Фэй Уэлдон - Род-Айленд блюз Страница 30

— Хорошо, когда есть с кем поговорить, — сказал он во время их третьего свидания.

— Вы можете разговаривать со своими соседями в “Розмаунте”, — отозвалась она. — Стоит ли ехать ради разговоров в такую даль?

— В “Розмаунте” люди просто обмениваются информацией, там никто не обсуждает идей, — объяснил он.

Она понимала, что в “Золотой чаше” в этом смысле дело обстоит гораздо лучше, здесь при выборе будущих обитателей отдают предпочтение самым умным и образованным, добившимся признания своими достижениями — предпочтительно в науке, хотя бы потому только, что, по убеждению сестры Доун, люди с активным умом живут дольше. Если не считать доктора Бронстейна, чьи мысли, такие интересные, когда он излагал их впервые, повторялись и повторялись в каждом его разговоре с вами, будто ходили по замкнутому кругу, публика в “Золотой чаше” не отличалась говорливостью. Если кого-то и осеняли великие мысли, их хранили при себе. Ученые даже на пике успеха не станут обсуждать промежуточные результаты. Иногда она скучала по Джой, не хватало ее шумной нескончаемой болтовни о пустяках, касающихся исключительно ее собственной особы, все это не подпускало сомнения и страхи слишком близко.

— Почему бы вам не переехать сюда? Он засмеялся:

— Пусть уж лучше будут сыты волки.

Во время своего четвертого визита он рассказал ей чуть больше — к слову пришлось. Его последний и очень болезненный развод нанес тяжелый удар по его сбережениям. Он отдал падчерице свой дом, который находится неподалеку, на опушке заповедника Грейт-Суомп. Это случилось в дни его относительного благоденствия, а сейчас она не позволяет ему там жить. Он чувствует себя почти королем Лиром, с юмором заметил он.

— Почему она так настроена против вас? — спросила Фелисити. — Чем вы ей досадили?

— Тем, что существую. Тем, что я такой, какой есть.

Фелисити хотелось утешить его, согреть добротой, которой не оказалось у жены, проявить участие, в котором отказала падчерица. Но примет ли он от нее участие? Она не знала. Да, он привлекает ее как мужчина, но это вовсе не значит, что и его влечет к ней; может быть, он появляется здесь каждый день лишь потому, что в назначенный час приезжает Чарли и везет его сюда бесплатно, а в конце пути его ожидают водка и соленые сухарики. И еще потому, что он может рассказывать о себе в такой приятной обстановке, далеко от развешанного на веревках белья и замусоренного дворика. Может быть, он видит в ней что-то вроде матери.

У нее никогда не было сына, и впервые в жизни она этому радовалась: ей не грозит опасность начать относиться к нему как к сыну, она просто не знает, что значит иметь сына.

Нет, ничего-то, ничегошеньки на свете не меняется, всю жизнь она влюбляется именно так. Только сейчас не было рядом подруг, на которых надо равняться, которые объясняли, что, по их мнению, будет дальше, помогали разобраться в том, что ты себе нафантазировала, а что происходит на самом деле: “Любит — не любит?..” Единственно, кто мог ее понять, — это живущая в Лондоне София. Но София слишком импульсивна, оброни ей Фелисити хоть слово, она, чего доброго, решит, что надо немедленно лететь сюда и поближе познакомиться с Уильямом. Такая перспектива была Фелисити не по душе: вдруг София изгонит Уильяма или Уильям влюбится в Софию — полная чушь, конечно, не может же она ревновать его к собственной внучке, и все равно рисковать не стоит. Поделиться с Джой и думать нечего, та сразу же завопит, что Уильям — проходимец, охотится за ее денежками. И очень может быть, что так оно на самом деле и есть, хоть ей даже думать об этом не хотелось: еще одно соображение, почему Фелисити предпочитала молчать. В том, что Уильям рассказывал о себе, не всегда сходились концы с концами.

— Это Утрилло? — спросил он на восьмой день.

— Всего лишь копия, — ответила она.

Он встал и принялся рассматривать картину. Дома, ветки дерева, мостовая, небо. Подлинник, подлинней не бывает. Она очень любила эту вещь.

— Я бы не стал утверждать это с такой уверенностью. Вещь очень хорошая. Белый период.

— За подлинник я могла бы получить семьсот пятьдесят тысяч. — Она и сказала ему правду, и в то же время не сказала. Конечно, это Утрилло, и заключение искусствоведов у нее есть, подтверждающее его подлинность, это часть того, что ей досталось при разделе имущества старины Бакли, ее спасителя и мучителя. Старина Бакли, так она и назвала его мысленно по привычке. Забавно: когда он умер, ему было на двадцать лет меньше, чем ей сейчас.

