вдруг внутри — чирк: дак потонул же Карась. Разворачиваюсь и назад. А тут вижу: Виталька еле держится, шлеп-шлеп — и под воду, вынырнет — и опять. Я его — за шиворот и поволок. Не знаю, откуда силы взялись.

Он замолчал.

— И?.. Что дальше-то? — напомнила о своем присутствии Таня.

— Что дальше? Ничего… Карась потонул, а Витальку я дотащил.

— Жалеешь, что Карася не спас?

Максим ничего не ответил и только по-прежнему глядел в темноту. Наконец он сказал:

— Снится он мне.

— Да… — Таня вздохнула. — Бабушка говорила — сироту обижать нельзя.

Максим повернулся к ней:

— Да все мы там сиротами были. Что Виталька при отце-полковнике, что я при своей матери. Все без детства. Только знаю, что судьба по-другому бы повернулась, если б я не Витальку, а Карася вытащил. Мне кажется, Виталька считает себя обязанным. Он думает, я повернул за ним. А это так, случай.

— Ты сам говорил, что вся жизнь из случайных совпадений.

— Я? Может быть… Хотя… как мне кажется, жизнь определяет наш выбор. Иногда мне кажется: не свою жизнь живу, — сказал он. — Хотя… Жизнь — лабиринт, всегда есть вероятность уткнуться в тупик.

— Ты в тупике? — спросила Таня.

Максим подошел к ней, присел на кровать и прижал к себе, явственно ощущая ее тепло.

— Уже нет, — сказал он, отпуская ее. — Хочешь чаю?

— Ага, — кивнула она, не поднимая глаз.

Они спустились на кухню. Максим включил свет. Неяркий свет лампы делал их лица бледными. Таня села за стол, Максим достал чашки, налил воды в чайник. Вскоре вода забурлила.

— Заварка последняя, — сказал Максим, наливая кипяток в заварочный чайник. — Ну ничего, завтра купим.

— А варенье есть? — спросила Таня.

— Мед вроде в холодильнике видел.

— Сойдет.

Максим поставил на стол двухсотграммовую банку, положил рядом чайную ложку.

— Ешь, медвежонок.

— А ты?

— Я с вафлями. С детства люблю. Нам на полдник давали. Виталька терпеть не мог, свою пайку мне отдавал, а я для него у мамки сигареты воровал, когда на каникулы приезжал.

Максим сел, положил перед собой пачку вафель, разорвал бумажную обертку, захрустел.

— А ты почему не куришь? — спросила Таня, пододвигая к себе банку с медом. — Сейчас все курят.

— Странно, конечно. Мать курила, Лилька баловалась после выпивки, опять же, Виталька. А я — редко, за компанию, хотя и не люблю. Запах мне не нравится. Особенно когда одежда табаком пахнет, волосы. Я вообще к запахам как-то по-особому отношусь. Ты «Парфюмера» читала?

— Это журнал? Я покупаю «Hair’s».

— «Парфюмер» — это книга. Там главный герой искал такой запах, чтоб сразу всем нравиться.

— Нашел?

Максим сделал глоток, хрустнул вафлей и посмотрел на Таню с таким видом, будто только о том и мечтал, чтобы сидеть именно с ней на кухне загородного дома, когда за окном — глубокая ночь.

— Мне сразу твой запах понравился, — сказал он, не отрывая глаз от чашки. — Ты хорошая.

— Свежая, — фыркнула Таня, облизывая ложку. — А мед засахарился.

— Новый только к концу лета будет. Мы с Лилей раньше в августе к одному старичку в деревню ездили, на весь год сразу покупали.

Таня подняла голову. Она чувствовала какую-то странную пустоту в голове, вероятно, от прерванного сна.

— А твоя жена… какая она была?

Максим недовольно поморщился.

— Нет-нет, я понимаю… Ты говорил… — зачастила Таня. — Я похожа на нее?

Максим отставил чашку и исподлобья взглянул на нее.

— Нисколечки. Что-то в ней было от Деми Мур. Смотрела «Солдат Джейн»? «Стриптиз»?

— А…

Таня отодвинула от себя чашку, откинулась на спинку стула и улыбнулась. От горячего чая ее потянуло в сон.

— А я, как мне говорили, похожа на Настасью Кински, которая кошку играла, — сказала она.

— Пантеру, — поправил Максим, внимательно глядя на нее. — Это ты на кошку похожа… Рыженькая кошечка с зелеными глазками. Гуляет сама по себе… Мед не понравился? — кивнул он на отставленную в сторону банку.

— Если честно, не очень.

— Так бы сразу и сказала. Там еще сыр есть. Будешь?

— Ага, — кивнула Таня. — После сладкого всегда соленого хочется.

Максим подошел к холодильнику и, вытащив небольшой кусок сыра, вернулся к столу.

— Он же испортился уже, — сказала Таня, брезгливо глядя на сыр с плесенью.

— Нет, это просто сорт. Я люблю.

Максим снова сел за стол, отрезал себе ломтик, положил в рот.

— А я точно такой же нашла у тебя в холодильнике и выбросила, — сконфуженно призналась Таня, с недоверием глядя, как Максим жует.

— Когда успела?

— Прости. Когда убиралась, конечно. А он очень дорогой, да?

— Ерунда. Попробуешь?

Он отрезал кусочек, протянул ей. Таня растерянно улыбнулась. Ей не хотелось обижать Максима отказом, но она никак не могла себя заставить даже просто взять в руку сыр с плесенью.

— Может, завтра? — сказала она.

Он приподнял брови.

— А что завтра изменится?

— Не знаю… Мне кажется, я все время меняюсь. Вот сейчас я как будто перенеслась в другой мир.

— Так всегда бывает, когда жизнь в корне меняешь. Начинается другой отсчет.

Максим замолчал, рассеянно крутя чашку в руках. Тане показалось, что он перенесся мыслями куда-то далеко, оставив ее в одиночестве.

— Эй…

Максим вздрогнул. Его глаза ожили.

— Я тебе удивляюсь: ты везде так быстро осваиваешься?

— Нет. — Таня отвела взгляд. — Просто у меня такое чувство, что та жизнь, которая была до, — это далекое прошлое, и только сейчас я начинаю жить по-настоящему.

— До?.. Что ты имеешь в виду? До чего? До нашей встречи?

— Да, — ответила Таня, хотя понимала, что говорит неправду. Вернее, не полную правду, потому что она еще не осознала, когда пришло к ней иное ощущение жизни. — Знаешь, — продолжила она, — есть в кино прием: когда прошлое показывают, пускают черно-белую пленку, а настоящее — в цвете. Так и у меня. Когда вспоминаю мать, ее сожителей, даже свою работу в парикмахерской и на автозаправке — все темно и тускло, а сейчас хоть и ночь — как-то особенно ярко, как будто скоро — праздник.

— А я Дед Мороз, — пошутил Максим, вставая. — Деткам пора в кроватку — утро вечера мудренее.

— Да… действительно…

Таня встала, сделала шаг к выходу, затем оглянулась. Максим смотрел на нее с нежностью. Свет от лампы падал под таким углом, что он не видел выражения ее глаз, но если бы он мог это сделать, то заметил бы в них благодарность.

— Спокойной ночи, — сказала она, и голос ее дрогнул.

— На новом месте приснись жених невесте, — ответил он.

— И тебе, чтоб только хороший сон.

Максим кивнул. Он надеялся, что заснет сразу же, как только голова его коснется подушки, и проспит до утра безо всяких сновидений.

… — Как спалось?

Таня вздрогнула и оглянулась.