Уильям Джонсон приезжал каждый день, и каждый день они сидели и разговаривали, а пока они разговаривали, сомнения у нее не появлялось. Вот только она ни разу не прикоснулась к нему, стол так их и разделял — нейтральная полоса между желанием и страхом последствий.

Каждый раз, уходя, он спрашивал: “Мне приехать завтра?”— и она каждый раз отвечала: “Конечно”. И на его лице, когда он оглядывался, было такое удивление и такая радость, что сомневаться в его интересе к ней было невозможно. Теперь Фелисити чувствовала себя никому не нужной, выжившей из ума старухой, только когда к ней в пять пятнадцать деловито заглядывала сестра Доун — удостовериться, что она жива и здорова, и пригласить в библиотеку на сеанс укрепления жизнеутверждающей жизненной позиции или еще на какой-нибудь тренинг, в зависимости от дня недели, и чувствовала она себя старухой именно потому, что таковой ее считала сестра Доун.

Фелисити заказала себе по почте косметику, кремы для лица и даже кружевное нижнее белье. Нет, она не надеялась, что косметика ей поможет, а в белье она сможет покрасоваться, просто эта привычка сохранилась со времен молодости, так поступают все женщины, когда влюбляются. Она всю жизнь выходила замуж по расчету: этот добродушный и богатый, будет о ней заботиться, тот принадлежит к высшему обществу и введет туда ее, следующий даст ей тихую пристань, и хотя одному только богу известно, как ей было скучно, она никогда не роптала, честно выполняла взятые на себя обязательства и не использовала мужей в своих интересах. Любви она им не обещала, только внимание и заботу. Это было взаимовыгодное соглашение, мужчины всё понимали и довольствовались тем, что им будет принадлежать не вся ее душа целиком, а всего лишь прелестная улыбка, хрупкое тело, она всегда поддержит остроумный разговор, сделает жизнь приятной и комфортной. Что касается любви, мисс Фелисити представляла ее себе как бурную страсть исключительно за пределами супружеских отношений, страсть, которая неизбежно погаснет, если ты попытаешься втиснуть ее в рамки домашнего обихода. В браке любовь превращается в привычку, но, лишенная прочной основы, она умирает. Зато пока она жива, какое ты испытываешь волшебное опьянение, радость, как остро чувствуешь, что ты жива. Пожалуйста, еще один только раз, и пусть на этот раз все будет по-настоящему! Настоящая любовь! Неужели она в самом деле придет, если ты умеешь просто жить и ждать бесконечно долго? Ждать и верить? И вот когда ты совсем не думала о ней, она наконец-то явилась?

21

Драгоценные находки множатся! Агентство “Аардварк” разыскало еще одну родственницу, единокровную сестру самой Фелисити, моложе ее на семь лет, это миссис Люси Форграсс, урожденная Мур, она жива, здорова, в ясном уме и твердой памяти, живет в фешенебельном Хайгейте, на севере Лондона, в богатстве и, можно сказать, в роскоши! “Можно сказать, в роскоши” в устах Уэнди означало, что у Форграссов большой, красивый, в идеальном состоянии дом, который мог стоить от миллиона до полутора миллионов фунтов стерлингов, а в саду плавательный бассейн с подогреваемой водой, и это в стране, где подобные расточительные излишества достаточно большая редкость, и правильно — зачем это все, когда вечно идет дождь. Так что теперь у меня есть не только кузина и кузен, но и двоюродная бабушка. Но она подождет, я еще не познакомилась с Лорной, не побывала у Алисон. Мисс Фелисити я пока не рассказывала о своих успехах, боялась получить еще один выговор.

— Пусть все идет своим чередом, не спешите, — советовала мне Уэнди. Хорошо советовать. В жизни все происходит так медленно, это фильм с невырезанными длиннотами, там показано, как человек идет от стула к двери, складывает белье, ждет такси. Хочется крикнуть: “Все это лишнее, надо вырезать вон!” — а тебя одергивают: “Не торопись!”, и я тоже одергиваю сама себя.

Агентство “Аардварк” просмотрело документы, хранящиеся в Сомерсет-Хаусе[11], и теперь знает семейную историю Фелисити. Фелисити Мур родилась шестого октября 1915 года. Ее отец, Артур Мур, был писатель и журналист; мать, Сильвия, — концертирующая пианистка. Бедняжка умерла в 1921 году от гриппа, эпидемия которого свирепствовала в Европе после Первой мировой войны и унесла больше жизней, чем сама война. Фелисити в то время было шесть лет. Не прошло и года, как ее отец снова женился — на некоей Лоис Вассерман, уроженке Вены. В этом браке был рожден один ребенок, девочка Люси, появившаяся на свет в 1922 году. Артур умер в 1925 году, когда Люси было три года, оставив сироту Фелисити на попечении мачехи. Все свое состояние Артур завещал Лоис и Люси, Фелисити по каким-то причинам не была в нем упомянута. Да, Люси жива, троекратная вдова, живет в Хайгейте.